#Темы

#Деньги

#Только на сайте

#Сечин

#Нефть

Сказание о нефтяном рубле

25.05.2016 | Владислав Иноземцев, директор Центра исследований постиндустриального общества | №17 (407) 21.05.16

Организация стран — экспортеров нефти (ОПЕК) перестала существовать как единое целое, заявил недавно «главный нефтяник» России, президент «Роснефти» Игорь Сечин. Подтекст таков: в условиях раздрая среди нефтедобывающих стран Россия, крупнейший в мире производитель, приобретает особую роль и может диктовать рынку некоторые особые условия. Может ли?

TASS_15310472.jpg1.jpg

Мнения об «особом месте» России на нефтяном рынке стали озвучиваться в Москве после провала саммита ОПЕК в Дохе (Катар) по вопросу о заморозке добычи нефти, в кулуарах саммита, Доха, 17 апреля 2016 года

Незадолго до сечинского заявления про ОПЕК о недюжинных амбициях России сообщило и агентство Bloomberg: Москва, дескать, серьезно вознамерилась котировать свою национальную марку нефти — Urals — в рублях, по возможности ликвидировав ценовой разрыв между ней и эталонной маркой Brent. Насколько адекватно как первое, так и второе допущения отражают реальность — вот в чем вопрос.

Гибкий товар

Начнем с более частного — с продаж российской нефти. Сегодня торговля черным золотом — это торговля нефтяными фьючерсами с поставками через два месяца и более. Покупая контракт, компания получает право на приобретение соответствующего объема сырья в определенную дату. Уже отсюда вытекает очевидный факт: наиболее активной будет торговля в тех секторах рынка, в которых поставки наиболее гибки. Именно поэтому самой удобной является торговля западнотехасской нефтью WTI (добывается в количестве 5,6–5,8 млн бар в день, используется в основном в США и в значительных количествах (до 65 млн бар) физически хранится около города Кашинг, штат Оклахома) и североморской нефтью Brent (добывается в количестве 3,4–3,6 млн. бар в день, используется преимущественно в Европе и котируется в Лондоне на ICE).

Причина доминирования этих брендов — не только в гибкости поставок, но и в их ориентированности на два ведущих рынка — США и ЕС. Все остальные поставщики (в том числе арабские и российские) осуществляют поставки на те же рынки, и цены на их сырье естественным образом формируются с поправкой к указанным котировкам. Когда возникают новые рынки, появляются и новые бенчмарки (эталон, образец для сравнения результативности инвестиций в данном сегменте рынка. — NT); так, например, Dubai Crude — это контракт, используемый для исчисления цен на поставки нефти, добываемой различными странами Персидского залива, в Азию (торгуется на Dubai Mercantile Exchange с 2007 года).

Все контракты на поставку нефти котируются в долларах США, делая ее самым значимым биржевым товаром в мире. Это удобно как продавцам, так и покупателям: все сорта нефти (около 270) так или иначе привязаны к основным двум-трем через поправочные коэффициенты, а также через спрос на том или ином рынке.

Риски против выгод

Чего, собственно, намерена добиваться Россия?

Во-первых, продавать собственную нефть марки Urals, идущую на тот же европейский рынок, что и Brent, как новый benchmark.

Во-вторых, запустить торги фьючерсами по нефти, большая часть которой поставляется не на спотовый рынок, а по долгосрочным контрактам.

В-третьих, в мыслях наших правителей — начать исчислять цену на сырье в рублях, вопреки сложившимся мировым реалиям. Сама эта идея не нова — к ней президент Владимир Путин «подбирается» аж со времен послания Федеральному собранию от 2003 года, — но все еще не реализована. Как мне кажется, по двум причинам.

С одной стороны, конечно, часть нефти можно продавать по рыночным ценам и за рубли. Но, как известно, торговля нефтью в России — вопрос политический. «Открыв» рынок, мы должны будем пустить на него глобальных спекулянтов, которые, скорее всего, не столько приблизят котировки Urals к ценам Brent, сколько еще больше загонят первые вниз из-за политических рисков.

