Трое в одной лодке, но только на первый взгляд. Александр Лукашенко, Владимир Путин и Нурсултан Назарбаев после подписания соглашения о создании ЕАЭС, Астана, 29 мая 2014 года
В информационном пространстве как России, так и стран-соседей и партнеров по ЕАЭС тема настоящего и будущего этого союза вышла на ведущие позиции, несмотря даже на продолжающийся экономический кризис и нарастающие на всем постсоветском пространстве хозяйственные проблемы. Обострение интереса к ЕАЭС впору связать только с приближающейся весной. Ибо с момента своего зарождения — договор о создании ЕАЭС подписали в мае 2014-го, вступил он в силу с января 2015-го — данный «интеграционный проект» больше всего напоминает бессмысленную и невыгодную (уж по крайней мере для России) затею.
Впрочем, контуры будущего Союза были видны задолго до его официального рождения, еще перед президентской кампанией-2012, когда появились так называемые «предвыборные статьи» тогда еще премьера Путина. Судя по содержанию одной из них, посвященной «интеграционному проекту для Евразии», в Кремле мечтали, что Таможенный и Евразийский союзы прибавят к ВВП стран-участниц около 15 «лишних» процентов к 2025 году. В частности, Путин (видимо, имея в виду сомневавшуюся по поводу новых проектов Украину) писал: «Евразийский союз будет строиться на универсальных интеграционных принципах как неотъемлемая часть Большой Европы… Таким образом, вхождение в Евразийский союз, помимо прямых экономических выгод, позволит каждому из его участников быстрее и на более сильных позициях интегрироваться в Европу»*.
Прошло пять лет. Российская экономика выросла пока только на 1,6 %, так и не дождавшись, видимо, «прямых экономических выгод» от ЕАЭС; как Москва поспособствовала продвижению своих соседей в Европу, видно на примере той же Украины; но что самое примечательное, объем взаимной торговли между Россией, Белоруссией, Казахстаном, Киргизией и Арменией снизился в 2011–2015 годах с $67,4 до $44,9 млрд, или более чем на треть (некоторые неадекваты из числа госчиновников стран-соседей называют сегодня в СМИ цифру $300 млрд, но ее мы оставим на их совести) — причем в 2015 году она составляла всего 12,7 % их совокупного внешнеторгового оборота.
Почему так происходит? Проблемы лежат на поверхности, и их сегодня как минимум три.
Испытание «на разрыв»
Во-первых, интеграция России с бывшими советскими республиками носит очень особенный характер, самое точное определение для нее — «постколониальная». В основе рассуждений российских политиков лежит ностальгия по разорванным хозяйственным связям и стремление их восстановить. Это, однако, маловероятно по нескольким обстоятельствам.
Прежде всего, в подлинно равноправном интеграционном союзе редко имеет место тотальное доминирование одной из сторон. В экономике ЕС доля Германии составляет 19 %, в экономике АСЕАН доля Индонезии — около 38 %. В экономике ЕАЭС доля России — 83 % (!).
Россия пытается «притянуть» обратно бывшие республики СССР, хотя все они сегодня ориентированы вовсе не на нее: торговля Казахстана с Европой обеспечивает 47 % его товарооборота, торговля Киргизии с Китаем — 31 %, а Армении с ЕС и Турцией — 36 %). Навязчивость же со стороны главного партнера (особенно такого, как Россия) всегда настораживает. При этом стоит заметить: разорванные хозяйственные связи потому и разорвались с распадом Советского Союза, что производственные цепочки, которые они составляли, перестали быть эффективными в условиях глобализированной рыночной экономики. Кроме того, ни в одном регионе мира бывшие метрополии не интегрировались и не интегрируются с колониями, предпочитая налаживать связи со странами своего уровня развития (торговля Франции с ее бывшими владениями сократилась на 24–27 % в конце 1950-х до менее 2 % сегодня — и это как раз тот путь, по которому шли и идут республики бывшего Советского Союза). Иначе говоря: в современных условиях восстанавливать отношения внутри бывшего СССР в общем и целом сложно, дорого и контрпродуктивно.
