13 июля 2007 года президент Владимир Путин подписал указ о приостановлении действия Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ) в связи «с исключительными обстоятельствами», «затрагивающими безопасность Российской Федерации и требующими принятия безотлагательных мер». Кремль обозначил не просто новый виток политической конфронтации с Западом, но и свое намерение вступить в гонку обычных вооружений. Которую страна осилит только в одном случае — при переходе к мобилизационной экономике.

— Т-80 «Ла-Маншский» —

Бесспорно одно: договор устарел, и этого факта не могут изменить никакие предлагаемые поправки и дополнения. Проблема в том, что ДОВСЕ заключался в совершенно иную эпоху, сегодняшние реалии он практически не учитывает: в 1990 году его подписывали страны НАТО и Варшавского договора — где ныне Варшавский пакт, где Советский Союз? Зато с тех пор ощутимо расширился Североатлантический блок, а у нынешней России нет союзников и передовые рубежи — не на Эльбе, а возле Смоленска. Российская же армия, хотя и унаследовала обломки советской, по своим возможностям совсем не та.

В отличие от многих иных соглашений, ДОВСЕ был не «обычным» договором, фиксирующим сложившееся военное равновесие. По сути, это был скорее политический акт, изначально содержавший серьезные уступки Москвы Западу, проще говоря, один из первых этапов уже неизбежного процесса «сдачи» Восточной Европы, принявшего вскоре обвальный характер. В 1990 году Кремль согласился ослабить свой бронированный кулак, нацеленный в сердце Европы. А куда было деваться, если состояние советской экономики было катастрофичным, распад Союза уже шел на глазах и Москва всерьез рассчитывала на западную экономическую помощь? Экономика СССР аккурат тогда и рухнула, надорвавшись от тягот милитаризации (с 1985 по 1990 год в Советском Союзе произвели почти 15 000 танков, 16 000 бронемашин, 1700 вертолетов, из них более 300 ударных). Впереди маячила пропасть, и единственным предметом для товарного торга с Западом мог быть уход из Восточной Европы и ослабление ударных сил на передовых рубежах.

Впрочем, этот уход был предопределен и событиями 1989 года: в Польше пал коммунизм, в ГДР — Берлинская стена, в Праге разразилась «бархатная революция», а в Румынии рассыпался режим Чаушеску. Варшавский договор доживал последние дни, и вопрос был лишь в том, чтобы успеть сбагрить этот залежалый товар. Потому тогда вполне разумным показалось выдать острую нужду за добродетель: ослабить ударный кулак, который мы уже просто не могли там держать, получив за это от Запада некие конкретные преференции — политические и экономические. Пресловутый договор подписали в Париже 19 ноября 1990 года. Предполагалось, что от Атлантики до Урала суммарные лимиты находящихся там вооружений не должны превышать: по танкам — 40 000 единиц, по бронемашинам — 60 000, по артсистемам (орудиям, минометам и ракетным системам залпового огня калибра от 100-мм и выше) — 40 000, по боевым самолетам — 13 600, по ударным вертолетам — 4000 единиц.

На тот момент советские вооруженные силы (без союзников) намного превосходили войска НАТО почти по всем количественным параметрам: по танкам — в два с половиной раза (67 000 боевых машин), по артиллерии — в два раза (67 000 артсистем), по авиации — полуторное превосходство (6670 самолетов). Еще СССР мог тогда выставить 86 000 бронемашин (бронетранспортеров и боевых машин пехоты) и свыше 6000 вертолетов, почти четверть из которых — ударные Ми-24¹.

