Нет в мире горшего несчастья, чем неожиданный прилив внеплановой удачи. Имя главного героя месяца — российский рубль. Впервые он насмерть перепугал всю российскую элиту и власть, прежде всего, не своей слабостью, что было в истории десятки и сотни раз, неожиданным достоинством.
Слишком хорошо
Сейчас курс российской национальной валюты к валюте основного экспортного товара РФ, доллару США, находится практически на том же уровне, что и в середине декабря 2014 года. Нефть в тот момент стоила около $64 за баррель, рынок находился в идеальной истерике, которая уже через год, в январе 2016 года, когда нефть упала до рекордных $32 за баррель, довела цену рубля почти до 80 за $1 (см. график). Можно сказать, что с этого момента российскому бюджету стало наконец везти. Как уже писал NT («Страдания по рублю», № 3 от 6 февраля 2017 года), январская конъюнктура внешних рынков вполне позволяла Министерству финансов надеяться на то, что российский бюджет, который министр Антон Силуанов оздоровлял сокращениями госрасходов в течение всего 2016 года, в 2017 году будет практически бездефицитным.
Расчеты Минфина были железными: еще в середине января никто вообще не сомневался в том, что его намерение девальвировать рубль на 8–10% будет исполнено. Однако к середине февраля, когда Минфин уже неделю как реализовывал свои планы, нефть стоила все те же $53–57 за баррель, а рубль — укрепился до 56,8 за $1. Именно в этот момент президент Владимир Путин вызвал к себе главу Минэкономразвития Максима Орешкина поговорить в том числе о том, что же дальше будет с рублем. Выстрела из главного калибра пока хватило только на то, чтобы рубль прекратил укрепляться, но стрелять все-таки пришлось.
Еще в середине января никто не сомневался в том, что намерение Минфина девальвировать рубль на 8–10% будет исполнено. Однако к середине февраля рубль укрепился до 56,8 за $1
Основная проблема, которая в течение вот уже месяца обсуждается во всех властных коридорах, — это не собственно курс рубля, а его неуправляемость. «Мы не знаем, почему рубль укрепляется», — эта фраза бесконечно повторяется в закрытых беседах в Белом доме: нынешнее отличие номинального курса рубля от предполагаемого рыночного равновесия — 5–10%.
Вторая молодость
Строго говоря, все это не то чтобы проблема — скорее наоборот.
Во всяком случае, статус самой дешевой в мире крупной страны с образованным и квалифицированным персоналом Россия за февраль точно не утратила и вряд ли утратит даже в том случае, если рубль при тех же уровнях нефтяных цен подорожает до 50 за $1 — это примерно уровень мая 2015 года.
Собственно, именно эти обстоятельства и имеют в виду инвесторы, с осени 2016 года увлеченно и нарастающими объемами играющие на российском рынке в игру под названием carry trade. Игра состоит в следующем: берете валюту, конвертируете ее в рубли, покупаете на нее рублевые активы, например государственные облигации ОФЗ или корпоративные бонды «Газпрома», и ждете, пока укрепление рубля и высокая доходность создадут вам деньги из воздуха, после чего продаете рубли и покупаете валюту. Доходность российских бондов коррелируется с уровнем ключевой ставки ЦБ — сейчас это 10%, а с учетом снижающейся инфляции это 7% годовых доходности. Это ровно то, что вы не потеряете. Если рубль укрепится, вы, ничего не делая, выиграете больше: русская лотерея для ленивых при относительно низких рисках даст вам квартальный доход в 10% (30% годовых).
В мире сейчас практически не существует казино со столь щедрым крупье. Рынок Индии гораздо менее предсказуем, Бразилия в 2015–2016 годах отпугнула многих слишком резкой девальвацией своей национальной валюты, да и перспективы взаимоотношений США и Бразилии пока неочевидны. В случае с Россией пока принято верить в то, что Дональд Трамп не будет столь же непримиримым врагом Владимира Путина, каковым считался Барак Обама. В общем, для игроков, ценящих высокий риск, Россия в январе была главной точкой на карте. Наличие против нее экономических санкций учитывалось в ставках: усиливать санкции все равно никто не собирается, а вот ослаблены они быть могут. Не-определенность положения в Европе (выборы с угрозой победы популистов-националистов, нерешенность греческого кризиса, непонятный всплеск инфляции в конце 2016 года, Brexit, наконец) и непонятность будущей экономической программы Трампа в США лишь усиливают интерес к небольшому, но доходному рынку России.
В нее можно было временно поверить, и в нее поверили.
Кто возвращается
Кто конкретно играет в carry trade? В первую очередь это игра не столько западных денег, сколько хорошо знающих Россию владельцев рублей, в 2011–2015 годах активно уходивших из страны, а сейчас возвращающихся в виде спекулятивного притока капитала. Во всяком случае, оценки ЦБ состояния платежного баланса в IV квартале 2016 года позволяли предположить, что даже с учетом сделки «Роснефти» сальдо движений по капитальному счету для России к концу года было практически нулевым, а то и положительным. При этом естественный брутто-отток так или иначе продолжался, хотя и был ниже привычного для 2010–2012 годов из-за снизившихся цен на нефть. А вот брутто-приток пока никто оценивать отдельно не решится — предположительно, он достаточно велик. Некоторым подтверждением этой гипотезы может служить январская оценка ЦБ широкой денежной массы с учетом валютных депозитов — агрегата M2x: он немного снизился, что может указывать на массовую конвертацию валютных сбережений в рублевые. Можно даже предполагать, что было главным объектом интереса инвесторов в carry trade — это, помимо корпоративных облигаций, бум на рынке которых достиг пика в конце 2016 года, и ОФЗ, еще и хорошо растущий фондовый рынок РФ, причем это не только нефтяные «голубые фишки», но и энергокомпании, и банки, и телекоммуникации.
