[NN] спрашивает про главное: «В «Азбуке», измученные йогой, спа и ниццами женщины в шанель и ван клиф, горестно восклицают: «а что, гречка закончилась?!» Вы можете мне объяснить, почему гречка? Почему не киноа, не булгур, не семена льна? Где десятилетия авокадо с бураттой? Где, наконец, бесценный для фигуры бурый рис? Почему все покупают гречку, мать ее?».
Мать ее. Ведь покупается не крупа-долгожитель (а гречка хранится аж два года), не вкусная разнообразная еда (а гречка такая), не здоровое или экономное питание и даже не запас на черный день. Покупается символический капитал, знак беды, образ катастрофы. Княгиня Волконская в Сибири, хотя ни из чего не следует, что она там ела гречку.
Соль, спички и туалетную бумагу разбирают повсюду, а гречка это русский выбор. Гречка как причастие, как судьба, общая с Родиной, как наша национальная идея. В сытые благополучные времена ее старательно и безуспешно ищут, во дни бед народных она наглядна, за ней кидаются в магазин, ее хватают, ее разбирают, она может не всем достаться. Потом об этом забудут и примутся сочинять какую-нибудь головную конструкцию из семен льна и авокадо с бураттой, но жареный петух опять клюнет, и великая гречка явится в неумолимой своей очевидности.
Явление гречки народу.