Кроме того, открытая торговля поставит много вопросов относительно того, что делают перекупщики, через которых российские компании «в силу известных причин» продают большую часть поставок на экспорт (в том числе, например, прославленная Gunvor).

Наконец, если к этому добавить и рублевые котировки, возникнет вопрос: а почему тогда власти России даже тариф на прокачку нефти, не говоря уже об экспортных 
пошлинах, «непатриотично» устанавливают в долларах? Иначе говоря, сам шаг выглядит интересным с пропагандистской точки зрения, но невыгодным ни поставщикам, ни покупателям, ни государству.

KMO_152351_00012_1h.jpg

Глава «Роснефти» Игорь Сечин считает, что ОПЕК как единой структуры больше не существует, во время совещания в Калининграде, февраль 2016 года

С другой стороны, переход на неф-терубль не принесет никакой выгоды. Что мы видим сегодня? Российская компания продает нефть за доллары и получает их на свой счет в российском банке через его корсчет за рубежом. Российская компания застрахована от обесценения рубля, а импортер не имеет проблем с расчетами. Если перевести расчет в рубли, импортер должен будет открыть счет в том же российском банке, где находится счет продавца, перевести на него доллары, продать их и заплатить российской компании рубли. Для покупателя это — лишь дополнительная комиссия. Для продавца — риск того, что рубль обесценится (следовательно, он тут же купит доллары, а банк получит еще одну комиссию). Конвертация будет носить чисто технический характер. Учитывая, что российские спотовые поставки нефти составляют не более 2% мировой торговли ею, никто не будет накапливать рубли для последующих расчетов. Поэтому никакого «повышения роли рубля» в международных резервах не произойдет.

Собственно говоря, именно поэтому ничего и не происходит.

В 2014 году, когда идея «нефтяного рубля» была особенно популярна на волне крымского угара, ее активно поддерживал глава ВТБ Андрей Костин, но именно Игорь Сечин выступал против. И если он сейчас стал ее сторонником, это говорит только об одном: политики в России стало больше, а экономики — меньше.

В самой идее организовать торги нефтью на Санкт-Петербургской международной товарно-сырьевой бирже (СПбМТСБ) нет ничего странного. Проблема состоит лишь в том, что незаконтрактованных объемов будет недостаточно для становления реального benchmark: на NYMEX оборот торгов по WTI составлял в апреле $1,14 трлн, на ICE по Brent — $814 млрд, а на СПбМТСБ по нефтепродуктам — «мизерные» 42 млрд руб., или $630 млн, — более чем в 1000 раз меньше.

В 2014 году, когда идея «нефтяного рубля» была особенно популярна на волне крымского угара, ее активно поддерживал глава ВТБ Андрей Костин, но именно Игорь Сечин выступал против. И если он сейчас стал ее сторонником, это говорит только об одном: политики в России стало больше, а экономики — меньше

Кроме того, неясна и экономическая (а не пропагандистская) составляющая рублевого исчисления цены. Япония, например, номинирует 96% своего экспорта в долларах в течение последних сорока лет — и ничего катастрофического в этом не видит. Конечно, есть примеры того, как страны, опасающиеся США, хотят изменить ценообразование на рынке нефти: например, на расчеты в евро намерен перейти Иран. Но это будет предполагать простой пересчет цен по текущим курсам, а не попытку запустить новый фьючерсный рынок.

Почему России так захотелось «отличиться», понять довольно сложно. Ведь мировое признание валюты обусловлено не столько вовлеченностью страны в мировую торговлю (достаточно взглянуть на самого крупного экспортера, Китай, с его неконвертируемым юанем), сколько развитостью рынка номинированых в этой валюте международных кредитных инструментов. А с этой точки зрения до размещения бондов в рублях нам, увы, как до небес.

