Обледенение архитекторов. Мост вдоль реки. 2000
Автор словосочетания «бумажная архитектура» — архитектор Юрий Аввакумов. В 1984 году ему нужно было в спешке придумать название для первой выставки, и он выдумал именно такое. До этого Аввакумов и его однокурсники по МАРХИ делали нестандартные для советских практиков архитектурные проекты и отправляли их на международные конкурсы, проходившие в Японии. Те давали молодым архитекторам чуть ли не единственную возможность профессиональной реализации, в которой им отказывал напиравший со всех сторон соцреализм типичного массового строительства. О конкурсах «бумажники» узнавали из журнала Japan Architecture. Он доходил до Москвы всего в нескольких экземплярах, а в институтской библиотеке лежал и вовсе в единственном, который хранился в спецотделе. «Его было непросто получить, — рассказывает Аввакумов. — Нужно было уговаривать библиотекаршу — симпатичную, но грузную женщину».
С разрешения КГБ
Японские архитектурные конкурсы устраивались еще в 60-е. Это были профессиональные задания, не сильно отличавшиеся от советских аналогов, — например, конкурс на лучший район, лучший мост или лучший клуб (по-нашему — Дом культуры) на 300 мест. Все изменилось в 1975 году, когда в жюри пригласили молодого японского архитектора Арато Исодзаки. Он неожиданно предложил нестандартную тему конкурса — «Дом для суперзвезды». Оказалось, что такие задачи интересны не только японцам, но и всему миру, в том числе нашим архитекторам, находившимся за железным занавесом. Они посылали свои работы обычной почтой, но со специальной справкой, подтверждавшей, что это не военные документы и не секретные чертежи. Для отправки первой посылки, в которой находился проект музея-лабиринта (его авторы — Михаил Белов и Максим Харитонов — в итоге и победили), требовалось даже разрешение КГБ. Его долго не давали, и посылку пришлось отправить через... журнал «Советская женщина». «За счет международного статуса он имел более свободную почтовую связь, — вспоминает Аввакумов. — А в редакции, как оказалось, работала подруга мамы одного из моих приятелей». В дальнейшем проекты перед отсылкой за рубеж внимательно изучала комиссия Союза архитекторов, раскладывая листы бумаги прямо на полу. Однажды она чуть не завернула работу Аввакумова для конкурса «Музей скульптуры»: это было вертикальное кладбище, спрятанное в бесконечно строящемся небоскребе. На его вершине стоял строительный кран в виде креста. «Никуда не годится, — сообщила комиссия. — Черный юмор, а не советская архитектура». Автор кладбища вовремя нашелся: «Какой еще юмор?! Это чистой воды антиамериканский проект — критика небоскребного строительства!» Такая идея комиссии понравилась, и разрешение выдали. «Правда, никакого места проект не занял, — смеется архитектор. — Наверное, потому, что был антиамериканским». Зато первую премию на конкурсе «Хрустальный дворец» получила нежная работа Александра Бродского и Ильи Уткина: «Это был дворец-мираж, к которому вел длинный путь через городские свалки, — говорит Аввакумов. — Если подойти к зданию близко, то окажется, что никакого дворца нет, есть просто стеклянные плоскости, расставленные под углом друг за другом. Они пересекаются витражными конструкциями и на просвет воспринимаются как общее сооружение. Очень красивая, архитектурными средствами выраженная мечта о дворце, который не существует».
Возвращение к утопии
Мечты закончились с началом перестройки и усталостью от конкурсов, требовавших уже вдохновения по расписанию. Русская утопичная архитектура на время стала ностальгическим воспоминанием. На время — потому что сегодня на смену «бумажникам» пришло новое поколение проектировщиков, желающих бороться уже с современными штампами. Архитектор и критик Кирилл Асс, выпускник Мастерской учебного экспериментального проектирования МАРХИ и частый гость на защитах учебных работ, говорит, что «нет смысла готовить студентов к проектированию по унылым олигархическим заказам: элитное жилье, школы в качестве приложений к торговым центрам и т.п. Это неинтересно». Поэтому именно сейчас, в век напирающего «новомосковского» стиля, молодые зодчие возвращаются к утопии. Например, работы группы «Обледенение архитекторов», созданной в начале 90-х, живо напоминают проекты «бумажников». Эти архитекторы (между прочим, востребованные практики: «Дом-яйцо» в районе Покровки — их работа) утверждают, что придумывают все всерьез и рассчитывают, в отличие от «бумажников», на скорую реализацию идей. А едкая ирония и гротеск возникают у них якобы случайно, как побочное явление. Мост вдоль(!) Москвы-реки они спроектировали для конкурса Центра современной архитектуры «Мост XXI века» и заняли с ним первое место. «Река — свободное пространство в городе, — объясняет участник «Обледенения» Илья Вознесенский, — оно ничем не занято, и здесь можно было бы разместить коммуникации, транспорт». Растущую вниз подземную Москву — этакий индустриальный ад — они тоже придумали, исходя из реальных потребностей: идея в том, чтобы разместить в «нерезиновой» столице максимальное число людей, одновременно сохранив исторический облик города. Строительные люльки, оборудованные под квартиры, — это и вовсе социальный проект. «Люльку можно использовать как жилище для бомжей, — говорит Вознесенский. — Дополнительного места не требуется, а бездомным было бы удобно — они могли бы заглядывать в окна и просить деньги и еду».
Д. Буш, Д. Подъяпольский, А. Хомяков. Складная родина. 1990
И. Уткин. Монумент 2000 года. 1997 (Третьяковская галерея)
С. Бархин, М. Белов, М. Хазанов. Новый Театр Олимпико. 1987–1988
Ю. Аввакумов, М. Белов. Погребальный небоскреб. 1983
Обледенение архитекторов. Устройство подвесное. 2003