Возможно, это довольно короткая игра, и она действительно закончилась 16 февраля, когда Владимир Путин разговаривал о рубле с Максимом Орешкиным.
Надежды и реалии
Напрасно говорят, что в российском Белом доме не слушают экономистов: то, что низкие цены на нефть надолго, поверили практически сразу, как и в то, что дешевый рубль — не козни США, а объективная экономическая реальность почти навсегда. Сокращение спроса на внутреннем рынке было принято аксиомой, и весь наличный состав правительства немедленно бросился пользоваться девальвационным эффектом — стоимость труда и неторгуемых товаров в России существенно упала, в силу этого страна стала выглядеть как один из лучших в мире центров экспортного производства. Само по себе «импортозамещение» волновало лишь немногих, поскольку это дело достаточно долгое и происходящее, в общем, само собой. Гораздо более увлекательно вести переговоры с уже существующими в России инвесторами, в первую очередь иностранными, о том, как автомобили российской сборки, краснодарское зерно и самарский прокат цветных металлов будут завоевывать мировые рынки. Это была игра практически беспроигрышная: сравнительные преимущества страны дешевой валюты при сокращении внутреннего спроса так или иначе заставят уже вложившихся в страну инвесторов искать способы переориентировать бизнес — если раньше их интересовали 140 млн потребителей на последнем незанятом крупном рынке мира, то теперь это десятки миллионов семей рабочих и служащих, в принципе способных производить товары для почти любого из 7 млрд человек населения планеты.
Конечно, не всякий товар. В первую очередь, это зерно и некоторые виды продовольствия, часть продукции машиностроения, большая химия, пластики, лес и фармацевтика — в общем, примерно все, что не требует сверхкрупных инвестиций (особенно если они уже сделаны ранее под более богатую Россию), и может достаточно быстро окупиться. Кроме того, демографическая ситуация в России не дает возможности надеяться на разворачивание здесь сборочных производств с большой занятостью — людей нет. Ну и, конечно, надежд на «индустрию 4.0» тоже не было. Речь заранее шла о России, как о чуть улучшенной версии Китая ранних 2000-х, — стране больших массовых производств предыдущего поколения.
Бить рублем
Разумеется, эта перспектива ничуть не разрушена февральским укреплением рубля — для того, чтобы это произошло, нужна и более существенная ревальвация национальной валюты, и бóльшая подвижность госрегулирования, и более динамичная экономика. Недаром основная проблема, в январе обсуждавшаяся экономическим блоком Белого дома, — это провал программы несырьевого экспорта: ожидания, что дешевый рубль будет главной причиной оживления промышленности, были завышены исходно. Но к концу 2016 года правительство уже гордилось тем, что «программы импортозамещения» рассчитаны и написаны, какие-то деньги на стимулирование такого роста ВВП уже зарезервированы, и есть даже некоторые успехи — в Китае с радостью покупают через Alibaba русское мороженое и шоколадки «Аленка». Все только начинается, говорилось с надеждой: еще пара месяцев — и они распробуют нашу тушенку, трактора и полиэтиленовую пленку!
И тут — деревянный рубль, который в течение нескольких месяцев поддерживал большие надежды, неожиданно демонстрирует непослушание, твердость и даже какой-то металлический блеск. Отличный урожай зерна, собранный в 2016 году, никто не собирается по высоким ценам покупать — у них тоже есть зерно, и они, в отличие от нас, умеют сокращать издержки. Автопром России не демонстрирует экспортных чудес. Добились успехов химики, но это следствие инвестиций 2007–2015 годов, а для развития требуются и технологии, и деньги, и люди. И, что самое обидное, — никакого Сколково, никаких технологических прорывов, никаких интересных стартапов, зато много требований поддержать важнейшие начинания, от софта для патриотического воспитания молодежи до строительства нового корпуса цифровой библиотеки в университете. И множество обещаний инновационного рывка — что же теперь из-за дорогого рубля переписывать планы?
это игра не столько западных денег, сколько хорошо знающих Россию владельцев рублей, раньше активно уходивших из страны, а сейчас возвращающихся в виде спекулятивного капитала
Между тем, непредусмотренный рост происходит в тех секторах, где его не ждали. Например, в производстве обуви, в агропереработке, в интернет-торговле, в отдельных секторах индустрии стройматериалов, в сервисном секторе, в секторах, смежных с нефтяной отраслью, — зато стимулированная донельзя переработка почти не растет, как и ВПК. Растет все, что в меньшей степени завязано на господдержку, децентрализовано и удачно воспользовалось умеренной тарифной инфляцией 2016 года. Все за пределами агросектора, что поддерживалось Белым домом, — примерно в том же состоянии, что и ранее. И это неудивительно — проблемы этого бизнеса добровольно взял на себя бюджет, ему, в сущности, незачем расти. И так хорошо.
Видимо, действительно что-то придется делать. Например, курс рубля без проблем может снизить Следственный комитет или Генпрокуратура. Депутаты могут разработать законопроект в стиле «закона Яровой». Наконец, есть Владимир Путин, не разбирающийся в экономических тонкостях в достаточной степени для того, чтобы дать какое-нибудь достаточно нелепое указание ЦБ или Минфину.
Есть, есть у нас способы борьбы и с этой напастью.
