Нет ничего пошлее гастрономических образов применительно к литературе — от газетного штампа «вкусно написано» до «пищи духовной». Но Владимир Сорокин — несравненный мастер обновления стертых метафор: любой штамп у него воплощается буквально, открывая неожиданную глубину и комический эффект.
Марина Цветаева определяла главные книги в своей жизни как «те, с которыми сожгут». В художественном мире Сорокина в расчет вообще принимаются только те книги, которые стоит сжечь. На профессиональном жаргоне главного героя «Манараги» шеф-повара по имени Геза — «поленья». Нет, речь не о нацистских кострах с идеологически вредной литературой, хотя в каком-то смысле и это можно считать критерием литературного качества. На-оборот — книги очень ценятся. На них готовят еду.
Книжный голод
Действие новой книги Сорокина разворачивается в той же фантастической реальности, которая уже знакома нам по «Дню опричника», «Сахарному Кремлю» и «Метели». Это хтоническое царство цифровых технологий разработано уже не менее подробно, чем толкиеновское Средиземье или вселенная «Гарри Поттера», и населено великанами, зооморфами и людьми, которые меняют лица и внутренние органы, как запчасти, и совершенно беспомощны без своих «блох» — чипов, встроенных прямо в мозг и во многом его подменяющих. Только на этот раз речь не о тоталитарно-посконной России, а о Европе, раздробленной на бандитские феодальные княжества.
«Первый стейк был зажарен двенадцать лет назад в Лондоне на пламени первого издания «Поминок по Финнегану», выкраденного из Британского музея»
Главный герой — повар-гастролер, обслуживающий модное, декадентское и незаконное увлечение нуворишей: «С тех пор как человечество перестало печатать книги и навсегда сделало лучшие из них музейными экспонатами, book’n’grill появился на свет. <…> Первый стейк был зажарен двенадцать лет назад в Лондоне на пламени первого издания «Поминок по Финнегану», выкраденного из Британского музея». В постгутенберговскую эпоху, когда единственным носителем информации становится цифровое облако, бумажные книги на вес золота. Шашлык из осетрины, зажаренный на первом издании «Идиота» Достоевского, обходится в «5000 фунтов + возможный пятилетний срок заключения». Мысль о том, что человек ценит то, за что дорого платит, а в море слишком доступной информации человеческая память несколько атрофируется, в принципе, незатейлива. Но у постмодернистской сорокинской шкатулки не два и не три дна: читается «Манарага» так же легко и увлекательно, как прежние повести о новой опричнине, но чем читатель искушеннее, тем больше удовольствия доставят ему множащиеся литературные ассоциации.
Можно гадать, какое меню продиктует очередное полено: 700-граммовый стейк на «Шуме и ярости». Лебединая грудка на «Докторе Живаго». Стейк из тунца на «Моби Дике». Порционные судачки а натюрель на «Мастере и Маргарите» (эта книга, правда, плохо горит). Фаршированная куриная шея на «Одесских рассказах» Бабеля. Морковные котлетки на полурассказе-полураешнике, в котором Сорокин буквально интерпретирует образ Льва Толстого как «глыбы, матерого человечища».
Дьявольская кухня
По этому поводу вспоминается другая хтоническая русская антиутопия о книгах: «Кысь» Татьяны Толстой, вышедшая в 2000 году. В «Кыси» летучие отряды «санитаров» с обоюдоострыми крюками изымают книги у населения — как огромную ценность и одновременно источник таинственной заразы. Правда, читать толком умеют единицы «из бывших», а понимать прочитанное — того меньше. Бумажная книга — предмет сентиментальной привязанности и символ целой культурной цивилизации, по ощущениям многих, уходящей под воду.
«Манарага» доводит этот символ до гротеска, крутя его так и эдак, как пылающую книгу на жаровне. Но не только: новый роман Сорокина — это забавное описание современного российского литературного процесса и рынка с его законами и иерархиями. В пещере на зловещей уральской горе Манараге на молекулярном конвейере выпускаются миллионные книжные тиражи, девальвирующие «яркое, пылающее и поражающее» писанное слово. «Кухня» — подпольная корпорация шефов book’n’grill — это экспертное сообщество, охраняющее литературный канон от посягательств графоманов. Новоявленные флоберы, достоевские и кафки пытаются заказать модный гриль на собственных произведениях, но встречают отказ: «Это не канонические дрова, а новый валежник, выращенный на своем огороде. Кухня нужна им для легитимации в собственных глазах и среди окружающих их безумцев». Как не задуматься о насущном, читая, как цех критикует одного из поваров за детские утренники с book’n’grill, грозящие инфантилизацией потребителя: застряв на детских книжках и дешевой детской еде, человек может «требовать их во взрослом возрасте, так и не почувствовав вкус серьезной литературы».
Трудно сказать, кто здесь высмеивается больше: графоманы, жаждущие формального цехового признания, или литературные институции с их канонами — от печально памятного русского ПЕН-центра до литературных премий вроде «Большой книги». Правда, герой Сорокина бракует роман обобщенного постсоветского Прилепина под названием «Я пришел с Родины» (следует развернутая, ядовитая и точная пародия). «Большая книга» менее разборчива.