«Война не уходит в прошлое»

Как зрелище, как боевик он сделан неплохо, там все динамично развивается. Если же искать в нем какое-то новое знание о войне, новое понимание событий и людей, которые в них участвовали, то на эту роль он не годится. Много моментов, когда хочется сказать: «Не верю». В фильме есть такая задача — агитпроповская, я бы сказал: вот смотрите, немцы убивали наших женщин и детей, а российские спасатели вытаскивают немецких подростков из-под завалов после трагедии в Фукусиме — с этого начинается фильм. Это чрезвычайно примитивно.

Как на исторический на этот фильм смотреть нельзя. Но в нем подняты две важные темы. Первая — это женщины в условиях оккупации, вторая (а по важности, может быть, первая) — гражданское население в Сталинграде. Как описывалось сражение в официальной военной историографии? Это битва двух армий, никаких гражданских там как бы нет. А ведь в начале Сталинградской битвы в городе было 200 тыс. человек, эвакуация не была организована, выехала только партийная верхушка. В фильме показан город, который полон гражданских — и это правда. Взаимоотношения женщин с немцами во время войны — тоже достаточно массовое явление. На оккупированных территориях 75 процентов нашего населения были женщины.

Авторам надо, чтобы зрители ходили. Сталинград — это продаваемо, это бренд. Это самое известное сражение Второй мировой войны.

И да и нет. Главное сражение по значению, на мой взгляд, — Московская битва. Блицкриг провалился, а затяжную войну Германия выиграть была не в состоянии. Но Сталинградское сражение все равно с полным правом может претендовать на решающую битву. Поражение такого масштаба у вермахта случилось впервые. Драпали же (наши) до Сталинграда, а тут вдруг уперлись! У писателя Василия Гроссмана в записных книжках есть замечательный диалог с Василием Ивановичем Чуйковым* в Сталинграде, в дни сражения. Они рассуждают о том, что произошло. Чуйков говорит: «Каждый знал, что убежавших будут стрелять на месте, это страшней немцев». Но оба согласны с тем, что не только это сыграло роль. Наступил такой момент, когда люди уперлись. Психологический перелом произошел в Сталинграде. Гроссман говорил Чуйкову о чуде стойкости, что он не понимает, «как бегавшие раньше стали стойкими». Чуйков признался, что сам этого до конца не понимает. Не случайно в центре романа Гроссмана «Жизнь и судьба», «по мотивам» которого снят «Сталинград», не имеющий на самом деле ничего общего с литературной основой, — вот это самое, как люди, отступавшие до Волги, развернули ход войны — и ход истории.

История войны всегда была востребована. У каждой нации есть так называемый миф основания. У Франции это Великая французская революция. В Советском Союзе была Великая Октябрьская революция. Однако уже в советское время стало понятно, что это не работает. Миф Октябрьской революции стал отодвигаться, уступая место мифу Отечественной войны. Этот рубеж можно четко обозначить — 1965 год, 20-летие Победы, когда вернули 9 мая как выходной день. И дело не только в том, что почти все тогдашние партийные лидеры принимали участие в войне. Весь смысл существования страны до войны был сведен партийными идеологами к подготовке к войне. Победа как бы списывала преступления сталинского режима. Это, конечно, порочная логика, но она действует до сих пор. Нация должна опираться на что-то в своем прошлом.

Чтобы вбить клин, не нужно было прилагать особых усилий. Население территорий, которые были присоединены в 1939–1940 годах (обычно забывают, что Западная Украина, Галиция никогда не входила в состав Российской империи), не испытывало в отношении Советского Союза никаких патриотических чувств, да и голод 1932–1933 годов, коллективизация не способствовали любви к советской власти. В немецкой вспомогательной полиции на Украине и в Белоруссии служили около 300 тыс. человек. А всего в вооруженных формированиях, которые сражались на стороне нацистов или в самом вермахте, — около миллиона. Это большие цифры. Мы говорим «наказанные народы»... Наказывать целые народы за преступления отдельных людей — дикость, но то, что нацистам удалось создать национальные формирования из представителей некоторых народов СССР, это, увы, исторический факт. На эту тему есть уже немало работ, но проблема, говоря профессиональным языком, требует дальнейшего изучения.

