Владелец аэропорта Домодедово Дмитрий Каменщик не захотел бежать из России, Басманный суд, Москва, 19 февраля 2016 года
Года четыре назад меня позвали участвовать в жюри какого-то драматургического конкурса: молодые авторы, острые темы, документальность, вербатим, все, как в последние годы в театре принято. Читать тексты приходилось урывками, помню, что изрядную их часть я пролистал по диагонали в аэроэкспрессе, следующем на Павелецкий вокзал, но одна пьеса нешуточно зацепила. Пьеса называлась «Язычники», ее написала молодой драматург из Одессы Анна Яблонская, и поражающими факторами этого текста были не мат и не имитация повседневной речи — а посягательство (если не сказать — издевательство) на самые бытовые и домашние обычаи, на то, «как в России все устроено». В кратком и неизбежно упрощающем пересказе — речь шла о семейной паре с больной дочерью, к которым приезжает глубоко верующая свекровь, начинает поливать всех святой водичкой и требовать съездить с целью исцеления в Дивеево, и все движется к предсказуемо благостному в своем трагизме финалу — но тут герои выставляют свекровь с ее церковно-приходскими утешениями за дверь, убирают иконы в чулан, зовут какого-то дремучего колдуна-кощунника, и дочка, находящаяся уже на пороге Царствия Небесного, берет да и выздоравливает. Слово «скрепы» в ту пору было еще не в ходу, но уже начиналось дело Pussy Riot, и я подумал: какой дикий и по-хорошему неуместный текст, что же сейчас с автором сделают и как у нее смелости хватило.
«Зачем бежать? — ответил следователю Каменщик. — Я знаю, что за мной правда»
Из отчетов о задержании владельца аэропорта Домодедово Дмитрия Каменщика тоже можно было бы составить неплохую пьесу: судя по материалу «Коммерсанта», первый допрос бизнесмена продолжался 18 часов и был посвящен даже не обстоятельствам дела о теракте 2011 года, в котором, по версии обвинения, косвенно виноваты топ-менеджеры и владелец аэропорта, и даже не выяснению запутанной структуры собственности Домодедово, в которой Каменщик является конечным известным звеном, — а расспросам, почему Каменщик не уехал. У тебя же трех главных менеджеров посадили, одна из них — женщина с двумя детьми. Тебе же и так и эдак намекали — и электричество в аэропорту отключали, и выемку документов производили, и разрешения на новую взлетную полосу не давали. Ты же слышал, поди, что государство собирается объединить все три столичных аэроузла, а государство — это в том числе Ротенберги, которые зашли уже в Шереметьево. У тебя же, в конце концов, аэропорт собственный, даже до границы бежать не надо — чего ты дурачка строишь, почему не уехал? «Зачем бежать? — по версии «Коммерсанта», ответил следователю Каменщик. — Я знаю, что за мной правда».
Мы не знаем, что стоит за этим диким и по-хорошему неуместным заявлением — вера в справедливость, расчет на собственные силы или точное знание, что наверху за него заступятся, — но история с Каменщиком, по крайней мере внешней своей канвой, тоже отрицает то, как все в России устроено. Если у тебя есть актив — с тобой всегда можно договориться, чтоб этого актива у тебя не было: предложить выгодную цену, изменить состав акционеров, наслать налоговую, ОБЭП, СК, и вот ты уже пересекаешь линию госграницы, а актив начинает работать на благо Родины (или тех, кого Родина на этот актив назначила). «Правда», «закон», «справедливость», «дело всей жизни» — это вообще не тема, это «не в нашей повестке»; судьба несговорчивых предпринимателей, апеллирующих к этим понятиям, тоже неплохо известна — можете ознакомиться с интервью, которые они дают сейчас из-за границы. И тут, на семнадцатом году существования путинской власти, с ее давно прописанными правилами игры, появляется человек, который в открытую заявляет: не волнуйтесь, свой актив я никому не отдам, и не надейтесь, я не уеду.
Так случилось, что Дмитрия Каменщика я впервые увидел осенью 1990 года где-то в полях Можайского района Подмосковья — он шел по картофельным грядкам, обсуждая с другими такими же первокурсниками МГУ стихи Роберта Фроста из антологии американской поэзии. Не могу сказать, что мы были близко знакомы — но я много лет наблюдал со стороны за тем, как постепенно выстраивался его бизнес: турагентство, принимающее в Москве корейских туристов, чартерные грузоперевозки, агентство по продаже авиабилетов, наконец, Домодедово. Я смотрел на то, как из чудовищной помойки аэропорт — без всяких госпрограмм и нацпроектов — превратился в огромное, хорошо отлаженное, удобное пространство: в середине 2000-х не было среди московских аэропортов ничего круче и современнее. Я переживал, когда аэропорт — очевидно, не только по естественным причинам — перестал развиваться и вокруг него начались мутные телодвижения, свидетельствующие о том, что его владельцы не поделились с кем надо и делиться не хотят. Я понимал, почему не хотят, — потому, что это хозяйство не досталось владельцам по наследству и не упало в руки, потому что они занимались в одной спортивной секции с президентом, и не было технологично отжато или рейдерски захвачено: оно было построено более-менее из ничего, и на это ушло 25 лет жизни; в сущности, вся жизнь. Я немного гордился, что мне довелось знать человека, который это все сделал, — и честно говоря, горжусь до сих пор.
Даром что в предыдущий раз я вспоминал о нем, когда полез в википедию узнать, что сейчас делает драматург Анна Яблонская — и выяснил, что она погибла при теракте в Домодедово, когда прилетела в Москву получать какую-то драматургическую премию.
Фото: Геннадий Гуляев/Коммерсантъ