Сергей Кривов: «Вы должны быть благодарны Путину за то, что вы в такой хорошей камере»

Сергей Кривов, 1961 г. р.

Осуждён на 3 года и 9 месяцев лишения свободы в колонии общего режима.

Кривову предъявлено обвинение по ст. 212 ч. 2 УК РФ — участие в массовых беспорядках, а также по ч.1 ст.318 УК РФ — применение насилия в отношении представителя власти.

Ровно три года назад, 6 мая 2012 года, накануне третьей инаугурации Владимира Путина состоялся «Марш миллионов». Только по официальным данным на митинге в этот день было задержано около 500 человек. За участие в массовых беспорядках и применение насилия к представителям правоохранительных органов многих людей приговорили к реальным срокам. The New Times писал о них в своем цикле «Болотные люди». Этот о Сергее Кривове был впервые опубликован в январе 2013 года.

«Вы должны благодарить Владимира Путина за то, что вас содержат в такой хорошей камере. Еще несколько лет назад зэков было так много, что они из камер вываливались, я не знала, что с ними делать». Это говорит начальница медчасти СИЗО «Матросская Тишина» Александра Ибатуллина. Вместе с заместителем начальника СИЗО по режиму Геннадием Артюхиным она сопровождает правозащитников и корреспондента The New Times к голодающему Сергею Кривову.

Камера № 257, в которой с октября до прошлой недели сидел 51-летний Кривов, и вправду неплохая, двухместная. Она на пятом этаже, в спецблоке, в отдельном корпусе, где когда-то сидел и Платон Лебедев. Не так давно сделали ремонт, и бежевые стены еще не успели покрыться обычной тюремной копотью. Под телевизором висит белый бумажный ангел, кто-то из друзей передал его Сергею. Это, пожалуй, единственная неказенная вещь в камере. Да еще сохнущее на батарее большое бордовое махровое полотенце с вышитым именем «Сергей». Спит Кривов на верхней шконке двухъярусной железной кровати. Единственное, на что он жалуется, — на раме кровати три стальные продольные полосы, и ощущение такое, будто «спишь на шпалах». Кривов просил, чтобы жена принесла ему коврик-«пенку» подложить под матрас. Администрация не разрешила.

Уже почти 40 дней Кривов отказывается от пищи. Пьет чай и воду. Среднего роста, бородатый, слегка полысевший, очки в тонкой оправе. Майка с короткими рукавами, фиолетовые тренировочные штаны — в камере очень тепло, даже душно. Напоминает то ли геолога, то ли сотрудника НИИ советского времени. В тюрьме Кривов смотрится как инородное тело — слишком интеллигентен. Но, похоже, за три месяца заключения обжился и адаптировался. Об этом говорят и «Записки начинающего политзэка», которые он посылает друзьям: «Камера размером примерно пять с половиной метров на два сорок. Мебель стандартная, все железное, прикрученное к полу и стенам. Батарея из двенадцати чугунных секций плюс труба подводки отопления по всей длинной стороне. Ограждение туалета капитальное, высотой по грудь. Но, главное, есть телевизор, корпус весь разбит и прожжен, пульта нет, но показывает хорошо, холодильник, чайник электрический и небольшая пароварка. Еще высокий многоскоростной вентилятор, бутыли с водой, всякая «бытовая химия». Все это осталось от прежних жильцов. Окно стандартное. Оговорюсь, окна во всех тюрьмах расположены на высоте выше человеческого роста, а не так, как в жилых домах. Места маловато, но чтобы делать зарядку, хватает. Зарядку я теперь делаю каждый день. В общем, живи не хочу».

Записи Кривов ведет очень подробно, так же подробно заносит в свой дневник все мельчайшие события дня: что делал, кто из тюремных врачей к нему приходил, какое у него было давление, на сколько он похудел.