Для нас война не становится историей. У людей нашего поколения еще живы некоторые родственники, которые воевали или детьми пережили войну, это часть семейной истории, а потому не вполне прошлое. История войны долгое время сводилась только к изучению подвигов, героическому нарративу. Но если мы хотим понять, почему победа далась такой дорогой ценой, да просто хотим получить реальное представление о прошлом, выяснить, как мечтал Леопольд фон Ранке**, «как все было на самом деле», то надо работать с ранее недоступными архивными документами, дневниками военного времени, воспоминаниями, написанными некогда «в стол», не для печати. И тогда открываются такие вещи, которые не укладываются в стандартное представление о войне, — это колоссальное воровство и коррупция, к примеру. Если вы почитаете солдатские мемуары — огромное место в них занимают рассказы о недоедании, голоде и тому подобном. Это подтверждают и документы из бывшего Центрального партийного архива — воровали в колоссальных объемах. Кто? Железнодорожники и железнодорожная милиция, например. В особенности спирт и спиртные напитки, «валюту» того времени.

В начале войны последовало усиление репрессий и массовые зачистки

Я уже не говорю о хрестоматийных вещах, касающихся блокады: гигантская разница в снабжении, которая была совершенно аморальной, — усиленное снабжение для партийно-идеологического аппарата, например. Или деятельность НКВД: такое впечатление создается иногда, что началась война — и сталинизма не стало. Но он никуда не делся. Точно так же продолжали действовать органы. Вещь, которая меня в свое время потрясла: осуществлялись высылки из блокадного Ленинграда. Были категории людей, которые подлежали высылке, — немецкого происхождения, финского, эстонского, имевшие судимость.

В начале войны, в соответствии с логикой сталинской системы, последовало усиление репрессий и массовые зачистки по всей стране, причем среди тех, кто подлежал «изъятию», значились бывшие члены мелкобуржуазных и контрреволюционных партий и — внимание! — члены православно-монархического подполья. То есть власть, которая через какое-то время обратилась к Церкви, в начале войны зачищала священнослужителей — были репрессии, расстрелы. Не только в прифронтовой зоне — по всей стране. Много таких вещей, которые надо изучать, иначе невозможно понять, что это было за общество, и в том числе то, в котором мы сейчас живем.

Надо давать понятие о реальной истории войны. Надо всегда помнить о колоссальных жертвах, принесенных во имя разгрома нацизма. За победу нам пришлось заплатить немыслимую цену — это такой удар по генофонду, который до сих пор чувствуется. На мой взгляд, победа в войне ни в коей мере не списывает ответственности сталинского режима и лично Сталина за масштабы потерь. С одной стороны, мы хотим расстаться со сталинизмом, Сталин — преступник, это официальная позиция государства, но Сталин был главнокомандующим во время войны, а война — наше все. В массовом сознании это противоречие трудноразрешимое.

Эти споры напоминают хождение по кругу. Отношение к Сталину — если мы говорим о современном обществе — вопрос скорее не анализа или знания, а убеждений, веры. Сталин стоял во главе страны в годы войны, разумеется, победа в войне была одержана в том числе и благодаря его усилиям. Подчеркну — в том числе. Победа в войне стала плодом коллективных усилий и стоила огромных жертв. В общем, это общеизвестные истины. Но вклад Сталина в победу не списывает его просчетов и прямых преступлений, стоивших стране чудовищных потерь, демографические последствия которых сказываются до сих пор.

Один из крупнейших просчетов Сталина — фактический союз с нацистской Германией. Недавно опубликованы сводки НКВД о настроениях в стране, так вот по случаю договора с Германией и вторжения Красной армии в Польшу крестьянин села Ледянки Антониновского района Каменец-Подольской области Григорий Саввович Рогазюк заявил: «Какой этот Гитлер хитрый, он сумел подойти к СССР и заключить договор. Теперь Германия побьет все страны, а СССР будет сидеть и молчать, а после Германия подумает и о Советском Союзе». Как в воду глядел крестьянин. Соглашение с нацистской Германией было, перефразируя выражение Талейрана, «хуже, чем преступление — это была ошибка». Ольга Берггольц записала в дневнике в июне 1942 года: «Как я рада, что в дни июня 1940 года, когда немецкие танки на нашем бензине шли на Париж, — я всей душой протестовала против этого, ощущая гибель Парижа как гибель какой-то большой части своей души, как наш позор — нашу моральную гибель». Протестовала, конечно, не публично — в стихах, написанных в стол.

