Начало встречи Мэй и Путина в Ханчжоу омрачил казус: глава британского правительства «забыла» пожать российскому президенту руку перед тем, как сесть в предназначенное ей на переговорах кресло. Мэй явно пока еще неопытна в вопросах протокола, иначе должна была понимать: рукопожатия и искусственных улыбок перед фото- и телекамерами все равно не избежать. Наверное, не стоит придавать слишком большого значения этому эпизоду, если бы не его символичность: переговоры прошли крайне сухо.
Неудачный зондаж
Лондонская The Times со ссылкой на правительственный источник пишет, что Мэй «отвергла зондаж мистера Путина», хотя и допустила возможность сотрудничества в «ограниченных областях». Источник газеты ясно дал понять, что между Британией и Россией не может больше быть business as usual, то есть нормальных, обычных отношений, как будто ничего не произошло: «Есть несколько сложных и серьезных проблем, вызывающих беспокойство». Логично предположить, что Мэй нелегко вести переговоры с Путиным. Вспомним: будучи главой британского МВД, она поддержала в парламенте выводы общественного расследования дела Литвиненко, которое вел судья Роберт Оуэн: устранение экс-подполковника ФСБ было санкционировано в России на высоком официальном уровне и, видимо, с ведома самого президента. Но с другой стороны, Мэй недаром называют «стальной леди» — она не из тех, кто позволит эмоциям определять политику. Прагматик до мозга костей, она действительно видит необходимость сотрудничества с Москвой в конкретных «ограниченных областях». Дэвид Кэмерон на ее месте наверняка упомянул бы в Ханчжоу и Литвиненко, и Крым, и Восток Украины, и санкции. Мэй этого не сделала. Хотя и дала понять Путину, что сложности отнюдь не забыты.
Путин, кстати, тоже вроде бы рассуждал трезво: «Если британская сторона считает, что необходимость диалога есть по некоторым направлениям, то мы готовы, мы не собираемся здесь как-то надувать губы, обижаться на кого-то». Но если судить по тону телевизионных комментариев, в Москве губы таки надули и обиделись. Особенно много времени уделил Мэй главный кремлевский пропагандист Дмитрий Киселев. Его сюжет про встречу Путин–Мэй в Ханчжоу имел лишь одну явную цель — посильнее оскорбить и побольнее уязвить британского премьера, бесконечно издеваясь над ее манерой одеваться-обуваться и т.д. Но особенно поразительно утверждение, что Мэй якобы пыталась внести некий «эротический смысл» в свое общение с Путиным. На что тот вроде бы отвечал «понимающе-снисходительным» взглядом. Ответить ничем подобным Британия не сможет: ни один телеведущий или эксперт, ни правый, ни левый, ни центрист никогда не опустится до того, чтобы минут десять в прямом эфире рассуждать о том, например, что же такое в последнее время происходит с лицом российского президента, или подшучивать над его ростом.
Cюжет Дмитрия Киселева про встречу Путин—Мэй в Ханчжоу имел лишь одну явную цель — посильнее оскорбить и побольнее уязвить британского премьера, бесконечно издеваясь над ее манерой одеваться-обуваться
Зловредная партия
Многие до сих пор помнят сенсационное выступление Мэй в 2002 году на партийной конференции консерваторов, находившихся тогда в безнадежной оппозиции. Она тогда поставила вопрос предельно резко: для того чтобы вернуться к власти, партия должна измениться. И для начала — беспощадно честно взглянуть на себя в зеркало. «Люди называют нас nasty party», — сказала она шокированным делегатам. Это английское слово — nasty — не имеет полного аналога в русском языке. Но приблизительно можно передать его смысл словом «зловредная». И действительно, в тот момент партия тори никак не могла избавиться от широко распространенного представления, что ее интересуют только кастовые интересы благополучных, обеспеченных слоев.