Разумеется, не вся эта мощь дислоцировалась на передовых рубежах и в европейской части СССР, значительная группировка сдерживала вероятную китайскую агрессию. Но львиная доля ударных вооружений была все же на территории союзников по Варшавскому пакту и западных военных округов. Что логично вытекало из вполне конкретных задач: советские танковые армады, нанося главный удар с территории ГДР, должны были мощным ударом за несколько суток «проткнуть» оборону противника, прорвавшись к Ла-Маншу и даже Гибралтару. Это и определяло численность советских танковых войск: генералы прекрасно понимали, сколь велики будут потери первой волны ввиду насыщенности войск НАТО противотанковыми средствами. Понятно было, что при заложенных темпах не будет времени на переброску резервов, потому на передовых рубежах и в ближнем тылу концентрировали столько боевых средств, чтобы их можно было непрерывно, волнами вводить в бой, невзирая ни на какие потери. К тому же советские военачальники были реалистами, прекрасно знавшими, что большая часть боевой техники вообще выйдет из строя до боя — из-за поломок, конструктивных дефектов и неумелого обращения. Особые надежды тогда возлагались на танки Т-80: в высоких штабах их так и прозвали — «танки Ла-Манша». По замыслу стратегов именно колонны быстроходных Т-80 к утру пятого дня наступления выходили по автострадам к Атлантике. Стоит ли говорить, сколь заинтересованы были страны НАТО в договоре, резко ослаблявшем советский бронированный кулак в Европе. Наш интерес обозначен выше. Тем паче что безопасность собственно Советского Союза ДОВСЕ не ослаблял, к тому же никаких ограничений на обычные вооружения восточнее Урала он не накладывал.

— Кавказский фланг —

Но затем геостратегическая ситуация стала меняться стремительно. В марте 1991 года юридически оформлена кончина Варшавского договора, к концу июня того же года советские войска покинули Венгрию и Чехословакию, затем умер СССР, а его армию по мере сил и возможностей растащили по своим углам «братские» республики. В 1993 году уже российские войска покинут Польшу, в 1994 году — Прибалтику и Германию. Само существование ДОВСЕ, если разобраться, утратило свой главный смысл: российские обычные вооружения уже никак не могли угрожать Европе, а натовские силы, в свою очередь, России — пока. Даже если бы Москва и умудрилась сохранить под своим контролем весь советский танково-артиллерийский кулак, не было ни плацдармов, ни сил передового базирования, откуда можно было планировать выход на Рейн, к Ла-Маншу и Гибралтару.

Нет ничего удивительного в том, что НАТО выразило заинтересованность в реализации положений ДОВСЕ — невзирая на крушение Советского Союза, на очевидное изменение геостратегического положения России, уменьшение ее ресурсов, территории и населения (по сравнению с СССР). Любой бы так поступил: мало ли как там фишка ляжет, лишней безопасности не бывает, и чем меньше оружия у неспокойного соседа — тем оно лучше. У Москвы тоже не было тогда особых резонов упираться: и доверие Запада важно было сохранить, и надежды на экономическую помощь еще не испарились, и нужен был доброжелательный арбитр в споре за советские арсеналы. И, если честно, было осознание, что явного врага уже нет и войны на европейском ТВД в обозримом будущем не будет.

15 мая 1992 года в Ташкенте государства бывшего СССР приходят к соглашению о распределении между ними советской квоты: Россия выторгует примерно половину. При этом дележка шла в спешке, без каких-либо продуманных военных планов, по принципу «захапать как можно больше». Взять взяли, только натянуть на себя остатки ржавых доспехов советского гиганта оказалось задачкой неразрешимой. Советская военная машина делалась под конкретные задачи наступательной войны в Европе, под это подгонялись и вооружение, и дислокация. А теперь оказалось, что не только нужно было выводить армию из Европы, но еще и терять пункты базирования в Белоруссии, Прибалтике, Украине, Молдавии и Закавказье. Да еще и размещать войска пришлось вовсе не там, где это было целесообразно, откуда исходили потенциальные и реальные угрозы, а там, куда их хотя бы можно было просто приткнуть.

И когда на Северном Кавказе запахло настоящей войной, войска пришлось туда нагонять с разных концов страны, с бору по сосенке, вплоть до морской пехоты Северного и Тихоокеанского флотов. Потому как в оказавшемся фронтовым Северо-Кавказском военном округе таких сил просто не было. Да и фланговые ограничения ДОВСЕ не позволяли содержать там достаточное количество вооружений. На вынужденное нарушение Россией фланговых лимитов страны-участники тогда закрыли глаза. Не бесплатно, разумеется, а под определенные условия.