„

Больше всего Сергей боится, что его переведут в одиночку и начнут кормить принудительно

О начале голодовки в знак протеста против продления ареста до 6 марта он заявил на заседании Басманного суда 14 декабря, когда судья Солопова отказалась отпустить его под домашний арест. С 14 декабря Кривов похудел на восемь килограммов.

«Ничего страшного, — говорит начальник медчасти Ибатуллина. — При росте 1 м 73 см у него был избыточный вес — 80 кг, а теперь вес у него нормальный».

Врач Ибатуллина старается Кривова от голодовки отговорить: «У вас двое детей, подумайте о них: если вы угробите свое здоровье, что с ними будет?» «Я думаю не только о себе, не только о своих детях. Голодовка — это моя борьба. И чем больше будет таких борцов, тем быстрее сменится власть», — отвечает ей Кривов.

Ибатуллина берет номер «Новой газеты» и читает: «Это о вас: он выбрал крайности — свобода или смерть. Вы серьезно так считаете?»

Кривов сидит на нижней шконке. Рядом с ним его новый сосед, тоже Сергей — 19-летний парнишка, арестованный за мелкую кражу. Сергей слушает разговор, который постепенно превращается то ли в интервью, где в роли журналиста выступает начальник медицинской части «Матросской Тишины», то ли в политический диспут.

«Я не самоубийца, умирать не собираюсь, — продолжает Кривов. — Правильнее сказать: свобода или голодовка. Я не требую снять с меня обвинения. Я отказываюсь от приема пищи, пока меня не отпустят под домашний арест. Я знаю, что критический период наступает на 30-й — 60-й день голодовки».

«Вы говорите, что на митинге выражали возмущение нелегитимно пришедшей к власти преступной группировке? Это вы о президенте? О Владимире Путине? Как вы можете? При Путине жизнь стала лучше. При Ельцине зарплату не платили. Тут написано про Магнитского, значит, вы, как и он, жили в Америке?» — горячится врач Ибатуллина. Она никак не может прийти в себя от того, что прочитала в газете о Кривове и его взглядах. «Я никогда не жил в Америке. И за границу не собираюсь. Я в декабре 2011 года был наблюдателем на выборах на участке в Братееве. Туда пришли 60 человек, они окружили урну и, как мы потом установили, вбросили 300 бюллетеней. Я подавал заявление в Следственный комитет об этих фальсификациях. Мне прислали ответ, что никакого вброса не было».

«Кто, по-вашему, должен нами управлять?» — спрашивает Ибатуллина. Кривов отвечает: «Тот, кого выберет народ. Нужно провести выборы без фальсификаций. Если бы были честные выборы, Путина бы наверняка не выбрали. Сейчас нужен технический президент. Он должен отменить все антиконституционные законы — о митингах, об НКО. Все эти законы противоречат Европейской конвенции по правам человека».

«Вы прямо революционер», — говорит Ибатуллина.

Интервью пора заканчивать, замначальника по режиму знаками показывает, что беседа затянулась. Ибатуллина по-хозяйски заглядывает в холодильник. Потом уже, когда мы выйдем из камеры, она будет нас уверять, что Кривов обманывает всех и тайком «подъедает». «Мы проводим с ним профилактические беседы, уговариваем его бросить голодовку. Специально ставим ему еду, чтобы он нюхал. Мы — за Родину, за государство. А он, оказывается, против».

«Он заблудившийся человек», — подводит итог услышанному в камере Артюхин.

Сергея Кривова задержали 18 октября 2012 года прямо на допросе в Следственном комитете. Он стал последним арестованным фигурантом дела о «массовых беспорядках» на Болотной площади 6 мая. «Меня обвиняют в том, что я бил полицейского и у него образовался небольшой синяк. Но этого не было», — сказал Кривов The New Times об обвинении, которое ему предъявляют.

