Светлана Сорокина — ведущая программы «Вести», 1991 год
13 мая исполняется 25 лет с того дня, как в эфир впервые вышли «Вести» нового Российского телевидения
Четверть века назад вместе с распадом Советского Союза пошел процесс распада и Центрального телевидения СССР. У «главной информационной программы страны» — «Время», рядом, на другом канале, появилась альтернатива — «Вести».
Победоносная, информационная
Именно так «Вести» и задумывались: два получасовых выпуска в день — один в 20:00, чтобы на час опередить программу «Время», предъявить аудитории свою картину дня, захватить информационную инициативу, другой — в 23:00. Этот выпуск «Вестей» вел откровенную заочную полемику со «Временем» — в расчете на тогдашнего политизированного зрителя, который сначала включал вечером телевизор на первом канале со словами: «Ну посмотрим, что нам сегодня наврет программа «Время», — а потом переключался на второй: «А теперь посмотрим, что на самом деле произошло в стране».
Это была, возможно, самая первая информационная война конца ХХ века в России — даже не между главными политическими конкурентами, Горбачевым и Ельциным, но между теми, кто отчаянно цеплялся за прошлое, пытался сохранить у власти коммунистический режим и в конце концов вывел танки на улицы Москвы в августе 1991-го, и теми, кто мечтал о новой демократической России. И для нас — тех, кто работал на «Вестях», — эта война оказалась в точном соответствии с исторической крылатой фразой, «маленькой и победоносной».
В мае мы вышли в эфир — в августе праздновали победу.
Мы — это Светлана Сорокина, Юрий Ростов, Александр Гурнов, Сергей Доренко, Владислав Флярковский, Николай Сванидзе и автор этих строк. Перечисляю только тех, кто были лицами «Вестей» — ведущими, самыми известными корреспондентами и комментаторами. Помимо них, в «Вестях» работала целая команда репортеров, операторов, редакторов, режиссеров, в основном очень молодых, порой совсем юных, только недавно поступивших на журфак МГУ. Команда была по нынешним меркам совсем небольшая — на летучках все помещались в одной комнате.
Мы были молодые, глупые, восторженные, наивные, самонадеянные; мы путали журналистику с общественной деятельностью и политической борьбой; впадали в страшный журналистский грех, не отделяя информацию от комментария и срываясь в нравоучительный тон. Но при этом мы были искренними. Мы — уж простите за пафос — были за свободу и демократию.
Тогдашний политизированный зритель сначала включал вечером телевизор на первом канале со словами: «Ну посмотрим, что нам сегодня наврет программа «Время», — а потом переключался на второй: «А теперь посмотрим, что на самом деле произошло в стране»
Хотя, наверное, я идеализирую бывших коллег. Некоторые из них очень скоро разъехались по разным странам корреспондентами «Вестей», не особенно скрывая, что тихое заграничное благополучие им милее неустроенной жизни в Москве в первые постсоветские годы, сколько бы журналистской популярности она ни приносила.
На полшага впереди
Из Останкино на «Яму», как быстро окрестили коллеги здание на 5-й улице Ямского Поля, недалеко от Белорусского вокзала, я перебрался одним из первых.
У меня было удостоверение под № 2. Под № 1 — у Олега Добродеева, будущего главного редактора «Вестей», которого я уговорил тогда перейти на только создававшееся российское телевидение. У него тогда был сложный период в карьере: главный редактор программы «Время» Эдуард Сагалаев, который сделал 29-летнего Добродеева своим заместителем (по тем временам это была чистая сенсация), вынужден был уйти со своего поста, а новый главред дал понять Добродееву, что с ним он не сработается и лучше уйти по добру по здорову.
А тут как раз подвернулось приглашение перейти на ВГТРК и возглавить там службу новостей. Добродеев колебался — было ясно, что судьба проекта зависит от исхода политической борьбы в стране, и если бы победили противники Ельцина, то «Вести», возможно, никогда и не вышли бы в эфир, — но в итоге решил рискнуть.
