Когда 10 декабря десятки тысяч людей на Болотной прониклись тем же ощущением единства друг с другом и с теми, кто за решеткой, стало ясно, что в России появляется новое МЫ, которому предстоит сказать главное слово в развитии событий. Что это за МЫ и на чем оно основано?
Аналитики самых разных мастей, рассуждая о вероятности массовых протестов в России, привычно косились на динамику цен на нефть и размер стабилизационного фонда и разводили руками — нет, дескать, никаких предпосылок для массовых выступлений. Тем самым предполагалось, что единственное, что может вывести людей на улицы — это материальная депривация, недовольство своим благосостоянием. Между тем, протест зрел на совсем иной почве — он оказался протестом против самой идеи о том, что лояльность всегда можно купить. Это моральный протест, протест против коррупции и корысти, против отсутствия морального порядка. Личный интерес подсказывал большинству пришедших остаться дома: в краткосрочной перспективе они рисковали проблемами на работе и в семье, в среднесрочной — заработанной тяжким трудом стабильностью, а долгосрочной перспективы в России все равно не существует. Объединяющей силой не стала ни классовая, ни национальная принадлежность — поэтому как коммунисты, так и националисты тоскливо смотрят вслед уходящему поезду и всеми силами пытаются хоть как-то за него зацепиться.
Философ Жан-Люк Нанси утверждает, что единство возникает не из сложения отдельных единиц, а из их повторения. В состоянии глубокого одиночества хочется ощутить, что одинок не один ты. Чем меньше объединяет тебя с другими такими же одиночествами, тем более ценно, что они рядом с тобой. Уходит время однородных масс, состоящих из одинаковых лиц и подобных деревянной армии Урфина Джюса. Сегодняшнему протестанту важно знать, что рядом с ним стоят не его классовые и идеологические близнецы, а такие же, как он, уникальные и неповторимые личности. Именно это придает его протесту особую ценность и заставляет его рисковать своим благосостоянием и достатком.
Способно ли это пестрое МЫ сохраниться и что ему сегодня угрожает? Для него не опасны сторонники существующего режима, потому что их попросту нет. Не существует никого, кто мог бы по убеждению выйти на площадь «ЗА Путина» («ПРОТИВ честных выборов», «ЗА жуликов и воров»). В конце концов, невозможно представить себе самого Путина выходящим на площадь за что бы то ни было, включая самого себя.
Однако есть и серьезная опасность. Единство, основанное на одиночестве, слишком хрупко и слишком уязвимо перед доводами личного интереса. Втайне от себя каждый протестант уверен, что порядочный человек во власть не пойдет, одних мошенников в итоге сменят другие, и потому лично от него ничего не зависит. Он твердо усвоил, что в сегодняшней России самый действенный девиз — «своя рубашка ближе к телу», и потому неизбежно ожидает того же и от других. Внутри каждого из нас сидит персональный Путин, повторяющий «люди у нас такие, что все равно ничего не изменится».
Мой товарищ по заточению, также получивший 15 суток, сроду не ходивший ни на какие митинги и не знавший, кто такой Навальный, первые сутки в обезьяннике уныло представлял, как ему достанется от жены и резонно заключал, что он напрасно ввязался в эту бессмысленную кутерьму. После освобождения мы зашли выпить пива, и я предположил, что мы могли бы, пожалуй, провести последние две недели с большей пользой. Он рассмеялся и рассказал мне, что когда его жене позвонил участковый, чтобы поинтересоваться, зачем муж ходит на сомнительные митинги, та гордо ответила: «А почему вы не выходите на митинг защищать свой голос?» Кажется, мой друг и его жена победили Путина внутри себя.
Tweet