Трезвый взгляд

Ну а теперь самое время вернуться к ремарке Игоря Сечина, связанного с ОПЕК разве что тем, что когда-то он служил переводчиком в одной из входящих в нее стран — Анголе, об исчерпанности организации. Это и другие ему подобные заявления российских чиновников и экспертов как минимум преждевременны. Да, сегодня ОПЕК не может действовать столь же согласованно, что и ранее. Да, ее доля в мировой добыче сократилась с 51% в начале 1970-х годов до менее чем 40% в наши дни. Однако не стоит забывать: на страны — члены картеля приходится 73% мировых запасов нефти, и при этом именно они имеют наибольшую «гарантированность» по срокам добычи (91,1 года против 24,5 года для всех остальных нефтедобывающих стран). Отсутствие консенсуса на апрельском саммите ОПЕК в Дохе (Катар) говорит скорее о том, что внутри картеля происходит переосмысление как статуса отдельных игроков, так и долгосрочной стратегии поведения на рынке.

И проблему для ОПЕК создает вовсе не Россия с ее попытками начать оценивать свою нефть в рублях и продавать фьючерсы на нее в Санкт-Петербурге. Сложности у картеля возникают в связи с тем, что два ведущих рынка сбыта — США и Китай — становятся все более регионализированными. Америка нарастила добычу нефти с 6,8 млн. бар/день в 2008 году до 11,6 млн. бар/день в 2014-м. Китай увеличил за 10 лет добычу нефти в 1,3, а газа — в 2,1 раза и вместе с Австралией, Индонезией и Малайзией подготавливает основу для «энергетической самодостаточности» Юго-Восточной Азии.

Вероятнее всего, период низких цен на нефть подходит к концу. Уровень $28 или $30/бар не станет средним ни для 2016 года, ни для ближайших последующих лет. Большинство же конфликтов внутри ОПЕК были обусловлены именно сложностью согласования позиций на падающем рынке

Именно поэтому сегодня картелю важны не столько цены (если не брать в расчет очевидных неудачников типа Венесуэлы), сколько объемы добычи и распределение рынков. В этой борьбе за рынки и влияние картель может расколоться, переформатироваться или переучредиться, но вряд ли прекратить свое существование. Та же встреча в Дохе продемонстрировала (причем впервые): страны ОПЕК могут даже объединить вокруг себя новые государства. А нервные заявления российских чиновников, что Москва-де не хочет больше переговариваться о заморозке добычи, отнюдь не значат, что таким же путем пойдут другие нефтедобывающие страны.

Вероятнее всего, период низких цен на нефть подходит к концу. Уровень $28 или $30/бар не станет средним ни для 2016 года, ни для ближайших последующих лет. Большинство же конфликтов внутри ОПЕК были обусловлены именно сложностью согласования позиций на падающем рынке.

К ОПЕК можно (и нужно) относиться не как к консолидированному альянсу, а как к сообществу стран, заинтересованных в поддержании предсказуемости нефтяного рынка на продолжительных исторических интервалах, что, однако, вовсе не исключает разновекторности интересов и устремлений его участников в кризисные периоды. При этом не стоит также переоценивать степень самостоятельности главной страны картеля, Саудовской Аравии, от Соединенных Штатов: сокращение зависимости США от поставок нефти из Персидского залива может разрушить американо-саудовский военный альянс, сократить поддержку американцами саудовской верхушки и подорвать ее власть. Поэтому — в отличие от 1970-х годов — нынешняя позиция ОПЕК не станет антиамериканской, какой, наверное, хотели бы ее видеть «геополитики» в Москве, Каракасе или Тегеране. Организации придется искать сложные компромиссы с Западом, и это в конечном счете вполне может привести к ее укреплению.

Ну а Россия, как обычно, сегодня находится в смятении. Как в 2001–2004 годах она то бросалась обниматься с Америкой после терактов 11 сентября, то начинала создавать антиамериканскую коалицию на фоне вторжения в Ирак, так и сегодня она то стремится к созданию «новой ОПЕК», то объявляет существующую организацию разрушенной. Однако экономика всегда оставляет меньше возможностей для маневра, чем «чистая» политика, — и новые доказательства этому мы увидим очень скоро.

Фото: Александр Миридонов/Коммерсантъ, © nikku/xinhua via zuma wire


×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.