Так мы с ним в декабре 1990-го оказались на «Яме», где толком тогда не было ничего, кроме одного-единственного насквозь прокуренного кабинета, даже пепельницы не было — все стряхивали пепел и тушили окурки в неизвестно откуда взявшуюся большую белую суповую тарелку — ее почему-то вспоминают почти все, кто застал самое начало «Вестей».
Тележурналисты Владислав Флярковский (слева), Евгений Киселев (второй слева), журналист «Эха Москвы» Алексей Венедиктов (справа) и советник президента России Сергей Станкевич(второй справа) на приеме, Москва, 1993 год
Буквально через несколько дней после провала путча в августе 1991 года новым руководителем в Останкино был назначен покойный Егор Яковлев — прославленный главный редактор «Московских новостей», самой знаменитой газеты времен горбачевской перестройки, легендарная личность, работать под началом которого для журналистов нашего поколения было просто мечтой. И когда Яковлев пригласил Добродеева вернуться на первый канал и возглавить программу «Время», Олег моментально принял предложение и ко всеобщему изумлению ушел из только-только раскрутившихся, страшно модных и популярных «Вестей».
Сегодня, с высоты прожитых лет, мне кажется, что у него главным мотивом было не желание поработать с Яковлевым, а несколько иные соображения. Олег Добродеев, надо отдать должное, всегда тонко чувствовал изменения в общественных умонастроениях, колебания политической конъюнктуры и всегда старался быть на полшага впереди.
Вот и тогда он быстрее всех понял, что с победой Ельцина в противостоянии с Горбачевым, с переходом главного центра власти к президенту России, новоиспеченное российское телевидение вообще и программа «Вести» в частности быстро превратятся из фактически оппозиционного СМИ, оппонирующего государственному официозу, в новый постсоветский официоз. А в обществе между тем по-прежнему силен запрос на независимое, критически настроенное телевидение. И этот запрос будет расти по мере того, как в стране начнутся давно назревшие, неизбежно болезненные реформы. И лучшее место, где теперь можно делать такое телевидение, — на первом канале у Егора Яковлева.
У меня же было все еще проще. Помимо соблазна поработать под руководством Егора Владимировича, я тогда был совершенно влюблен в Добродеева, считал его другом и единомышленником, признавал за ним интеллектуальное и профессиональное лидерство в нашем тандеме. Уходя вслед за ним из «Вестей», я сказал в интервью примерно следующее: «Я — как тот актер, который всю жизнь играет в театре только у одного режиссера. Я работаю только у Добродеева». Взгляды и пути наши разошлись гораздо позже…
Когда-то Добродеева называли «информационным гением», искренне думали, что он — светоч честной, благородной, независимой тележурналистики. Его в нашем цехе за глаза называли просто Олег — с особенной, нежной интонацией, — и было ясно, что речь идет именно о нем. Точно так же, как раньше о Яковлеве, говорили просто Егор — и все понимали, кто имеется в виду.
Поэтому я отлично понимаю некоторых молодых коллег, которые уже в другую эпоху ушли вслед за Добродеевым с НТВ. Напомню: это было 16 лет назад, Добродеев покинул НТВ, чтобы вернуться на ВГТРК уже в качестве первого лица российского государственного телевидения. Покинул, совершенно точно почувствовав, что в стране опять наступают иные времена…
«Бывший Олег»
Вскоре после возвращения Добродеева на ВГТРК внимательные наблюдатели стали замечать: с «Вестями» — и не только с «Вестями» — происходит что-то не то. Первая серьезная заметка на эту тему вышла под очень точным заголовком: «Бывший Олег». Но все же даже тогда я и в страшном сне не мог подумать, что при Добродееве на российском телевидении будет происходить то, что происходит на нем сейчас.
