16 января в Москве, в Новодевичьем монастыре, всего в нескольких минутах ходьбы от хосписа, где много лет назад я с ней познакомилась, похоронили Лизу Глинку. Доктора Лизу
Нюта Федермессер, основатель фонда помощи хосписам «Вера»
Простились и с другими погибшими в жуткой авиакатастрофе 25 декабря 2016 года над Черным морем. И да, я больше думаю о Лизе, и еще больше — о ее детях и муже, которые не имеют возможности спокойно скорбеть, которые прощаются с мамой и женой под вспышки камер, среди сотен незнакомых лиц. Да и мамы нет, чтобы проститься. Есть только какой-то гроб в центре храма и Лизина фотография. Поверить трудно, невозможно, но когда думаешь, что одновременно прощаются и другие мужья, жены, родители, дети, что и в других московских храмах стоят закрытые гробы, начинаешь верить в то, что и Лизы больше нет. И еще мне кажется, если кто-то в самолете успел понять происходящее и испугаться, то Лиза точно сумела сказать хотя бы тем, кто сидел с ней рядом, что-то важное — последнее, успокоительное.
Лиза — не святая. Она земная и грешная, как и все мы. Она могла и любила выпить и прекрасно и со вкусом, как и моя мама, материлась. Она любила быть ухоженной и хорошо одетой, до войны любила встречаться с друзьями, но война сделала ее чужой для многих из нас. Она была маленькой, но очень сильной, хотя при этом могла и рыдать, и обижаться, и злиться, и тут же прощать, а могла, кстати, и не прощать.
Очень легко создать идола, кумира, приходить к ней на могилу молиться и поклоняться. Это легко. Потому что всем нам не хватает героев, и хорошего всегда мало… И уже сегодня люди опускаются на колени перед гробом с ее останками и обсуждают возможную канонизацию. Это не нам решать. Потому что святым невозможно соответствовать, потому что если Лиза — святая, то мы без нее ничего не сможем. То дело ее не продолжится. А вообще-то мы можем очень много.
Лиза помогала отверженным, преданным, изгоям. Мы не сможем в ее масштабе — всем сразу. Но мы можем переводить в ее фонд («Справедливая помощь». — NT) деньги — по 100 рублей в месяц, но регулярно. Мы можем приносить на Павелецкий вокзал по средам одежду, мыло, влажные салфетки, носки. Мы можем не только не выгнать бомжа из нашего уютного подъезда зимой, мы можем даже пригласить его внутрь с улицы. Ведь перед бездомной собакой мы дверь открываем, а перед человеком? Каждый чиновник, принимающий какое-то решение в отношении конкретного человека, здесь и сейчас может помочь беженцу из Донецка или Луганска, может подписать разрешение на госпитализацию немосквичу, каждый врач скорой помощи может обезболить человека без регистрации и без жилья, каждый ресторатор может договориться о передаче продуктов бездомным, каждый продавец и покупатель в магазине может купить для нищего буханку хлеба, каждый журналист может писать о том, что помогать надо всем — потому что мы люди, а не зверье. Мы можем прекратить выискивать в благих делах других людей подвох и выгоду, мы можем приучать себя делать хорошее понемногу, для всех, без социальных различий и злобных выводов.
Чтить память Доктора Лизы надо не на ее могиле, а продолжая ее дела.
Лиза помогала отверженным, преданным, изгоям. Мы не сможем в ее масштабе — всем сразу. Но мы можем переводить в ее фонд деньги — по 100 рублей в месяц, но регулярно