Вечное отвращение

 

Вешатель (Курт Расселл), его жертва (Дженнифер Джейсон Ли) и генерал (Брюс Дерн) обсуждают вопросы демократии

Почему, собственно, «Омерзительная восьмерка»? Потому что не «Великолепная семерка», а нечто противоположное. К тому же этот фильм у Тарантино — восьмой по счету, а в прилагательном hateful (h8ful) спрятана цифра 8. Какая разница, что автор сам, как ни старается, никак не может ограничить число действующих лиц той же восьмеркой? Фанаты помогут свести счет. Я и сам ходил в кинотеатр «Октябрь», где по такому случаю героически установили пленочный проектор на 

70 мм, чтобы посмотреть фильм уже по второму разу в этом упоительном формате — и специально купил билеты на 8 января на 8 вечера в 8-й ряд. Тогда и сообразил, что восьмерка — вообще-то символ бесконечности. Как бесконечна снежная пустыня, по которой несутся навстречу смерти ничего не подозревающие герои фильма в его первых кадрах.

Смерть с продолжением

Недоброжелатели (а их у Тарантино с каждым годом все больше, как и новых поклонников) съязвят: мол, бесконечные у него фильмы, сколько можно! «Омерзительная восьмерка» и правда длится три часа, разделена на шесть глав и никуда не торопится. Но своему зрителю Тарантино с первого же фильма предлагал вступить с собой в заговор — получать удовольствие от процесса, а не результата. Недаром так издевательски нашинкован и закручен сюжет «Криминального чтива», что в красивом финале только приближается к фактической середине и мертвецы шутейно восстают из гробов, чтобы продолжить рок-н-ролльный танец под Чака Берри.

Отнюдь не легкомысленный пересмешник, репутацию которого режиссеру случайно создали в 1990-е, а настоящий поп-философ, Тарантино приглашает нас в пространство посткультуры и постистории. Там все уже случалось, причем много раз. Пройдены фазы трагедии, фарса и абсурдной неразберихи. Потому эта вселенная скроена из цитат (опознать их все невозможно даже при желании) и нет смысла напряженно ждать развязки. Только если не послать законы жанра и истории куда подальше, как режиссер поступил в «Бесславных ублюдках» — где евреи устраивали теракт и взрывали Гитлера в разгар войны, и в «Джанго освобожденном» — где бывшие рабы увлеченно линчевали садистов-плантаторов.

Восьмерка — вообще-то символ бесконечности. 
Как бесконечна снежная пустыня, 
по которой несутся навстречу смерти 
ничего не подозревающие герои

Но сколько можно фантазировать? В «Омерзительной восьмерке» Тарантино на время забывает об альтернативной истории и блокбастерах. Он возвращается на сцену своего раннего кино, к разговорной условности и драматургической сдержанности «Бешеных псов», к замкнутому пространству и главенству диалога над экшеном.

Через несколько лет после окончания гражданской войны в одном кабаке, затерянном среди снегов Вайоминга, встречаются случайные странники. Почти как в анекдоте: один охотник за головами, один ковбой, одна женщина, один англичанин, один мексиканец, один чернокожий, один старик, один шериф. Почти каждый врет, кто он на самом деле, а тех, кто говорит правду, все равно подозревают во лжи. Привирает и автор: героев вроде восемь, но есть еще кучер плюс джокер в колоде, скрытый от глаз до поры до времени. То есть не столько восьмерка, сколько «десять негритят», которые будут, уж не сомневайтесь, выбывать из игры один за другим. В ситуации дурной бесконечности иных способов добраться до развязки просто не существует.

Фильм Тарантино так же холоден, как пейзажи Вайоминга

Старый знакомый: Майкл Мэдсен в роли ковбоя

Месть подают холодной

Кажущаяся бессодержательность, затянутость, нарциссическая упоенность собственным остроумием (качества, присущие даже лучшим картинам Тарантино) заслоняют нормальный вопрос: о чем «Омерзительная восьмерка»? Начнем с того, о чем здесь умалчивается: о мести, так занимавшей Тарантино на протяжении четырех фильмов подряд. Невеста мстила Биллу, феминистки-каскадерши — патриархальному маньяку, бесславные ублюдки — фашистам, освобожденный Джанго — белым угнетателям… Такое впечатление, будто Тарантино наконец отчаялся в своих поисках эффектной справедливости, возможной лишь в кино, но не в реальности. Как сказано в заголовке, все герои его новой картины равно омерзительны, это вовсе не симпатичнейшие «бесславные ублюдки». К финалу утлые зрительские надежды на чью-то порядочность оказываются окончательно развеянными, и это страшнее тех мегалитров бутафорской крови, которыми Тарантино привычно заливает экран. «Омерзительная восьмерка» — фильм о темной стороне человеческой натуры, к исследованию которой режиссер, при всей декларативной карикатурности метода, подходит очень серьезно.