16 лет назад Добродеев покинул НТВ, чтобы вернуться на ВГТРК уже в качестве первого лица российского государственного телевидения. Покинул, совершенно точно почувствовав, что в стране опять наступают иные времена и надо опять успеть оказаться на полшага впереди
Раньше, когда я смотрел на некоторых эфирных персонажей российского ТВ — орущих, юродствующих, брызжущих слюной, то мне порой казалось, что со стороны Добродеева это какой-то изощренный троллинг, что ему дают команды сверху, а он, вынужденный выполнять их, доводит ситуацию до абсурда — выпускает на экран крикливых, карикатурных типов, которые просто производят впечатление психически нездоровых людей. Ну не может все это не коробить Олега, утонченного интеллектуала и книгочея, который, помнится, всякий раз болезненно морщился от оговорки ведущего, стилистической ошибки в репортаже корреспондента или неудачной репризы в программе «Куклы»!
Но потом я вспоминал одного телевизионного начальника давно минувших лет, звали его Сергей Георгиевич Лапин, и был он руководителем Гостелерадио СССР при Брежневе рекордный срок — 15 лет и восемь месяцев (правда, в октябре прошлого года Добродеев побил этот рекорд).
Так вот, Лапин тоже был чрезвычайно образованным человеком — любил изящную словесность, поражал новых знакомых тем, что знал наизусть стихи полузапрещенных тогда русских поэтов Серебряного века. Он имел превосходную библиотеку, водил дружбу со знаменитыми людьми из мира искусства, в разговоре мог быть ироничен и остроумен. Но при этом был совершенный иезуит, реакционер и охранитель.
Мне очень нравится история, которую рассказывал покойный Владимир Яковлевич Ворошилов, создатель программы «Что? Где? Когда?». Однажды Лапин, недолюбливавший Ворошилова, пригласил его к себе и раздраженно спросил: «Ну вот чему учит людей эта ваша передача?» «Знать как можно больше, думать, принимать решения», — ответил Ворошилов.
«Так вы же государственный преступник! — сказал Лапин и пояснил изумленному таким поворотом Ворошилову: — Вы только подумайте: если люди будут много знать, научатся думать, станут принимать решения, однажды они, не дай бог, посмотрят вокруг и — вы понимаете, что тогда может произойти?!»
Лапин видел свою сверхзадачу в том, чтобы отучить людей думать о том, что происходит в стране и мире, какой жизнью они живут, что будет завтра и не стоит ли все это изменить. В этом Лапин и Добродеев, по-моему, полностью совпадают.
Конструкторы реальности
Совпадают они и в другом. В телевизионных новостях Лапин был конструктором виртуальной реальности, которая не имела ничего общего с настоящей жизнью в стране и мире. Добродеев делает то же самое, и даже больше. Это он машет волшебной палочкой — и картинка на государственном российском ТВ чудесным образом меняется. Полтора года телезрителям денно и нощно рассказывали про «Крымнаш», про киевскую хунту, укрофашистов, бандеровцев и государственный переворот, якобы совершенный в Киеве зловредными пиндосами. Потом — взмах! — и Украина забыта, все разговоры теперь про Сирию. А про США, про Обаму, которого еще недавно тщательно, по пунктам, сравнивали с вождем ИГИЛ* — очень сдержанно и политкорректно.
Добродеев, конечно, не один, и не он принимает окончательные принципиальные решения, что показывать, что не показывать, о чем говорить, а о чем умалчивать, кого приглашать в эфир, а кого категорически до него не допускать. Но он, безусловно, деятельно участвует в разработке этих решений и творчески доводит их до конца.
Сравнение с великим и ужасным Лапиным, возможно, даже нравится Олегу Борисовичу. Вспоминая дела давно минувших лет, я убеждаюсь, что он втайне мечтал об этом: быть вот таким, закрытым для всех — ни единого интервью за многие годы! — таинственным царедворцем, властвующим над умами, вхожим в высокие кабинеты, дающим советы и наставляющим на путь истинный еще более могущественных властителей.
Но кто теперь, кроме нас, людей старшего поколения, помнит Лапина? Наступит день — и Добродеева тоже забудут. Даже презрения не найдется. Только забвение.
Фото: Константин Корнешов/КоммерсантЪ, Алексей Антонов/Фотохроника ТАСС
* ИГИЛ («Исламское государство», ИГ) — террористическая организация, запрещенная в России.