Объем взаимной торговли между Россией, Белоруссией, Казахстаном, Киргизией и Арменией снизился в 2011–2015 годах с $67,4 до $44,9 млрд
Во-вторых, и это, по сути, продолжение первого аргумента, Россия сегодня не может быть достаточно привлекательным партнером для своих бывших территорий (данный термин вполне можно использовать, основываясь на словах В. Путина, для которого Советский Союз — «это Россия и есть, только называлась по-другому»). Постсоветские государства в первую очередь нуждаются в инвестициях, технологиях, современном оборудовании и товарах длительного пользования — и ничего из этого Россия дать им не способна, так как в притоке многого из перечисленного из-за рубежа сама остро нуждается.
Кроме того, крах СССР и прошедшее с тех пор время изменили отнюдь не только военно-политические, но и экономические расклады в Евразии. В 1989 году экономика Советского Союза была на 70 % больше западногерманской и в 3,8 раза — китайской; сегодня Россия проигрывает объединенному ЕС и Китаю в 5,2 и 4,9 раза, если учитывать паритет покупательной способности валют, и в 9,2 и 5,6 раза, если сравнивать их экономики «по рыночной стоимости». В такой ситуации постсоветское пространство испытывается «на разрыв», и оно, можно не сомневаться, не выдержит испытания: страны Центральной Азии превратятся в «зону сопроцветания» Китая, в то время как Молдова, Украина, Белоруссия и государства Закавказья в той или иной форме интегрируются в Европу.
Ни моря, ни перспектив
В-третьих, нельзя исключать, что в недалеком будущем в интеграционном проекте разочаруется и сама Россия. И прежде всего потому, что в данном конкретном случае геополитика прямо противоречит экономике. Кремль
сегодня действует, будучи очарованным теориями Хэлфорда Маккиндера о евразийском «хартленде»** (подобные картинки рисуют также Александр Дугин и его коллеги из так называемого Изборского клуба). Между тем за прошедшие с тех пор сто лет мировая экономика превратилась из континентальной в морскую: сегодня 61 % глобального валового продукта производится на территориях, отстоящих от океанической береговой линии меньше чем на 100 миль. А оба маккиндеровских «хартленда», и среднеазиатский, и центральноафриканский, — в регионах средоточия мировой бедности.
Между тем сложно не заметить, что из всех республик бывшего СССР активнее всего бежали от России те, кто имел самую большую протяженность береговой линии на единицу территории (сначала страны Балтии, потом Грузия, потом Украина), в то время как ныне объединяющиеся в ЕАЭС страны вообще не имеют выхода к морю, то есть с точки зрения логики развития мировой экономики, в которой создаются Трансатлантическое и Транстихоокеанское торговые партнерства, выглядят особенно бесперспективно. Со временем, скорее всего, осознание этого придет даже в Кремль.
Этих обстоятельств, пожалуй, достаточно, чтобы понять: интеграция постсоветского пространства — во многом проект «из прошлого», определяемый ностальгическими реминисценциями. Конечно, его можно при желании реализовать. Только, с одной стороны, непонятно зачем, а с другой — остается неясной цена вопроса.
Успех европейской интеграции был обусловлен несколькими очевидными факторами. Во-первых, он имел политическую составляющую: обеспечить недопущение новых конфликтов в Европе, гарантировавшуюся отчасти со стороны США; в СНГ главный источник дестабилизации — Россия, и интеграция в такой ситуации выглядит, похоже, альтернативой агрессии, что не выглядит вдохновляюще.
Порт Роттердама — один из символов успеха европейской интеграции. Роттердам, Нидерланды, январь 2016 года
Во-вторых, интеграция в Европе была проектом равных — Германии и Франции, которые стремились сформулировать правила для целого континента; на постсоветском пространстве у России нет аналогичного партнера.
