Российский политический класс в последние годы пребывает в твердом убеждении, что основной водораздел в политической жизни бывших союзных республик проходит по вопросу об их отношении к России (или к Европе/НАТО). На самом деле, все иначе. В постсоветских столицах самые приоритетные вопросы — это либо экономика, либо взаимодействие отдельных элитных групп.
«Мечта» и реальность
В Грузии «Грузинская мечта», созданная миллиардером Бидзиной Иванишвили, получила по итогам последних выборов 115 из 150 мест в парламенте. Но не стоит забывать: именно правительство «Мечты» еще в 2014 году подписало Соглашение об ассоциации с Европейским союзом, а в 2015-м открыло в Крцаниси совместный тренировочный центр вооруженных сил Грузии и НАТО. Согласно проводившемуся в начале 2016 года опросу, 77% граждан выступают за вступление Грузии в Евросоюз, а 69% поддерживают присоединение к НАТО (против высказываются 14% и 19% соответственно). Так в чем же тогда «пророссийскость» Бидзины Иванишвили, не занимающего сейчас официальных постов, но остающегося неформальным лидером «Грузинской мечты»? Она сводится лишь к постоянно подчеркиваемой им необходимости двигаться в сторону Запада таким образом, чтобы не вызывать излишнего раздражения Москвы. При этом реальная нормализация отношений с Россией видится ему возможной только после реинтеграции в состав Грузии Южной Осетии и Абхазии. А это с учетом фактического пребывания этих территорий под российским протекторатом выглядит делом отдаленного будущего.
Экономические реформы в Грузии будут свертываться, эмиграция активного населения — нарастать, а в политике на 5–7 лет воцарится относительная «стабильность», близкая к застою
А вот партия, действительно являющаяся марионеточной группой сторонников Кремля — «Альянс патриотов Грузии», — с трудом прошла в парламент, получив лишь 6 мест. Так что борьба на выборах в Грузии шла не вокруг отношений с Россией, а вокруг выбора модели развития страны. С одной стороны — оппозиционное «Единое национальное движение» (27 мест в новом парламенте). Оно выступало за возвращение в политику Михаила Саакашвили, который делал упор на разрушение традиционных кланов и неформальных связей, борьбу с коррупцией и реформирование государственного аппарата на европейский манер и тем самым вызвал серьезное недовольство прежних элит. С другой — «Грузинская мечта», предлагавшая своего рода синтез либеральной экономической модели с советскими пережитками, включая коррупцию и местничество. Успех «Мечты» говорит о том, что изживание этих норм и европеизация постсоветских обществ — гораздо более сложное дело, чем казалось раньше. После прихода к власти «Мечты» в 2012 году в Грузии резко замедлился экономический рост — с 6,2–7,2% в 2010–2012 годах до 4,8% в 2014-м и 2,8% — в 2015 году; за последние три года более чем на 30% обесценилась национальная валюта — лари; по-прежнему высока безработица. И тем не менее население переменам и развитию готово предпочесть пресловутую «стабильность».
Истина не в вине
Утверждения о российской «мягкой силе» в Грузии тем более смехотворны, что Москва даже и не пытается активно продвигать повестку экономического сотрудничества с Тбилиси. Не говоря уже о том, что дипломатические отношения между странами, разорванные после войны 2008 года, не восстановлены, визовый режим для грузинских граждан так и не отменен (несмотря на то, что граждане России могут прибывать в Грузию и оставаться в стране на срок до года без виз). Торговый оборот между Россией и Грузией за 2014–2016 годы вырос на символические 0,5%; число взаимных туристических и деловых поездок не растет. И хотя Россия остается крупнейшим импортером грузинского вина — на российский рынок приходится больше 50% его зарубежных поставок — это вряд ли можно считать основанием для того, чтобы в Грузии начали формироваться влиятельные пророссийски ориентированные партии. И «Альянс патриотов», и другая вполне лояльная Москве партия — «Демократическое движение» Нино Бурджанадзе (3,53% голосов на выборах) — показали низкие результаты, при том что в Грузии разрешены не только передачи российских телеканалов и радиостанций, но и серьезно либерализована система финансирования (в том числе и из-за рубежа) политических партий и некоммерческих организаций.
Вывод однозначный: потенциал системно пророссийских движений в Грузии ограничен. А «мягкая сила» России если и проявляется, то не в классической форме привлекательной социальной и политической модели, а лишь в эпизодических попытках экономического торга, выгоды от которого могут получить скорее отдельные элитные группы, чем население в целом. Могут ли такие эпизодические попытки перевесить воспоминания о 2008 годе и сгладить ощущение угрозы, исходящей с севера? Конечно, нет.
Но тут же возникает и другой вопрос: успех «Грузинской мечты» — он о чем-то все-таки говорит? Безусловно. Но только не об успешных усилиях пророссийской пропаганды или изменении геополитических ориентиров, близких грузинским избирателям. Этот успех прежде всего подчеркнул невозможность победы «Единого национального движения» — партии, ошельмованный лидер которой давно перешел в другое гражданство и гораздо больше погружен в политическую борьбу на Украине, чем непосредственно в грузинские дела. Выборы закрепили и некий новый консенсус в грузинском обществе: активно выступать против нынешнего курса способны не более трети граждан. Именно поэтому экономические реформы в Грузии будут свертываться, эмиграция активного населения — нарастать, а в политике на 5–7 лет воцарится относительная «стабильность», близкая к застою. А учитывая, что вступление Грузии в ЕС или НАТО выглядит в краткосрочной перспективе абсолютно не реальным, это околозастойное состояние будет особенно заметным.
