Кто бы что ни говорил, а смотреть «Прямые линии» президента Путина, равно как и разного рода его интервью иностранцам, где роли не расписаны заранее и президент может позволить себе увлечься, — интересно. Потому что даже у Путина, который вроде бы никогда не дает волю чувствам, в процессе такого общения шальная мысль нет-нет да и опередит разум, обнажая тем самым потаенные уголки его мировоззрения.
Вот так, собственно, и случилось во время 15-й по счету «Прямой линии» с Путиным 15 июня, когда наш нацлидер неожиданно сравнил экс-сотрудника Агентства национальной безопасности США (АНБ) Эдварда Сноудена с экс-директором ФБР Джеймсом Коми, причем последнему заочно пообещал политическое убежище в России, если тому в родной Америке после всего случившегося с ним станет жить невмоготу.
Сноуден, напомним, перед всем миром раскрыл гостайну, а именно — конкретные методы работы спецслужб.
Коми никаких гостайн не раскрывал. Он раскрыл другое — то, что 45-й президент США готов поставить личную преданность выше закона — «Обещайте мне преданность» — «Я обещаю Вам честную преданость»; то, что Трамп может вести разговор с руководителем контрразведки на грани допустимых законом норм, требуя прекратить расследование в отношении отставленного с поста советника по нацбезопасности Майкла Флинна, «хорошего парня», — «Надеюсь, вы найдете возможность оставить в покое Флинна», и это «надеюсь» Коми воспринял как указание — а попробуйте воспринять иначе.
Путин шокирован тем, что Коми слил в прессу содержимое разговора с Трампом через своего коллегу. Коми сделал это, потому что сам был шокирован поведением Трампа, а вернее — его трактовкой президентской власти, которая идет вразрез с общепринятой в Америке. Но Путину, чье слово в России — закон, именно эта трактовка бесконечно близка.
Путин исходит из того, что Коми сдал Трампа, вошел с нынешней командой в Белом доме в вечный клинч и спокойной жизни ему теперь не будет. На самом же деле, Коми, добровольно согласившись дать показания в сенатском комитете по разведке, спас свою репутацию и укрепил свой авторитет как профессионала как среди коллег по ФБР, так и в разведсообществе в целом.
Путин предлагает Коми политическое убежище в России, не задумываясь о том, что скажут по этому поводу Совет безопасности, Совет Федерации, Дума, ФСБ и федеральные СМИ — они в путинской системе координат будут призваны поддержать и обосновать эту шальную мысль президента, донеся ее до широких масс с помощью расхожих пропагандистских клише.
Поэтому Путин и не понимает, как это президент другой сверхдержавы не может быть всевластен.
Президент Барак Обама хотел закрыть тюрьму в Гуантанамо, выполнив тем самым свое предвыборное обещание, но ему не дали, вспоминает Путин в интервью Оливеру Стоуну, сетуя на «засилье бюрократического аппарата» в США. В коллизии с закрытием тюрьмы (а за это, кстати, выступали многие политики — и демократы, и республиканцы) в Гуантанамо главной трудностью, как писал журнал The New Yorker, оказалось размещение заключенных. Их можно было либо перевести в другие страны, либо освободить, если они доказали бы свою невиновность в американском суде. Так вот, против второго пути — перевода заключенных в США — выступали все ключевые ведомства: Минюст, Министерство нацбезопасности и Пентагон. Причем Пентагон, с самого начала курировавший Гуантанамо, вообще не считал (и похоже, не считает до сих пор), что тюрьму следует закрывать. Наконец, против перевода или расселения бывших заключенных в США выступал и Конгресс.
Путин в интервью Оливеру Стоуну сетует на «засилье бюрократического аппарата» в США. Путин не желает признавать того, что речь в данном случае не о «засилье», а о силе и не «бюрократического аппарата», а институтов в США
Но Путин, похоже, не желает признавать того, что речь в данном случае не о «засилье», а о силе и не «бюрократического аппарата», а институтов в США. Тех самых институтов, которые в начале этого года не дали претворить в жизнь скороспелый и диковатый антииммиграционный указ Трампа, который тоже вроде как выполнял предвыборное обещание.
Еще один казус: в интервью Оливеру Стоуну Путин попенял Михаилу Горбачеву за то, что тот в свое время не подписал с НАТО «юридически обязывающий» договор о нераспространении Альянса на Восток. «Загогулина» здесь не только в аберрации путинской памяти, в том, что главный соперник НАТО — Организация Варшавского договора — прекратила свое сущестование только 1 июля 1991 года (а Горбачев ушел в оставку с поста президента СССР 25 декабря 1991-го), следовательно, Горбачев и его команда в принципе не могли быть заняты этой повесткой, а были заняты другой, прежде всего — сокращением стратегических наступательных вооружений, с чем они блестяще справились. Но даже если предположить, что желание подписать такой договор возникло бы потом у Бориса Ельцина, то кто взялся бы его подписать от имени НАТО — между прочим, не только военной, но и политической организации, со своей парламентской ассамблеей — представить себе довольно трудно. Путин, видимо, уверен: главное — договориться с США, остальные — не в счет. Он не желает знать того, что любые договренности с РФ просеиваются в комитетах НАТО сквозь сито консенсусных решений, дабы интересы больших стран не ущемляли интересов малых, и на выходе Москва стопроцентно не получила бы всех требуемых гарантий. Тем паче на фоне разразившейся в начале 1990-х войны на Балканах...
Сокрушив все институты у себя дома, российская власть руководствуется той же логикой единоначалия в общении с остальным миром. Путин, как было не раз замечено, поучает других словами — «мир устроен иначе». Вот именно — иначе.
