Юрий Пименов. «Мокрые афиши», 1973 год
Парадокс заключается в том, что импрессионизм — это направление французской живописи, и ни один из представленных в постоянной коллекции нового музея художников импрессионистом не был и быть не мог. Вместе с тем создатели учреждения демонстрируют посетителям около 70 полотен русских живописцев, в частности, Валентина Серова, Константина Коровина, Игоря Грабаря, Константина Юона, Петра Кончаловского и даже Юрия Пименова.
Барбизонцы и батиньольцы
Термин «импрессионизм» (фр. impressionnisme, от impression — впечатление) впервые появился в фельетоне критика журнала Le Charivari Луи Леруа, написавшего отзыв на выставку «Анонимного общества живописцев, скульпторов и граверов», которая открылась 15 апреля 1874 года в ателье фотографа Надара на бульваре Капуцинок. Свою саркастическую статью Леруа так и назвал «Выставка импрессионистов» — отсылая зрителей к картине Клода Моне «Впечатление. Восходящее солнце». Термин носил пренебрежительный характер и указывал на соответствующее отношение к художникам, писавшим в необязательной, легкомысленной манере. «Анонимное общество» просуществовало около года и, кроме этой выставки, ничего иного не сделало, а так как картины продавались плохо, оно элементарным образом обанкротилось. Однако именно эту выставку в ателье Надара принято называть первой выставкой импрессионистов.
К тому времени в Париже назрел конфликт между официальным Салоном, на который картины отбирались авторитетным и консервативным жюри, и многочисленными «отверженными», которым фактически негде было выставляться. Конфликт дошел до такой степени, что в него вмешался Наполеон III: «Император получил многочисленные жалобы в отношении произведений искусства, отвергнутых жюри Салона. Его Величество, желая дать возможность общественности прийти к собственному заключению о правомерности этих жалоб, решил, что отвергнутые произведения будут выставлены напоказ в другой части Дворца индустрии». Фактически речь шла о конфликте сторонников академической живописи с новым поколением художников (в России была аналогичная ситуация — с одной стороны Академия художеств, с другой — Товарищество передвижных художественных выставок).
Импрессионисты появились, конечно, не на пустом месте. Первым «живым» движением во французской живописи стали художники-барбизонцы, они объединились по географическому признаку — жили вокруг деревушки Барбизон в лесу Фонтенбло и рисовали реалистический национальный пейзаж: поля, речки, деревни — что считалось в среде академиков довольно пошлой задачей. Кстати, именно они повлияли более всего на поиски молодого Василия Поленова, когда в двадцать три года он впервые приехал в Париж. Позднее уже в Париже вокруг бульвара Батиньоль поселились Клод Моне, Огюст Ренуар, Альфред Сислей, Камиль Писсарро, Эдуард Мане и другие художники этого круга, а именно — не допущенные до Салона, которые обычно встречались в кафе «Гербуа» и обсуждали насущные проблемы. «Это зубоскальство меня бесит», — ворчал Сезанн в отношении этих вечеринок. Его особенно раздражал своей элегантностью и буржуазностью Мане.
Есть знаменитое полотно Анри Фантер-Латура «Ателье в Батиньоле» (1870) на которой изображены некоторые из завсегдатаев этого общества. Так что «импрессионисты» — это более современное и широкое определение группы художников, объединившихся вокруг кафе «Гербуа». Это — история. Но практика немного отличалась от теории.
Синий стог
Константин Коровин вспоминал, как попал на один из великосветских приемов: «За большим круглым столом расположились гости за чаем. «Теперь такая живопись пошла, — говорила одна дама. — Ужас! Все мазками и мазками, понять ничего нельзя. Ужасно. Я видела недавно в Петербурге выставку. Говорили, это импрессионисты. Нарисован стог сена, и, представьте, синий… Невозможно, ужасно. У нас сено и, я думаю, везде — зеленое, не правда ли? А у него синее! И мазками, мазками… Знаменитый, говорят, художник-импрессионист, француз. Это ужас что такое! Вы вот хорошо, что не импрессионист, надеюсь, у нас их нет, и слава богу…»
«Я видела недавно в Петербурге выставку. Говорили, это импрессионисты. Нарисован стог сена, и, представьте, синий… Невозможно, ужасно. У нас сено и, я думаю, везде — зеленое, не правда ли?»
Действительно, французские художники делали акцент на светлой палитре, фактически отказавшись от черного цвета, стремились к тому, чтобы их картины со временем не темнели, то есть передавали зрителям чудесное светлое настроение. Также они использовали «укрывистые» краски, которые плохо пропускают свет и непригодны для смешивания, поскольку быстро сереют. Это позволило им создавать картины не с «внутренним», а «внешним» светом, отражающимся от поверхности. Все это не было новшеством — так рисовал еще Тернер.
Несмотря на критику в прессе, импрессионизм быстро привлек к себе внимание зрителей легкостью изобразительного ряда, подчеркнутой эскизностью полотен, сентиментальностью и незатейливостью сюжетов. Сюжеты были подчеркнуто нейтральными — никакой истории и истерики. Зритель должен был эмоционально переживать увиденное, не погружаясь в серьезный исторический или, не дай бог, политический контекст. Подобный подход к живописи крайне раздражал как французских художников, так и русских. Классическое полотно, которое выставлялось на парижском Салоне, должно было быть серьезно написанным и нести глубокий метафорический смысл. «Это просто борьба за рынок! Если раньше художник писал картину в несколько сеансов (портрет Ермоловой Валентин Серов написал за 32 сеанса, и это было для него рекордом скорости), то передать «импрессию» было можно всего за несколько часов», — так справедливо рассуждали противники импрессионистов. Именно поэтому в течение всего нескольких лет художественный рынок Франции заполонили нарисованные словно под копирку смазливые головки Ренуара или эскизные наброски его коллег.
