До Марка Анатольевича Захарова эту пьесу просто некому было так прочесть. Всех интересовали терзания Раневской, Гаева и Фирса и революционная программа Пети Трофимова и Ани. Театр все никак не мог проститься с прекрасным и недоступным для большинства тургеневским прошлым, хотя самому Антону Павловичу, разночинцу и лекарю, которому сначала каждый кусок хлеба давался трудом и с трудом, от этой былой роскоши чужих усадеб досталась только память о пленительной Мисюсь. Но «Ленком», благодаря Марку Захарову, всегда знал, что делается вокруг, и объяснял это другим. Лопахин Ермолай Алексеевич, молодой бизнесмен, внук крепостного, сын простолюдина, юноша в изящном сюртуке, хорошо образованный, интеллигентный, с мягкой застенчивой улыбкой, которая чем-то неуловимо напоминает улыбку Михаила Ходорковского, вовсе не хочет мстить. Он влюблен в бесполезную, но прекрасную Раневскую, он одалживает ей деньги, он искренне хочет помочь ей получить доход от будущих дач. А увядающая красота прошлого не дает дохода, и ни у кого не хватит средств на содержание огромной старой усадьбы, кучи слуг, колоссального сада, который без ухода и без садовников скоро выродится и погибнет.
Женщине можно простить ее расточительность и бесполезность за красоту, изящество, культуру, доброту. Мы видим Раневскую глазами Лопахина. Это добрые, любящие глаза. Союз их невозможен, Лопахин это понимает, он не хочет делать содержанку из предмета своей любви. Раневская была добра к нему, босоногому мальчугану, и он помнит добро, прощает Гаеву его высокомерие, его изысканное хамство и объясняет бесконечно: сад вырубить, усадьбу снести, время усадеб прошло, идет время дач.
В этом спектакле никого, кроме Лопахина, не жалко. Не жалко болтуна и зазнайку Гаева, который еще смеет именовать себя «человеком 80-х». Не жаль Раневскую, которая разоряется ради молодого проходимца-жиголо. Да и не пропадут они! Ярославская бабушка прислала 15 тысяч, и закатятся они на эти деньги в Париж. Не жалко даже Фирса, остающегося пленником стеклянных дверей и террас усадьбы. Назвав волю несчастьем, он сам себя закрыл в этот сверкающий крепостнический саркофаг.
Настоящую неприязнь вызывают Петя и Аня, это жуткое будущее России: комиссар и комиссарша. У Ани блестки фанатизма в глазах и стылое железо в голосе, а Петя — злобный урод в гимнастерке, вечный студент, скорее Нечаев, чем Плеханов. Не жаль и прохожего китайца, который просит милостыню. Получив золотой, он со зловещей улыбкой говорит: «До скорого свидания».
Дворянские гнезда и вишневые сады на 10 гектаров были возможны только на солидном фундаменте крепостного права, как красота и культура Афин немыслимы без рабского труда. Не жаль прошлого, жаль несостоявшегося будущего новой, буржуазной, лопахинской России. Сколько лет будет Лопахиным в 1918 году? Успеют ли они уйти от подвала и нагана в изгнание, в Париж? Они, Лопахин и через сто лет Ходорковский, строили с нуля новую страну. У них был талант, были силы, они хотели работать для России и в ней жить…
Сейчас нам так нужен правый суд — и «Ленком» опять пришел на выручку. «Ленком» — это инстанция повыше Страсбурга, и ею Ходорковский оправдан.