Осенью 1999 года заключаются Стамбульские соглашения об адаптированном ДОВСЕ: от зонально-блоковых квот и ограничений переходят уже к национальным и территориально допустимым. Так Россия получила возможность легально увеличить количество вооружений на Северном Кавказе. В обмен пришлось пообещать вывести тяжелое вооружение и войска из Приднестровья и Грузии. О кардинальном пересмотре соглашения, равно как и о выходе из него, Москва тогда вопрос не ставила: хотя ДОВСЕ и не был ратифицирован странами НАТО, реально он соблюдался, позволяя проводить взаимный контроль и инспекции. А еще служил неплохим инструментом взаимного торга. Проще говоря, ДОВСЕ жил ровно до тех пор, пока был выгоден всем. И умер, как только заложенный в него потенциал иссяк: все стороны взяли от него по максимуму, но если западной стороне он еще интересен как инструмент контроля, для российской он попросту обуза. В принципе, это нормально: вечными договоры бывают только по названию. Приговор де-факто был вынесен в январе 2006 года, когда во время визита в Баку министр обороны Сергей Иванов пригрозил, что Россия может выйти из ДОВСЕ, если остальные его участники не ратифицируют соглашение об адаптации. Политическим условием которого, в свою очередь, был уход российских войск из Приднестровья и Грузии...

О бедной квоте
— замолвите слово —

Трудно спорить с тем, что выделенные России квоты мало соответствуют сложившимся реалиям. Но не будем спешить, арифметика весьма хитра. Если изучить высказывания российских официальных лиц, несложно заметить: говоря о проблемах ДОВСЕ, они тщательно избегают конкретных цифр. Ни президент, ни его министры иностранных дел и обороны нигде публично с конкретными данными в руках пока еще не сказали: вот у НАТО — столько-то конкретных систем вооружения, дислоцированных там-то, а у нас — столько. Все данные о натовском перевесе и российском отставании озвучиваются лишь СМИ, ссылающимися на источники в военном ведомстве. Каковые на голубом глазу утверждают, что на 1 января 2006 года (данные за прошедший год, видимо, все еще считаются) танков у России было 4999, а у НАТО — 14 693, бронемашин разного типа соответственно 9653 и 27 225, артсистем — 5930 и 16 627.

В этих цифрах сокрыто явное лукавство. Начнем с того, что добровольные или невольные спецпропагандисты никак не могут определиться, сколько же танков у НАТО в Европе: говорится то о 15 000, то о 20 000, то о 30 000. Откуда столь колоссальный разброс, ведомо только считающим. Однако, хотя ДОВСЕ не ратифицирован западными странами, никто пока не рисковал обвинить НАТО в его несоблюдении, так что заложенная в документ квота в 40 000 танков от Атлантики до Урала пока соблюдается — иных данных нет. Потому, вычтя из общего числа «разрешенных» танков российскую, украинскую, белорусскую, молдавскую, грузинскую, армянскую и азербайджанскую квоты, мы получаем достаточно умеренную цифру натовских танков — те самые 15 000.

Немало. Но когда яростно твердят о мизерном количестве наших танков, отчего-то стесняются уточнить: речь идет не вообще о всем российском вооружении, а лишь о том, что находится к западу от Урала. Восточнее мы можем содержать хоть миллион танков. К тому же российская квота в европейской части много больше пресловутых 4999 танков: Россия вправе держать на договорной территории 6350 танков, 11 280 бронемашин, 6315 артсистем, 3416 боевых самолетов, 855 ударных вертолетов.

Спрашивается, при чем тут НАТО, если наше военное ведомство само не в состоянии содержать на договорной территории еще порядка 1500 разрешенных танков, свыше 1600 бронемашин и еще несколько сотен дополнительных артсистем? Ударных вертолетов, если верить справочнику The Military Balance, у нас и вовсе менее 900 во всей армии, а боевых самолетов — около 2500. Какое НАТО виновато, что мы не в состоянии добрать разрешенную квоту?

«Уловка Т-62», или
— Умеют ли генералы считать —

Еще одна уловка: говоря о нашем катастрофическом отставании от НАТО, забывают добавить, что ДОВСЕ не регламентирует и не ограничивает насыщенность тяжелым оружием... внутренних войск МВД. Чем, кстати, в свое время не преминули воспользоваться, передав им огромное количество и танков, и бронемашин, и артсистем. Разумеется, технику отдавали устаревшую. Но те же танки Т-62, что есть у внутренних войск, значатся в договоре, потому, передав тысячи этих машин ВВ МВД, армия тем самым вывела из-под сокращения более современные танки. К слову, ударные вертолеты авиации внутренних войск МВД также под эти ограничения не подпадают. Как не подпадают под квоты бронемашины и погранслужбы ФСБ, и ракетных войск стратегического назначения, хотя погоды они, конечно, не делают.