Русские художники-пенсионеры (то есть получавшие государственную пенсию — стипендию — для жизни за границей) довольно скептически отнеслись к новому веянию. Жившие в то время во Франции Репин и Поленов даже не пришли в ателье Надара, чтобы смотреть на «импрессионистов», хотя новые веяния не были им чужды. Тот же Коровин вспоминает, что его учитель Поленов был крайне удивлен, когда в разговоре выяснил, что ни Левитан, ни Коровин никогда не слышали термин «импрессионисты» и не были знакомы с их творчеством. Поэтому рассказу о них он посвятил целое занятие.
Импрессионизм по-русски
«Музей русского импрессионизма» создан на основе коллекции известного предпринимателя Бориса Минца, который решил открыть не только музей того, что ему нравится, но и вообще культурно-просветительское пространство с кинотеатром, лекциями и периодическими выставками. Однажды Минц оказался за одним столом с известным нонконформистом Оскаром Рабиным и решил показать ему одну из ранних работ художника 1954 года, очень не похожую на его современные картины. «Вы вообще такое рисовали?» — поинтересовался Минц. «В начале 1950-х я еще баловался импрессионизмом», — ответил Рабин. Этот, казалось бы, ничего не значащий разговор натолкнул коллекционера на идею начать собирать работы русских художников, на чьем творчестве, по его мнению, отразилось увлечение импрессионизмом.
Валентин Серов. «Окно», 1887 год
Вполне незатейливая история вылилась в любопытный художественный проект. Минц рассказывает, что увлекшись собирательством, «стал больше читать о русской живописи, а бывая в Париже, ходил по музеям. Там много музеев не столь известных, как Орсэ, но с коллекциями примерно того же времени, только помельче. В них есть и Клод Моне, и другие великие имена; есть и менее известные, хотя качество их живописи, мне кажется, совсем не хуже. И когда у меня уже набралось десятка два работ по теме и я все больше углублялся в нее, мне подумалось, что было бы правильно ее поднять вот именно на таком уровне…»
В каталогах, которые сопровождают выставку, термин «русский импрессионизм» трактуется настолько широко, что под ним можно понимать что угодно. Например, в конце 1940-х критик Абрам Эфрос проводил параллель между французскими импрессионистами и Сергеем Герасимовым, автором «Колхозного праздника». «Мы оттолкнулись от работ Василия Поленова: в нашей коллекции два его крымских этюда начала XX века и относительно ранняя картина 1879 года. Именно в 1870-е годы в русском искусстве появляются первые импрессионистические пробы», — говорит директор нового музея Юлия Петрова. Действительно увлечение импрессионизмом «как юношеской болезнью» пережили многие живописцы разных поколений, что не сделало их импрессионистами. Поэтому довольно странно выглядят попытки объединить совершенно различных русских художников XIX и даже XX века в группу «русских импрессионистов». Тем более отталкиваясь в этом от творчества Поленова. Однако кураторы музея проводят свою историю дальше, через Юрия Пименова, считавшего себя «реалистическим импрессионистом» (что также звучит нелепо) до современного художника Валерия Кошлякова.
Очарованные
Минц неоднократно повторял, что его задача — прославить «русских импрессионистов» в стране и мире, свято веря при этом в силу пиара. Можно скептически к этому относиться, но сам по себе факт создания новой культурной и выставочной площадки в Москве — вещь нечастая. Здание, спроектированное специально под этот музей (бывшая фабрика «Большевик» на Ленинградском проекте в Москве, ранее на этом месте размещался мучной склад), оборудовано по последнему слову техники и имеет свой кинозал, в котором планируют показывать документальные ленты о художниках.
Действительно, увлечение импрессионизмом «как юношеской болезнью» пережили многие живописцы разных поколений, что не сделало их импрессионистами
В рамках нового центра планируется не только показ постоянной экспозиции (а в ней, вне зависимости от своей «импрессионистичности», представлены замечательные образцы русской живописи), но и временные экспозиции. В частности, к открытию там подготовлена выставка «Очарованный странник» (смелая отсылка к Николаю Лескову) второстепенного русского живописца, уроженца Чернобыля и ученика Ильи Репина Арнольда Лаховского, собранная по государственным галереям и частным коллекциям. В 1925 году Лаховский эмигрировал в Париж, выставлялся в Европе, а в 1933-м переехал в Америку, где рисовал на заказ портреты богатых дам.
Перспективы частных коллекций, которые их владельцы планируют превратить в музеи, у нас в стране пока довольно туманны. Когда-то эти собрания революционно трансформировали в «музей личных коллекций», в котором индивидуальность каждого коллекционера была фактически нивелирована (это общая практика советских лет, которая началась с уничтожения коллекций Щукина и Морозова). Борис Минц, создавая музей «русского импрессионизма», попытается избежать подобной участи.
Фото предосталвены музеем русского импрессионизма