«Не в добром порядке»

Франц Рубо. Оборона Севастополя (1854–1855). Фрагмент панорамы, 1905 год

Эту войну в России принято называть Крымской, а в европейских странах — иногда еще и Восточной. Боевые действия продолжались два года, с осени 1853-го по осень 1855-го, и стоили участвующим странам в общей сложности от четверти до полумиллиона человек погибшими и умершими от ран и болезней. Принято считать, что наиболее тяжелым последствием для России явился запрет иметь военный флот на Черном море; территориальные потери были незначительными.

Быть жандармом

Причины войны многообразны и представляют собой целый клубок европейских и ближневосточных противоречий. Ведущие державы хотели по-своему распорядиться судьбой «больного человека Европы» — Османской империи. Им не нравилась и роль «жандарма Европы», которую играла Россия, — она приобрела эту позицию по итогам наполеоновских войн. Пруссия и Австрия соперничали за главенство в грядущем объединении Германии, Россия и Австрия — за влияние на Балканах. Немалую роль играли и личные амбиции государей. Например, узурпировавший власть и провозгласивший себя императором в 1851 году Наполеон III всячески стремился вернуть Франции блеск и влияние Первой империи своего великого дяди Наполеона I. А Николай I, впитавший с молоком матери (исторически правильнее было бы сказать «с молоком бабушки», но получится совершенно непристойно) идеи «Греческого проекта», не желал ни на йоту принизить свое положение «покровителя и заступника христианских народов Османской империи».

Соперничество Великобритании и России за влияние утвердили в российском обществе такой образ: духовная Россия противостоит корыстной «англичанке»

Российская общественность встретила начало войны патриотическим подъемом. Вялотекущая уже почти сорок лет Кавказская война породила в обществе жажду громких военных побед. Идущая не первое десятилетие «Большая игра»— соперничество Великобритании и России за влияние в Центральной Азии — утвердила в российском образованном (и особенно полуобразованном) слое такой образ: духовная Россия противостоит корыстной «англичанке» (женский род, вероятно, образовался в связи с восшествием на престол в 1837 году королевы Виктории), которая вечно «гадит». Что же касается Франции, то ура-патриоты не уставали напоминать ей о событиях сорокалетней давности:

…Если дядюшка бесславно

Из Руси вернулся вспять,

То племяннику подавно

И вдали несдобровать…

Так писал в 1854 году малоизвестный до того поэт Василий Арефьев, вмиг ставший невероятно популярным.

Впрочем, нельзя не заметить, что ощущение «кругом враги!» было характерно и для европейских противников России, не говоря уже о Турции. Похоже, Фридрих Энгельс выражал общеевропейское мнение, когда в 1853 году писал: «…Если Россия овладеет Турцией, ее силы увеличатся почти вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы, вместе взятой».

Самая бездарная

Война началась для России вполне успешно, что только подстегнуло намерение Великобритании, Франции, Австрии, а позже и Сардинии, претендовавшей на роль центра объединения Италии, принять в ней участие. Уничтожение эскадрой вице-адмирала Нахимова турецкой эскадры в Синопской бухте в ноябре 1853-го (сражение войдет в историю как последнее крупное столкновение парусных флотов) вынудило европейские державы нарушить статус черноморских проливов, установленный Лондонской конференцией 1841 года, и ввести свои корабли в Черное море, а также ускорить переброску своих сухопутных и морских контингентов на Балканы. Бездействие русского флота и огромные силы союзников (в операции участвовало в два с половиной раза больше кораблей, чем входило в 1588 году в состав Непобедимой армады) позволили беспрепятственно высадить шестидесятитысячный англо-французский десант под Евпаторией.

Герои обороны Севастополя. Литография по рисунку Георга Вильгельма Тимма, XIX в. Из «Иллюстрированной истории СССР», Москва, 1977 год

За этим последовали поражение русской армии на реке Альма и начало осады англичанами и французами Севастополя с суши. Затем — затопление по решению военного совета на входе в Севастопольскую бухту части русского флота, который все равно не мог конкурировать в открытом море с более многочисленными и более совершенными кораблями противника. Следом — героическая оборона плохо подготовленного к ней города. Много сказано и о техническом превосходстве союзников над русскими войсками по целому ряду важнейших позиций, и о бездарности главнокомандующего Меншикова, и о чудовищном даже по российским меркам воровстве интендантов. Рассказывают, что после очередного доклада на эту тему Николай I обратился к наследнику со словами: «Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем». Хорошо известно, во многом благодаря «Севастопольским рассказам» подпоручика Льва Толстого, о героизме солдат и матросов, офицеров и адмиралов, простых жителей Севастополя, а еще о фортификаторском искусстве инженер-полковника Тотлебена, за считанные недели превратившего сухопутные подступы к городу в укрепленные позиции, и врачебном — хирурга Пирогова.