Остается загадкой, сколько же в российской армии танков вообще. В сентябре 2001 года тогдашний начальник Главного автобронетанкового управления генерал Сергей Маев назовет одну цифру: 20 000 танков. Из которых, по его словам, лишь 20% (то есть 4000) соответствует современным требованиям. В 2005 году главком сухопутных войск генерал Алексей Маслов перечислит танки, находящиеся на вооружении российской армии, и их окажется уже 24 800: Т-80 — 3500, Т-64 — 4000, Т-62 — 8000, Т-72 — 9000, Т-90 — 300. А через год тот же генерал Маслов скажет, что танков уже «около 12 000», доля же современных среди них «около 4%». Куда за год испарилась половина танков — загадка. Другие же источники, опять со ссылкой на военачальников, вовсе твердят лишь о 9000 танков в наличии! Все, конечно, может быть, но слишком уж чудовищно разночтение — 15 800 единиц. В то, что у высшего генералитета серьезная проблема с элементарной арифметикой, не верится. Равно как с порога отвергнем и версию, что военачальники сначала занесли в общий реестр танки внутренних войск МВД, а потом решили их «не считать»: «чужие» танки, проходящие по другому ведомству, да еще и находящиеся вне рамок квот, никто даже упоминать не будет. И после несложных вычислений у нас остается лишь один отправной момент: прибедняться в МО стали аккурат после того, как Сергей Иванов пригрозил выйти из ДОВСЕ. И с этого момента генералы стали плакаться: у НАТО — танков много, у нас — мало...

Сергей Иванов:
— «Танки — долой!» —

А еще за пару лет до этого ни танки как таковые, ни их количество, ни их боевые качества министра обороны Иванова не интересовали ни в малейшей степени. На совещании высшего командного состава Вооруженных сил с участием президента Путина в октябре 2003 года Сергей Иванов недвусмысленно скажет, что перспективы у танковых войск нет никакой: враг не приедет к нам на танке, сражений с участием многочисленных танковых армад больше не будет. Шокировавший генералов вывод министра обороны звучал так: танки — оружие устаревшее и архаичное, российской армии ненужное. Рассуждения на тему, прав или не прав был Иванов, оставим военным экспертам. Интересен сам факт резкой перемены позиции. А что, собственно, изменилось за это время в Европе?

К лету 2004 года стало известно, что администрация Буша ведет переговоры с Польшей и Чехией о развертывании в этих странах системы ПРО. Несколько раньше Румыния и Болгария официально предложили США разместить там свои военные базы. С которых Пентагон получает возможность контролировать Черное море, Босфор и Дарданеллы, да и Балканы. Но наших генералов насторожит иное: базы в Румынии и Болгарии запросто могу сыграть ключевую роль и в случае развертывания операций на Кавказе. И все это к тому же резко снижает возможности Москвы продолжать военно-политическое давление на Молдавию и Закавказье. Что, конечно же, неприятно. И наводит российских военачальников только на один вывод: обкладывают!

Поскольку все это сковывает руки российскому руководству, реакция была неизбежна. А еще неизбежен был дежурный вопль «Враги везде! Отечество в опасности!» — это же шикарный предлог для продолжения закручивания гаек внутри страны.

Адекватным ответ быть не мог: на ПРО ответить нам просто нечем, тут мы отстали безнадежно, а договориться не смогли или не захотели. Потому ответить решили на фронтах ДОВСЕ и угрозой развернуть гонку обычных вооружений — больше крыть нечем.

Судя по прохладно-спокойной реакции Запада, кремлевский ответ всерьез мало кого испугал.

— Танковый провал —

Кажется очевидным, что Россия к такой гонке вооружений не готова. Доля техники и вооружений, по своим боевым качествам сопоставимых с современными западными, по признаниям самих военачальников, не превышает 15 —20%. В 2006 году армия должна была получить всего 31 танк Т-90, 125 БТР, девять самолетов и восемь новых вертолетов. Про заказы артсистем — ни слова. С такими темпами перевооружаться придется еще лет 300.