Тогда обозреватели были единодушны: такого оскорбления партия не простит Мэй: нельзя, мол, говорить столь неприятные вещи прямо в лицо, с трибуны партийного съезда. И действительно, некоторое время Мэй оставалась для многих почти парией. Казалось, ее карьера обречена. И Дэвид Кэмерон поначалу не решился предложить Мэй сколь-либо значительный пост в теневом кабинете, несмотря на то что ее скандально откровенное заявление было созвучно его позиции. Мало того, оно помогло ему яснее сформулировать программу реформирования партии, что назвали — compassionate conservatism (сострадательный, гуманный консерватизм). Партия сумела расширить свою базу, в значительной мере преодолела свой негативный образ. И стала выигрывать выборы. Иным, по крайней мере на словах, стало ее отношение к обездоленным, к этническим и религиозным, да и сексуальным меньшинствам. Легализация однополых браков стала вехой на пути перемен. Но — половина партии тори так и не смогла смириться с новым образом. В 2005 году, когда Кэмерон был избран лидером, в партии было больше 250 тыс. членов. Сегодня — раза в два меньше… Настал момент, и Кэмерон выдвинул Мэй на авансцену…
«Она закапывает каблуки своих туфель в землю», — пишут журналисты, обыгрывая любовь Мэй к экстравагантной обуви, единственную известную ее слабость. Но в принципе идиома эта означает человека, которого никакими силами не сдвинуть с позиции, в верности которой он убежден. Правда, у медали есть и обратная сторона. Известный газетный обозреватель Питер Осборн пишет: «В характере миссис Мэй — стремиться контролировать каждое важное решение. И это понятно — она страстно желает сделать «все правильно». И даже то, что она не совсем доверяет суждениям своих коллег, — в некоторых случаях обосновано. Но она должна научиться делегировать (часть обязанностей и полномочий)». По сути, это — осторожное обвинение в мягком авторитаризме.
Женская доля
Не так давно один из грандов консервативной партии прошлых времен Кеннет Кларк, сидя в телестудии и не подозревая, что микрофон включен и его записывают, назвал Мэй «чертовски трудной женщиной». Но все-таки не такой трудной, как Маргарет Тэтчер. Конечно, сравнения с первым в британской истории премьером-женщиной неизбежны. И общее между Мэй и Тэтчер, конечно, есть. Обе достаточно скромного социального происхождения, выходцы из провинциального среднего класса. Обе пробились тем не менее на высшие этажи власти. Обе сумели оказаться в нужном месте в нужный час — в момент кризиса. Мэй, как и Тэтчер, неброско, но элегантно одевается, позволяя себе небольшую вольность в подборе обуви так же, как «железная леди» выделялась своими оригинальными сумочками. Впрочем, про Мэй говорят, что она еще «железней», что она будто из стали сделана.
Но на этом сходство кончается. И начинаются различия.