Молдавский колорит
Ситуация в Молдавии куда менее однозначная. На первых за последние 20 лет прямых президентских выборах кандидат проевропейских сил Майя Санду в первом туре выборов получила 38,7% голосов и сохраняет шанс на победу (первые результаты второго тура должны появиться уже после выхода этого номера. — NT). Как и в Грузии, проевропейские реформаторы вызвали своей деятельностью серьезное сопротивление прежних элит. И при этом, в отличие от команды Саакашвили, оказались гораздо более коррумпированы и замешаны в разного рода финансовых злоупотреблениях. Как и в Грузии, наиболее значимой политической фигурой выступает «основной олигарх» республики. Роль Бидзины Иванишвили тут играет Влад Плахотнюк, поставивший, по сути, на обоих главных кандидатов. Как и в Грузии, сторонников Игоря Додона в Молдавии вряд ли можно назвать «пророссийскими»: значительная их часть перетекла к нему из электората развалившейся Партии коммунистов, которая никогда не была замечена в продажности Кремлю. Более того, подлинно «промосковский» кандидат на пост президента Дмитрий Чубашенко получил в первом туре менее 6% голосов.
Экономически Кишинев и Москва отдаляются друг от друга все сильнее: если в 1998 году Молдавия экспортировала в 2 раза больше товаров в Россию, чем в ЕС (на $337 млн против $163 млн), то в 2015-м Россия уступала Евросоюзу более чем в пять раз — $240,7 млн против $1,22 млрд. При этом на протяжении последних лет Молдавия — самый крупный получатель помощи от ЕС в расчете на душу населения из всех государств — участников Восточного партнерства**. В интеграции с Европой Кишинев продвинулся гораздо дальше всех своих соседей: в частности, с 28 апреля 2015 года вступили в силу правила безвизового въезда в ЕС для молдавских граждан.
Наконец, независимо от того, кто победит в Молдавии, Додон или Санду, новый президент республики вряд ли окажется таким уж «промосковским»: ему придется лавировать между Брюсселем, Киевом и Москвой, и он вряд ли сможет резко свернуть проевропейский курс. Ведь реальной альтернативы у Молдавии все равно нет — с Россией она не граничит, а Украина совершенно не хочет видеть у себя «в тылу» пророссийскую республику.
Впрочем, несмотря на нарастающее экономическое и геополитическое отчуждение Москвы и Кишинева, у России остаются серьезные рычаги давления на Молдавию. Во-первых, через ее сепаратистские регионы — Приднестровье и Гагаузию, а во-вторых, через те группы населения, которые были традиционно ориентированы на Россию. Это прежде всего жители сельских районов, в представлении которых сбыт продукции в России остается более простым и понятным занятием, чем в государствах Европы. Учитывая, что более 1 млн экономически активных молдаван, или около 1/3 населения, постоянно находятся на заработках в ЕС, понятно, почему тон на выборах задает консервативная часть населения. И несмотря на то, что российский рынок для молдавской сельхозпродукции остается практически закрытым, мифы и иллюзии продолжают делать свое дело.
Вечные маргиналы
Возможности влиять на население постсоветских государств Россия сохраняет даже несмотря на то, что в отношении ряда из них Москва в разные годы проводила крайне враждебную политику. В среднем до 15–20% их граждан, в том числе в Грузии и Молдавии, по разным причинам могут считаться потенциальным электоратом «пророссийских» партий. Мало кто из этих людей реально стремится распрощаться с суверенитетом собственного государства, но лозунг «сближения» с Россией в этой группе резонирует более чем серьезно. Другой вопрос, превратятся ли эти слои в базу для общественных движений, которые могут переломить ход развития своих стран, как это сделали боевики на Донбассе? Скорее нет, чем да. Данные группы в целом пассивны, а стоящие за ними представители крупного бизнеса понимают, что капиталы их могут быть защищены вовсе не Москвой и не в России.
Учитывая, что более 1 млн молдаван, или около 1/3 населения, постоянно находятся на заработках в ЕС, понятно, почему тон на выборах задает консервативная часть населения
Во-вторых, Россия не может предложить «проблемным» республикам бывшего СССР того, в чем они больше всего нуждаются, — решения проблем, связанных с внутренней напряженностью, сепаратизмом и слабостью центрального правительства. На протяжении всего постсоветского периода Москва стремилась поддерживать на перифериях зоны своего влияния так называемую управляемую нестабильность, и сегодня она уже не может сменить вектор своей внешней политики. Нет сомнения, что и в Грузии, и в Молдавии население могло бы объединиться вокруг пророссийской силы, которая гарантировала бы реинтеграцию страны в обмен на военно-политический нейтралитет и даже, вероятно, участие в пророссийских интеграционных объединениях. Но проблема как раз в том, что Россия не управляет в должной мере теми сепаратистскими анклавами, которые она в свое время сама и создала.
Готов ли Кремль пообещать избирателям Нино Бурджанадзе или Дмит-рия Чубашенко, что в случае победы их кандидата и резкой смены курса страны на промосковский он обеспечит «сдачу» Южной Осетии и Абхазии, Приднестровья и Гагаузии? Конечно, нет. А поэтому пророссийские партии обречены оставаться маргинальной политической силой, которой, конечно, можно попугать тех же европейцев, но которая никогда не возьмет политическую власть.
* Второй тур голосования состоялся 13 ноября 2016 года.
**Восточное партнерство — проект Европейского союза, имеющий основной заявленной целью развитие интеграционных связей с шестью странами бывшего СССР — Украиной, Молдавией, Азербайджаном, Арменией, Грузией и Белоруссией.