Меньше известно нашему читателю о том, что в Великобритании и Франции эту войну считают далеко не блестящей. Как полагают современные британские историки Г. Хьюз и Дж. Тригг, «эта война стала образцовым символом снабженческих, медицинских и тактических провалов и скверного управления. Общественное мнение Соединенного Королевства было в ярости от чудовищных ошибок командования и снабженцев; газеты требовали радикальных преобразований, а парламентские расследования продемонстрировали многочисленные недостатки вооруженных сил». Энциклопедия «Британника» в 14-м издании (1930-е) даже назвала Крымскую войну «самой бездарной из военных кампаний Великобритании в XIX веке», что, с учетом двух англо-афганских войн и ряда других, далеких от блеска военных предприятий этой эпохи, может считаться более чем уничижительной оценкой. Французские историки тоже не в восторге от действий своего командования (в особенности от упущенной маршалом Сент-Арно возможности преследовать отступающие от реки Альма русские войска и прорваться к неподготовленному к обороне Севастополю), от организации снабжения и многих других обстоятельств этой войны.

После провала

Самое важное в любом эпохальном историческом событии — уроки, которые извлекли из него потомки. В этом отношении Александр II оказался на высоте. Совершенно не будучи по своему воспитанию и взглядам либералом, он тем не менее осознал необходимость в первую очередь внутренних перемен — что важно, не в сторону закручивания гаек, а в направлении решительной либерализации. Прямым следствием Крымской войны была великая Крестьянская реформа, а в свою очередь ее следствиями — реформы 1864–1874 годов: земская, судебная, финансовая, военные и образовательные.

Луи-Эдуард Дюбюф, «Подписание Парижского мирного договора», 1856 год

Сегодня, на новой волне ура-патриотических настроений, в России много говорят о том, что та война-де вовсе не была таким уж поражением, что закончилась почти с ничейным результатом… А то и — чуть ли не победой. Так утверждает в своем проекте «Большая Игра» Михаил Леонтьев, цитируя в отрыве от контекста известного английского политика Булвер-Литтона: «Русская звезда на Востоке затмила английскую. Потеря Севастополя для русских не так страшна, как потеря Карса для англичан. Это событие навсегда останется темным пятном в их истории. Пленение Вильямса (британского полковника, руководившего обороной Карса. — Авт.), естественно, будет истолковано народами Азии однозначно — как победа России над Англией». Если смотреть на территориальные потери — они действительно незначительны: Севастополь разменяли на Карс, немного потеснились на Дунае. Человеческие потери сопоставимы с потерями коалиции. Бывало хуже, одним словом.

Хуже бывало, кто же спорит? Но дело не в этом, дело было в состоянии страны. Крымская война его не столько ухудшила, сколько вскрыла и высветила. В особенности — в том, что касается экономики, армии и внешней политики.

Бремя отсталости

С конца 1830-х годов финансовое положение Российской империи стабилизировалось. Это достигалось разнообразными мерами, принимаемыми под руководством министра финансов графа Егора Канкрина. Однако колоссальные траты на войну покончили с благополучием в этой сфере. Военные расходы в 1854–1856 годах возросли по сравнению с предвоенными в 2,5 раза. По подсчетам авторитетного британского историка Пола Кеннеди, в абсолютных цифрах Россия тратила на войну столько же, сколько Франция, и на треть меньше Великобритании, но для ее гораздо более слабой экономики это оказалось непосильной ношей. Инфляция, успешно сдерживаемая мерами Канкрина на протяжении полутора десятилетий, рванула вверх. Власть вынуждена была отказаться от свободного обмена кредитных билетов на золото и серебро, что привело к дестабилизации всей финансовой системы на ближайшую треть века.

Совершенно не будучи по своему воспитанию и взглядам либералом, Александр II тем не менее осознал необходимость в первую очередь внутренних перемен

Крымская война вскрыла и многочисленные факторы отставания России в военном деле. Техническая отсталость (гладкоствольное оружие, парусный флот) в сравнении с армиями передовых в военном отношении европейских держав теперь была очевидна даже солдатам и младшим офицерам. Еще большей проблемой была система комплектования армии: основанная на рекрутском наборе, она не позволяла иметь на случай войны значительные обученные резервы. Устарела и система управления войсками. Неразвитость железнодорожной сети не позволяла снабжать войска в достаточном количестве необходимыми грузами, в первую очередь боеприпасами. В результате, ведя войну на своей территории, русская артиллерия значительно уступала артиллерии союзников, отвечая одним выстрелом на три вражеских.

Низким качеством отличалась и подготовка войск. Лучший военный министр России XIX века Дмитрий Милютин так оценивал ее состояние: «Даже в деле военном, которым император занимался с таким страстным увлечением, преобладала та же забота о порядке, о дисциплине, гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантичным соблюдением бесчисленных мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух».

Наконец, война продемонстрировала недальновидность внешней политики Николая I, которая привела к дипломатической изоляции России. Причем дело было не в извечной русофобии европейских держав, как утверждали тогдашние (равно как и нынешние) ура-патриоты, — в конце концов, России как до того, так и после вполне удавались военно-дипломатические союзы! — а в отсутствии внешнеполитического реализма. Плюс мессианская идея поддержания любой ценой начал Священного союза.

Трудно сказать, что именно имел в виду умирающий Николай, говоря наследнику: «Сдаю тебе команду не в добром порядке», понимал ли он — насколько «не в добром». Главное — наследник оказался готов команду принять и достаточно быстро взялся за исправление сделанного и осуществление несделанного.

фото: shutterstock.com, wikipedia.org