Громила по прозвищу Вешатель (внушительный Курт Расселл, которому Тарантино дал вторую экранную молодость) везет в городок Ред-Рок злодейку Дэйзи (одна из лучших ролей Дженнифер Джейсон Ли), закованную в кандалы. Его случайный попутчик, майор Уоррен (привычно виртуозный в каждой реплике и жесте Сэмуэль Л. Джексон), был застигнут вьюгой, как и новоназначенный шериф Ред-Рока Крис Мэнникс (Уолтон Гоггинс): когда-то они с Уорреном сражались друг с другом на войне, но капитуляция Юга принудила бывших врагов к миру. Добравшись до заведения под названием «Галантерея Минни», вместо его держателей — самой Минни и ее мужа Сладкого Дейва — путники встречают четверых незнакомцев (старинные знакомые Тим Рот и Майкл Мэдсен, мексиканец Демиен Бишир и ветеран актерского цеха Брюс Дерн). В каждом из них Вешатель подозревает сообщника Дэйзи.

Персонаж Рота, щеголеватый палач в котелке и с визитницей в кармане, читает целую лекцию об отличии самосуда от организованной юстиции. Он же, пытаясь избежать свары, шутливо делит пространство на «южную» и «северную» части — у камина будет Джорджия, у бара — Филадельфия. Но границу нарушают немедленно, а правосудие оказывается слепым. За локальным сюжетом с криминальным душком постепенно проступает политическая метафора. «Омерзительная восьмерка» — безжалостный фильм об устройстве Америки позавчера, сегодня и завтра. Законники здесь так же кровожадны и пристрастны, как разбойники с большой дороги, и галантность чопорных южан значит не больше, чем грубоватое простодушие северян. На практике один другому всегда дикий зверь, а права человека дарованы им только затем, чтобы не убить друг друга при первой же встрече.

Без явного сожаления расставаясь с амплуа инфантильного моралиста, повзрослевший Тарантино надевает стерильные перчатки сатирика-диагноста.

Тим Рот сыграл англичанина палача

Любимый актер Тарантино Сэмуэль Л. Джексон

Нечто и чужие

Из многочисленных отсылок «Омерзительной восьмерки» самая изящная — к хоррору Джона Карпентера «Нечто» с тем же Куртом Расселом. Музыку к нему писал Эннио Морриконе; неиспользованные темы взяты Тарантино в его картину и дополнены новыми (саундтрек, только что получивший заслуженный «Золотой глобус», в самом деле превосходный). Последние кадры напрямую отсылают к финалу «Нечто», намекая, что единственный радикально отличающийся от остальных персонаж фильма — заключенная под стражу женщина — был тем самым чужеродным злом из космоса, которое и погубило, вольно и невольно, остальных.

Не торопитесь обвинять Тарантино в женоненавистничестве (вспомните его предыдущие фильмы); героиня — лишь катализатор. Тут же возникает ассоциация еще с одним шедевром Карпентера 1980-х, фантастической антиутопией «Чужие среди нас» — о захвативших Землю пришельцах. Рядовые граждане Америки, стоило взглянуть на них через необычные линзы, оказывались врагами, захватчиками нашей планеты, подлежавшими моментальному уничтожению. Не так ли действует психология участника любой войны? В том числе, как показывает «Омерзительная восьмерка», войны формально завершенной. Признай противника инопланетянином, и станет гораздо проще спустить курок. В этом смысле фильм Тарантино — великолепно точная картина социального ожесточения, которое может только ожидать США в преддверии президентских выборов, а Россию и без всяких выборов захлестнуло давным-давно. Входило это в задачи автора или нет, но перед нами удивительно своевременный фильм, при всех тщательно воссозданных атрибутах минувшей эпохи.

Без явного сожаления расставаясь 
с амплуа инфантильного моралиста, 
повзрослевший Тарантино надевает 
стерильные перчатки сатирика-диагноста

Самый блестящий образ «Омерзительной восьмерки» — сакральный артефакт, напоминающий о заветных золотых часах из «Криминального чтива» (во избежание спойлеров не будем его называть). В кульминационный момент этот предмет оказывается искусной фальшивкой. Когда из-под ног уходят последние островки благородства и разума, все, что остается выжившим, — как ни в чем не бывало вернуться к этой лживой святыне. Потому что если не она, то останутся только пистолеты, наручники, ножи, прочие орудия убийств и пыток. Кинематограф Тарантино не стал с годами менее жестоким, но его жестокость, наконец, стала в полной мере концептуальной. Этюд в багровых тонах, финал среди остывающих трупов, под завывания злой вьюги за окном. Будто по привычке снято это с элегической интонацией хеппи-энда. Умиротворяюще-героическая музыка за кадром, умело взятый кадр… Откровенный обман зрителя посредством кинематографа, заставляющий на несколько секунд забыть о сарказме Тарантино и о том, сколь бесконечна человеческая низость.