В-третьих, что очень важно, европейский проект имел и имеет перспективы расширения: только после распада СССР в него вошли 16 новых стран, а заявки в прошлом подавала даже Марокко; российский же жестко геополитически ограничен расширяющимися зонами влияния Европы и Китая.
Наконец, в-четвертых, в европейском случае интеграция подпитывалась масштабным межперсональным взаимодействием: европейцы превращались в единый народ, и этот процесс продолжается, что бы о нем ни рассказывали: в 1960 году в странах ЕЭС лишь 0,7 % браков заключались между гражданами различных европейских государств; в 2006-м — уже 4,9, а в 2011-м — почти 6 %, причем в Германии таких было 8,1 %, а в Голландии — 9,4 %. На постсоветском же пространстве главными элементами идентичности пока остаются имперскость и национализм.
Валютные иллюзии
Только пройдя 40 лет по пути интеграции, в Европе решились на то, что сейчас снова обсуждается в России и столицах стран ЕАЭС — на валютный союз. Но что представляет собой экономика, использующая (причем не без проблем — достаточно напомнить про Грецию) единую валюту? В 2010 году торговля между странами Союза составляла €5 трлн, или 63,7 % всей внешней торговли стран-членов. Накопленные инвестиции одних стран ЕС в другие достигали €7,4 трлн, или 67,3 % всех иностранных инвестиций государств — членов ЕС. До 30 % совокупных активов банковской системы контролировалось банками, зарегистрированными в других странах Союза. Взаимные поездки граждан исчисляются 200–220 млн пересечений границ в год против 45–50 млн выездов за пределы ЕС. Между городами государств еврозоны в наши дни курсируют около 2,7 тыс. авиарейсов в день, тогда как между городами стран ЕАЭС — всего… 30.
О каком «едином рубле», «алтыне» или о чем-то еще можно говорить на этом фоне? Зачем придумывать совершенно ненужные политические надстройки? Взгляните на Мексику: коль скоро эта страна тесно связана с США, все торговые контракты с конца 1990-х годов номинированы в долларах, а американская валюта принимается в стране практически везде. В случае ЕАЭС то же самое могло бы выглядеть как перевод торговых
контрактов между странами Союза на рубли и выставление ценников в рублях в странах — партнерах России, что позволяло бы расплачиваться рублями на постсоветских территориях, — но даже это сегодня выглядит недостижимой мечтой…
Между городами государств еврозоны в наши дни курсируют около 2,7 тыс. авиарейсов в день, тогда как между городами стран ЕАЭС — всего… 30.
Итог очевиден: ни Таможенный, ни Евразийский экономический союз не состоялись — между странами-участницами снижается торговый оборот, не растут взаимные инвестиции, продолжается центробежное движение. Проиграна борьба за Украину, и последствия этого, инициированные Россией, — вывод Украины из режима свободной торговли в СНГ, санкции, и ограничение транзита украинских товаров — еще долго будут подрывать доверие между странами ЕАЭС.
Имперские амбиции Кремля, проявившиеся в последние годы, будут все более болезненно восприниматься в бывших советских республиках, подталкивая их к поиску новых партнеров. И этот поиск особенно активизируется после смены старого поколения политиков в Центральной Азии.
Вместо того чтобы оглядываться в прошлое, строить за реальные деньги (как выброшенные на Украине или пожертвованные Армении и Киргизии) иллюзорные интеграционные объединения и думать о том, кто еще готов последовать за ней, России пора бы задуматься о том, к какому интеграционному проекту ей самой стоило бы примкнуть…
* Владимир Путин. «Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня». «Известия», 2011, 4 октября.
** Сэр Хэлфорд Маккиндер (1861–1947) — английский географ, дипломат, геополитик. В своем главном труде «Географическая ось истории» (1904) ввел понятие хартленда (сердцевинной земли) — это центральная часть Евразии, вокруг которой расположены внутренняя дуга (Европа — Аравия — Индокитай) и периферийная дуга (Америка — Африка — Океания).
Фото: dziurek/shutterstock, Михаил Метцель/Итар-ТАСС
