16 марта в Бостоне (США) скончался один из основателей правозащитного движения в СССР Александр Есенин-Вольпин
Все, кто когда-либо общался с Александром Сергеевичем Есениным-Вольпиным скажут, что это был очень светлый, добрый, замечательный человек. Люди, разбирающиеся в литературе, назовут его одаренным поэтом. Математики подтвердят его достижения в математической логике. Философы вспомнят его как глубокого и оригинального мыслителя. Я же хочу отдать Есенину-Вольпину дань как автору концепции, на основе которой в середине шестидесятых годов ХХ века в Советском Союзе возникло протестное гражданское движение, впоследствии названное правозащитным.
Главная идея Вольпина, на мой взгляд, состояла в том, что единственно возможный и допустимый способ ведения диалога между гражданином и государством — это язык права. Мне кажется, что символику прав и свобод человека Алек считал второстепенной. В философии права он был крайним позитивистом. Важнее всего для него была правовая процедура, которая, по его мнению, давала возможность общаться с государственными институтами и, в частности, отстаивать эти самые свободы.
Александр Сергеевич всегда был крайне последователен в своих рассуждениях. Его философия логически вытекала из занятий математикой, а правовая теория стала результатом занятий философией. Эта проповедь вначале была встречена современниками довольно иронически, и даже скептически. Друзья и сподвижники удивлялись утверждению, что подобная теория может относиться в равной степени и к Советскому Союзу — казалось бы, совсем неправовому государству. Однако именно идеи Вольпина сыграли громадную роль в создании и становлении советского правозащитного движения, которое вполне может считать Александра Сергеевича своим основоположником и основателем.
Другой вопрос, что дети не во всем обязательно похожи на родителей. Да, утверждение, что от государства необходимо требовать четкого соблюдения собственных законов, стало лозунгом, под которым молодежь, протестующая против политических репрессий, вышла на первый легендарный «митинг гласности» 5 декабря 1965 года. Да, предложенные Вольпиным алгоритмы общения с властью были взяты на вооружение не только правозащитниками, но и вслед за ними диссидентами всех направлений и толков. Но его исходные постулаты, как мне кажется, были не поняты вовсе или поняты, но отброшены. Для его последователей первичными всегда были человеческие права и свободы, право как таковое оставалось вторичным. Хотя апелляция к правовым нормам и процедурам стала эффективным инструментом отстаивания этих самых прав и свобод — эффективным не столько в прагматическом смысле, сколько в плане утверждения собственной моральной правоты.
Я часто думаю о том, остаются ли постулаты Вольпина, ставшие крайне плодотворными для позднесоветского периода, столь же плодотворными сегодня, когда российская власть фактически отказалась от опоры на какое бы то ни было право, заменила закон и конституцию уголовным беспределом — и плевать ей на моральную правоту? Алек утверждал, что не бывает и не может быть государств, которые не создали бы хоть какую-нибудь правовую систему. Возможно, он прав. Но если так, то не значит ли это, что в сегодняшней России мы имеем дело с политическим образованием, которое по своей сути не является государством? (см. также статью Алексея Макарова «Неразумная цель — свобода» (NT № 40 от 30 ноября 2015 года).
