В целом о вернувшихся к мирной жизни участниках боевых действий можно сказать следующее. Первое – у них сформировалась сильная групповая сплоченность. В группе, сложившейся в опасных условиях, обладающей четкой целью и жесткими групповыми нормами, наказываются девианты (люди, чье поведение отклоняется от принятых в данном обществе норм. – NT), значительно повышается конформизм, возникают послушание и подчинение – ответственность делегируется командирам, любые приказы которых выполняются. Второе – это научение агрессии как на собственном, так и на чужом опыте, поскольку на войне подобные действия награждаются. Люди усваивают новые модели поведения, плюс у них сдвигаются социальные нормы. Все это усугубляет еще один компонент. Существует теория посылов к агрессии американского психолога Леонарда Берковица – человек будет действовать агрессивнее, если у него в поле зрения есть триггеры, вызывающие ассоциацию с агрессией. Например, оружие.
В 1990-е годы в Государственном научном центре социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского психологи анализировали около сотни экспертиз людей, совершивших умышленные убийства, и выделили семь типов убийц. Как раз седьмой был очень специфическим. Во-первых, он был гомогенным – туда входили сотрудники силовых структур и военные. Во-вторых, эти люди были просоциально направлены (то есть понимали аморальность убийства), обладали сильным волевым контролем и были эмоционально стабильны. Но у них присутствовала склонность накапливать отрицательные эмоции и резко их выплескивать в ситуации, которая казалась им опасной для жизни. Причем именно казалась – военный опыт влиял на интерпретацию происходящего.
Третье – посттравматическое стрессовое расстройство, которое возникает у всех людей, переживших сильно психологически травмирующее событие (от изнасилования до стихийного бедствия). Оно проявляется в период от месяца до четырех после происшествия и имеет ряд признаков: флэшбэки (постоянное повторение в памяти психотравмирующего события), психогенная амнезия (когда человек не способен вспомнить психотравмирующее событие в подробностях) и стремление избежать того, что напоминает о травме, разные психосоматические заболевания и т.д. Развитие расстройства может идти разными путями: человек может стать апатичным и задумываться о суициде, либо стать раздражительным вследствие воспроизведения негативных эмоций при флэшбэках.
Донбасс – не совсем типичная ситуация. Обычно психологи изучали последствия психологических травм у людей, которые попали на войну принудительно – что во вьетнамской, что в афганской кампаниях. Когда военные оттуда возвращались, в американском и советском обществах уже сложилось неприятие этих войн. У россиян же сейчас нет ощущения того, что война с Украиной была ошибочной – это важно учитывать, говоря о том, как будут взаимодействовать граждане с донецкими добровольцами.
Задаваясь вопросом, какие последствия будет иметь возвращение этих людей в Россию, важно обозначить один из самых главных факторов – реакцию общества. Это не только сама по себе реабилитация и включение в социальную среду, но и социальная поддержка. У меня нет ощущения, что в ней возвратившимся с Донбасса добровольцам будет отказано.
Изменят ли кардинально социальную ситуацию вернувшиеся «ополченцы»? Не думаю, все-таки их число несравнимо с количеством людей по стране в целом. В полтора раза уровень преступности экс-добровольцы не увеличат – да, он немного подпрыгнет. Но на улицы не выйдет куча преступников – не то количество, не та ситуация.
Опасность в другом: эти люди, на мой взгляд, могут стать теми, благодаря кому страна еще больше милитаризуется. Условно говоря, для своего окружения, для молодого поколения воевавшие на Донбассе могут оказаться героями, особенно если они удачно адаптируются в обществе, займут определенную нишу, если их всячески будут холить и почитать. Ну и для самих вернувшихся добровольцев есть опасность – одному богу известно, в какой момент проявятся приобретенные ими деструктивные навыки.