Но главная проблема отечественного ВПК в том, что он не в состоянии ни осилить серийный выпуск продукции, ни обеспечить ее качество. Не говоря уже о том, что по сей день мы не можем производить оружие четвертого и пятого поколений.

По той же танковой отрасли получается просто замкнутый круг: сегодня выпуском танков в России занимается только «Уралвагонзавод», масштабную серию он просто не потянет — изношено оборудование, нет кадров, есть проблемы с качеством комплектующих. Омский же «Трансмаш», хотя вовсю и рекламирует свои возможности, по оценкам экспертов, практически утратил возможность строительства бронетанковой техники.

Проблематична и сама техника. Скажем, газотурбинный двигатель, которым оснащают Т-80, реально обслуживать может только профессионал, а не солдат-срочник. Отечественная бронетехника, как считают эксперты, в целом отстает от своих западных аналогов по скорострельности, огневой мощи, подвижности, маневренности и защищенности. Относительно же эргономики (то есть удобства работы экипажа) общепризнано, что наши танки существенно уступают танкам «противника». Генерал Юрий Букреев, возглавлявший в свое время Главное управление сухопутных войск, признал: «Человек, пробыв внутри нашей боевой машины менее двух часов, теряет... до 80% своих физиологических возможностей. А представьте, что боевые действия продолжаются круглосуточно».

Хуже иное: в танковых войсках царит дикая разунификация: на вооружении состоит 37 (!) модификаций шести типов танков. Представьте себе проблему их обеспечения во время боевых действий запчастями, инструментом, горюче-смазочными материалами. Эксперты подсчитали, что у трех основных танков (Т-72, Т-80 и Т-90) только полтора десятка гаечных ключей одинаковы; используя детали и узлы одной машины, невозможно отремонтировать другую. А еще существует проблема боеприпасов: состоящие на вооружении танки оснащены разными орудиями (100-мм, 115-мм и 125-мм), к которым требуются три различных боеприпаса.

С артиллерийскими боеприпасами, оказывается, вообще катастрофа: по состоянию на конец 2006 года Россия их уже... не производила! Что несколько раньше открытым текстом признал даже экс-руководитель Федеральной службы по оборонному заказу Андрей Бельянинов. Кризис в этой отрасли начался еще в 1970-е годы, ныне она находится в закризисном состоянии: ее можно считать несуществующей.

Если раньше о проблемах боеприпасов вам с ходу рапортовал едва ли не любой офицер, то теперь уже не стесняются и генералы. Генерал Александр Зелин, главком ВВС, еще в свою бытность заместителем главкома, открыто говорил о несовершенстве высокоточного оружия с лазерным, телевизионным и оптико-электронным наведением. О катастрофическом отставании в разработке высокоточных боеприпасов вообще можно говорить часами, о системе «выстрелил — забыл» мы пока можем лишь мечтать, противотанковых средств нового (третьего) поколения у нас нет... Еще можно рассказать и о катастрофическом отставании по части новейших прицельных систем и систем управления. Потому, «если завтра война», наши танковые колонны обречены идти в бой без уже ставшего «там» нормой взаимодействия с авиацией в режиме онлайн.

Болячки нашей армии и промышленности можно перечислять до бесконечности. Вопрос в ином: будет ли отказ от ДОВСЕ лишь чисто пропагандистским шагом или повлечет настоящую гонку вооружений и готовы ли мы к ней? Скажут, это вполне осилит мобилизационная экономика. Тоже невозможна? Не был бы столь категоричен: история нашей страны знает не один такой мобилизационный рывок при условиях и куда более худших. И очевидно, что одних лишь финансовых вливаний для такого рывка недостаточно: мобилизационная экономика может существовать у нас лишь в условиях чрезвычайщины и при наличии мощного репрессивного аппарата, способного обеспечить эту мобилизацию. Реально такое сегодня или нет, уже иной вопрос. Зато хорошо ведомо, что за такие прорывы потом всегда приходится расплачиваться и людям, и стране, но власть это не волновало никогда.

__________

¹ Использованы данные The Military Balance, Global Security org., «Независимого военного обозрения».