Мой дед Степан Иванович Кузнецов, работавший на Китайской восточной железной дороге (КВЖД), отсидел 15 лет по обвинению в шпионаже в пользу Японии. Начало массовым репрессиям против работников КВЖД и репатриантов из Маньчжурии положило письмо за подписью главы НКВД СССР Николая Ежова №60268 от 20 сентября 1937 года «О террористической, диверсионной и шпионской деятельности японской агентуры из харбинцев». В 2011 году этот документ был рассекречен на Украине, я наткнулся на него, когда изучал личное дело своего деда и других «харбинцев». В ФСБ России мне сообщили, что у письма до сих пор гриф «секретно», и отказались его предоставить. Тогда я обратился в Мосгорсуд, который отказался рассекретить документ, такое же решение теперь принял и суд высшей инстанции.
В соответствии с законом «О государственной тайне» и указом президента Бориса Ельцина от 23 июня 1992 года «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека» документ должен быть рассекречен, тем более что все содержание письма относится к работе исключительно японской разведки и не содержит никаких методов, планов, сил, средств разведорганов СССР, следовательно, письмо не может содержать государственной тайны. При этом лица, упомянутые в письме Ежова как «агенты японской разведки», таковыми не являлись — об этом свидетельствуют документы об их реабилитации. Верховный суд пока не предоставил мотивировочную часть своего решения, а в решении Мосгорсуда было сказано, что секретность документа определяется тем, что он может содержать сведения, раскрывающие формы и методы оперативно-розыскной деятельности.
Представители ФСБ не смогли привести в суде доказательств того, что безопасности государства может быть причинен ущерб, если письмо Ежова будет рассекречено и опубликовано. Информация о возможном ущербе отсутствовала и в представленном заключении экспертов ФСБ, и в решении Межведомственной комиссии по защите государственной тайны, которая 12 марта 2014 года продлила сроки секретности этого и всех других засекреченных ВЧК–КГБ документов советского периода еще на 30 лет.
В последнем абзаце письма Ежова сказано: «Настоящее закрытое письмо используйте при проведении операции по харбинцам, в соответствии с моим приказом №00593». А это подтверждает то, что письмо является основанием для проведения репрессий, и, следовательно, в соответствии с указом президента подлежит рассекречиванию. На все эти аргументы представитель ФСБ в Верховном суде ограничилась ссылкой на то, что «секретность» письма подтверждена экспертами ФСБ и заключением Межведомственной комиссии по гостайне. Ни слова по содержанию апелляционной жалобы или по моему выступлению.
Когда я в прениях попытался огласить протокол допроса следователя НКВД, ведшего дела по «харбинцам», в котором говорилось как фальсифицировались их дела и какие директивы поступали от руководства НКВД, судья предложил мне «не нервничать» и дождаться решения, которое последовало через полчаса: «Решение Мосгорсуда оставить в силе, в удовлетворении апелляционной жалобы отказать…»