Из обвинительного заключения: «В результате действий Кривова С.В. Алгунову А.И. (боец 2-го оперативного батальона Отряда особого назначения ГУ МВД России по г.Москве. — The New Times) причинено телесное повреждение: подкожная гематома на тыле правой кисти, которая не влечет за собой кратковременного расстройства здоровья или незначительной стойкой утраты общей трудоспособности, расценивается как повреждение, не причинившее вреда здоровью человека».

«После приговора Максиму Лузянину — четыре с половиной года лишения свободы при полном признании вины — Сергею, не признающему своей вины, может грозить от шести до восьми лет, — говорит его адвокат Вячеслав Макаров. — И это притом что нет фактических доказательств совершенного им преступления».

«Меня арестовали потому, что я слишком «свечусь» на видео, снятых на Болотной», — говорит Кривов.

«Его «закрыли» как активного защитника арестованных — он ходил на все пикеты, забрасывал Следственный комитет запросами», — не сомневается гражданская активистка Мария Архипова, которая познакомилась с Сергеем на одном из пикетов в поддержку узников «Болотного дела» и теперь помогает семье Кривова.

«Политикой Сергей заинтересовался в последние два года. И с тех пор мы его редко видели дома. Вообще-то он трудоголик, в отпуск не ходил много лет», — рассказала The New Times жена Сергея Кира. Они познакомились в МИФИ, где Кривов работал на кафедре зкспериментальной ядерной физики с 1984 по 1996 год. Написал 24 научных работы. Ушел, потому что «за фундаментальную науку перестали платить деньги». Работал менеджером по оптовым продажам электроники в разных фирмах — чтобы кормить семью. Читал Александра Солженицына, Анатолия Марченко и Джона ле Карре, которого называет своим любимым писателем. Был председателем УИКов в 1991 и 1993 годах. Кира говорит, что дни рождения и праздники Кривовы всегда проводили в узком семейном кругу. Сейчас их 12-летняя дочь Настя и 9-летний Василий скучают по отцу. Они знают, что он в тюрьме.

Как из обычного семьянина, скромного и незаметного человека Кривов превратился в человека, о котором его новые друзья, гражданские активисты, говорят как о борце? Сам Кривов на вопрос, что для него стало точкой невозврата, ответил: «Фальсификации на выборах, свидетелями которых я стал».

Когда читаешь его записки из тюрьмы, слушаешь, как он «агитирует» тюремного врача, кажется, что, быть может, в тюрьме он понял для себя что-то очень важное. И тюремные записки стал писать, чтобы наконец реализовать себя в бытописательстве, раз не удалось в науке.

«По силе ощущений собственный арест равносилен первому катанию на американских горках в детстве. Ты падаешь в небытие и понимаешь, что лично от тебя уже ничего не зависит. Дух захватывает, и в этот момент кажется, что уже не вздохнешь. Потом выходишь из виража и на время тебя «отпускает». Сладостное кратковременное расслабление на фоне безумно колотящихся мыслей и ощущение приближения нового, парализующего психику провала. Когда же конец? Зачем я купил сюда билет? Но поздно, «поздно пить боржоми». Что сделано, то сделано. Свою жизнь придется прожить самому».

Отговорить Сергея прервать голодовку пока не удалось никому: ни жене Кире, ни друзьям, ни правозащитникам, ни политикам.

В одном из писем он объяснил, что это бесполезно: «А я… останавливаться не собираюсь. Глупо было бы останавливаться. И уговаривать меня, пожалуйста, не надо. Мне тут виднее, что делать».

Больше всего Сергей Кривов боится, что его переведут в одиночку и начнут кормить принудительно. По закону голодающих начинают кормить насильно, если есть опасность для их жизни. Правда, есть такая опасность или нет, будут определять тюремные врачи. А что такое медицина в тюрьме, Сергей Кривов написал в главе «Вызов врача»: «Болеть в тюрьме нельзя! Крайне опасно для жизни. Быстрая помощь не предусмотрена. Инфаркт, инсульт и пр. могут кончиться летально. Справишься сам — молодец, не справишься — значит, не судьба…»

Оригинал материала