Каждое время, каждый кризис требуют своего лидера. Тэтчер пришла с программой либертарианской революции в экономике и консервативного зажима во всем прочем. Мэй же поразила наблюдателей и публику радикальностью своей социально-либеральной программы. Главное, что ее тревожит, — это неравенство. Она дала понять, что готова сделать борьбу с этим злом основным содержанием своей политики. Она прибегла к таким жестким формулировкам, которых не позволял себе даже бывший лидер лейбористов, левак Эд Милибэнд. Говорила о том, что человек, родившийся в бедной семье, проживает в сегодняшней Англии на девять лет меньше, чем представитель среднего класса. А если вы родились с темным цветом кожи, то с вами будут жестче, чем с белыми, обращаться правоохранители. Горек удел страдающих психическими заболеваниями — общество не предоставляет им достаточной поддержки. Но особенно Мэй беспокоит положение отпрысков белого рабочего класса, поскольку у них меньше всего шансов получить приличное образование и вырваться за границу бедности. Из конкретно предложенного — резкое повышение роли сотрудников компаний и акционеров, которые должны получить возможность обуздать непомерные аппетиты директоров, назначающих себе миллионные зарплаты. Кстати, такое невозможно было бы услышать из уст Маргарет Тэтчер, ей бы тезисы Мэй показались чуть ли не коммунистической пропагандой. Но времена теперь другие — именно голосование рабочих и менее привилегированной части среднего класса предопределило исход референдума 23 июня. Голосование это было протестным — своего рода восстанием против элит. И как тонкий политик Тереза Мэй это отлично понимает. Отсюда, кстати, и ее последнее громкое заявление о намерении восстановить в стране систему «грамматических школ» — так в Британии называют бесплатные учебные заведения для особо одаренных детей, независимо от происхождения и материальных возможностей их родителей. Когда-то в стране были тысячи таких школ, считалось, что они олицетворяют собой социальную справедливость, служат ответом системе школ частных, обеспечивающих качественное образование для отпрысков знати и богачей. В одной из таких школ, кстати, училась и сама Мэй. Однако в 1970-е годы лейбористы начали борьбу с грамматическими школами, объявив, что нельзя сегрегировать детей — даже по принципу способностей. Лучше, мол, улучшать систему школьного образования в целом. Подавляющее большинство грамматических школ было закрыто, и даже пришедшие на смену лейбористам консерваторы не решились эту политику пересмотреть. Мэй — решилась.
Один из обозревателей пришел к выводу, что Мэй будет пытаться перестроить британский капитализм по германскому, более социально ориентированному, образцу
Один из обозревателей пришел к выводу, что Мэй будет пытаться перестроить британский капитализм по германскому, более социально ориентированному, образцу. И что у нее в этом смысле больше общего с Ангелой Меркель, чем с Тэтчер. За исключением отношения к одежде и внешнему виду, разумеется.
Так или иначе, уже не в первый раз Британия уповает в трудную минуту на женщину — здесь вспоминают, какую огромную и позитивную роль сыграли в истории и Елизавета I, и королева Виктория, и Елизавета II, ставшая символом послевоенного возрождения и постепенного, трудного, не до конца завершившегося избавления от постимперского похмелья. Ну, и Маргарет Тэтчер, сумевшая резкими, болезненными методами вытащить страну из гибельного застоя семидесятых. У Терезы Мэй есть шанс стать в этот ряд.
Досье
Тереза Мэй родилась в 1956 году в семье провинциального викария Англиканской церкви. Окончила Оксфорд, где специализировалась на географии. Первое место работы после окончания вуза — Банк Англии. После этого занимала руководящие посты в Ассоциации платежных клиринговых служб. В политику пришла в середине 1980-х — будучи избранной в местный совет в одном из лондонских районов. С третьей попытки, в 1997 году, успешно баллотировалась в парламент. В 1999 году оказалась в составе теневого кабинета консерваторов, служила там при четырех лидерах оппозиции, а с 2002-го по 2003-й была председателем партии. В 2010 году, после прихода консерваторов к власти, возглавила МВД, пробыв на этом посту рекордные 6 лет. 13 июля 2016 года, после избрания лидером партии тори, назначена премьер-министром Соединенного Королевства. Ее муж — видный банкир Филип Мэй — тоже учился в Оксфорде, и познакомила их друг с другом покойная Беназир Бхутто, занимавшая одно время пост премьер-министра в своем родном Пакистане. Мэй публично выражала свое сожаление, что у нее с Филипом нет детей — по медицинским причинам. Она больна диабетом, ей требуются ежедневные уколы инсулина. Что не мешает ей увлекаться треккингом. Любит крикет, известна тем, что следит за модой и уделяет немалое внимание тому, как она одета. В 2014 году в передаче «Диски необитаемого острова» она в качестве предмета роскоши выбрала себе годовую подписку на журнал «Вог».
Фото: © Solo Via Zuma Press/TASS