Еще один вопрос, неожиданно ставший в наше время дискуссионным, — о репрессиях в армии в 1937–1938 гг. Современные сталинисты оправдывают действия «эффективного менеджера», говорят о бездарности уничтоженных военачальников, о том, что их взгляды на военное дело безнадежно устарели, а репрессии освободили места для новых, молодых, талантливых командиров, которым и предстояло выиграть войну. Разумеется, репрессированные военачальники были разными. Вероятно, среди них были и не слишком способные и не очень образованные. Вот только каким образом это можно установить? Ведь это не компьютерная игра, где можно разыграть историю заново. Мы можем судить только по аналогии. Когда в ходе советско-финской войны выяснилось, что Красная армия находится в весьма плачевном состоянии, в армию вернули многих уволенных и репрессированных военачальников. Среди них был комдив Рокоссовский, которому во время допроса выбили зубы, сломали ребра, выводили на расстрел, чтобы получить нужные показания. Надо ли напоминать, что он стал одним из самых выдающихся полководцев Великой Отечественной войны? Комбриг Горбатов — арестован, перенес пытки, побои, был отправлен в лагерь на Колыму, затем освобожден, возвращен в армию, закончил войну генерал-полковником, армия под его командованием закончила войну 8 мая 1945 года на Эльбе. Затем был комендантом Берлина. А вполне мог превратиться в «лагерную пыль».

„

Вождь сочувственно заметил, что Мерецков плохо выглядит. Другим повезло меньше — их расстреляли

Разговоры о том, что репрессии расчистили путь молодым и талантливым, не только аморальны — они нелепы и не отражают исторических реалий. Все знают имена маршалов победы, но мало кто помнит имена генералов поражения. Процитирую записку маршала Жукова о командных кадрах, адресованную начальнику Главного управления кадров наркомата обороны Голикову — обратите внимание на дату! — 22 августа 1944 года: «Мы не имели заранее подобранных и хорошо обученных командующих фронтами, армиями, корпусами и дивизиями. Во главе фронтов встали люди, которые проваливали одно дело за другим (Павлов, Кузнецов, Попов, Буденный, Черевиченко, Тюленев, Рябышев, Тимошенко и др.). Людей знали плохо. Наркомат обороны в мирное время не только не готовил кандидатов, но даже не готовил командующих — командовать фронтами и армиями. Еще хуже обстояло дело с командирами дивизий, бригад и полков. На дивизии, бригады и полки, особенно второочередные, ставились не соответствующие своему делу командиры. Каждому из нас известны последствия командования этих людей и что пережила наша Родина, вверив свою судьбу в руки таких командиров и командующих». («Источник», 1996, № 2.)

Напомню, что действительно эффективный менеджер нарком вооружений Ванников встретил 22 июня 1941 года в тюрьме; по счастью, не был уничтожен, стал наркомом боеприпасов, впоследствии руководителем советского атомного проекта. Будущий маршал Мерецков был арестован 23 июня 1941 года, подвергся зверским избиениям, подписал признания в разнообразных преступлениях. 8 сентября освобожден и назначен командующим армией, через три месяца – фронтом! Его переодели прямо в тюрьме в новую форму и в тот же день привезли к Сталину. Вождь сочувственно заметил, что Мерецков плохо выглядит, и справился о здоровье. Другим военачальникам, арестованным накануне или в начале войны, повезло меньше — их расстреляли в октябре 1941 года.

Все 30-е годы как будто готовились к войне, а когда она на самом деле началась, дело обернулось величайшей катастрофой в истории российской армии. Некоторые современники тогда же достаточно адекватно оценили качество сталинского руководства и его умение предвидеть ход событий. Ленинградка Любовь Шапорина записала в дневнике 14 октября 1941 года: «Что думают и как себя чувствуют наши неучи, обогнавшие Америку. На всех фотографиях Сталина невероятное самодовольство. Каково-то сейчас бедному дураку, поверившему, что он и взаправду великий, всемогущий, всемудрейший, божественный Август». Шапорина была русской патриоткой, но советскую власть сильно не любила. Однако же убежденная сторонница коммунистических идей, вскоре получившая почетное прозвище «голос Ленинграда», Ольга Берггольц через три месяца после начала войны, при получении известия о сдаче Киева, записывает почти то же самое по смыслу, только еще в более резких выражениях: «Я не знаю, чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству. Этак обосраться!»

Чтобы выбраться из того положения, потребовались невероятные усилия и многие миллионы человеческих жизней.