Из двадцати адресатов мы получили ответы от одиннадцати — из России, Германии, Франции, США (из них половина — члены Международного Валдайского клуба, на заседании которого в Сочи в октябре с крайне резкой речью выступил президент России).
Первая группа вопросов касалась стратегии Владимира Путина. Что им движет? Каковы его цели? Что — вступая в конфронтацию с Европой и США — рассчитывает получить на выходе?
Восемь из одиннадцати экспертов ответили, что никакой долгосрочной стратегии у Путина нет, а движим он исключительно идеей сохранения личной власти; двое считают, что президент России сознательно идет на разрыв с Западом; и лишь историк Андрей Зубов убежден, что мечта Путина — восстановление статус-кво в отношениях с Западом.
Вторая группа вопросов касалась квалификации нынешнего состояния отношений между Россией и США, Россией и Европой и возможности «горячей войны»?
К нашему удивлению, абсолютное большинство экспертов (10 из 11) считают, что никакой Холодной войны нет: два десятилетия не прошли для мира бесследно — исчезли условия, которые были в центре конфронтации в прошлом веке.
При этом больше половины экспертов не исключают, что «горячая война» между Россией и Западом — потенциальная угроза, которая может стать инструментом решения как внутренних российских проблем, так и непродуманными действиями оппонентов. «Кошмар прямого столкновения нельзя исключить», — написал Строуб Тэлботт, директор вашингтонского Brookings Institute, а в прошлом заместитель госсекретаря в администрации Клинтона.
Наконец, третья группа вопросов касалась обоюдных санкций и того, как будет развиваться политическая ситуация внутри России.
Тут оценки были полярными: от «Европа откажется от санкций к лету 2015 года» и до «ужесточение санкций гораздо более вероятно, чем их смягчение» (Дмитрий Тренин, директор Московского центра Карнеги).
Что касается развития ситуации в самой России, то вариантов много, хороших — мало: от чистки рядов российской элиты до запрета на выезд «как было в советское время». И лишь Гётц Нойнек из Германии смотрит в будущее с оптимизмом: «Европейский выбор для России наиболее приемлем и выгоден».
The New Times публикует наиболее интересные выдержки из ответов участников нашего опроса.
1. Каковы цели Путина, ради которых он идет на конфронтацию с Европой и США?
Тома Гомар, директор Центра по изучению России:
Владимир Путин хочет трех вещей: во-первых, сохранения своей личной власти. Второе его желание — вписать свое имя в историю, стать одним из великих русских правителей. Ну и, наконец, ему важно, чтобы Россия получила международное признание в качестве сверхдержавы: даже аннексия Крыма должна, в его понимании, восприниматься на Западе как действиясильной страны, с которой надо считаться.
Андрей Зубов, доктор исторических наук:
Путин мечтал бы восстановить status quo ante bellum с Западом и при этом сохранить Крым и влияние на постсоветском пространстве, но самое главное — свою власть над Россией. Но это невозможно. И скорее всего, Путин это понял ясно, когда был введен третий уровень санкций в середине сентября. Теперь цель Путина — выстоять и дождаться, когда внутренние противоречия в Западном блоке приведут к ослаблению или полной отмене санкций при символическом отступлении Кремля. Если это не получится в ближайшие месяцы, Путина ждет новая психологическая травма, а Россию — потрясения.
Марк Креймер, директор Программ по изучению Холодной войны Гарвардского университета:
Вопрос предполагает, что у Путина в голове есть сложившаяся стратегия, план действий, которому он методически следует. Я в этом сильно сомневаюсь. В целом ряде случаев в последние восемь месяцев он вынужден был импровизировать и корректировать свои планы, потому что ситуация складывалась не так, как он ожидал. Например, он ожидал, что пророссийские силы укрепятся в Харькове, Одессе и в других городах Восточной и Южной Украины — так, как это произошло в Донецке и Луганске. Не получилось, и Путину пришлось довольствоваться этими двумя областями. Это позволит ему сохранять конфликт на востоке Украины и держать в напряжении правительство в Киеве. Но контроль всего лишь над двумя областями мало соответствует идее великой Новороссии, о создании которой он говорил. В настоящее время Путин, кажется, согласился на ситуацию замороженного конфликта на территории Донецкой и Луганской областей, что дает последним перспективу фактической независимости — так это случилось с Южной Осетией после 1992-го и Абхазией после 1993 года.
Гётц Нойнек, замдиректора гамбурского Института проблем мира и безопасности:
Что касается целей, то Москва предоставляет некоторые ответы: например, участившиеся полеты российских бомбардировщиков в небе над Европой — это открытая демонстрация силы ради демонстрации силы. Разумеется, и НАТО в ответ будет активней проводить маневры и учения.
Дмитрий Тренин, директор Московского центра Карнеги:
25-летний период преимущественного сотрудничества между Россией и Западом, с периодическими попытками встраивания РФ в западные системы завершился. Наступил новый период противостояния и противоборства. Невозможно предсказать, сколько он продлится и чем завершится, но речь идет о годах и о судьбах, соответственно, России и мирового порядка.
Курсоформлен с обеих сторон. Компромисс маловероятен. Цель Москвы — полностью освободиться от остатков внешнего влияния на российскую политику («полный внутренний суверенитет») и приобрести необходимую свободу рук на международной арене в обеспечении национальных интересов РФ («равенство с США»). Конечная цель — замена американской мировой гегемонии новым международным порядком, основанным на концепте основных игроков: США, Китая, России, в перспективе — Индии, Бразилии, а также ЕС, если Европе под лидерством Германии удастся добиться самостоятельности от США.
2. До аннексии Крыма Путин был членом «Восьмерки» и одним из самых влиятельных мировых лидеров. После — Россия оказалась исключена из G-8, оказалась под серьезными санкциями, стоит на пороге финансового и экономического кризиса. Путин недооценил возможную реакцию Запада на события на Украине или, напротив, сознательно выбрал конфронтацию?
Киф Дарден, профессор Американского университета:
Путин, безусловно, недооценил реакцию Запада. Он совершенно не ожидал санкций и тем более не ожидал, что Европа присоединится к ним. Мне кажется, что он также не понимал, насколько большие возможности есть у экономики Запада и того, как эти возможности будут использованы против него.
Арно Дюбьен, директор франко-российского аналитического центра «Обсерво»:
На самом деле российский президент ошибся с Германией — то, что канцлер Меркель, чей телефон прослушивался американцами и на которых она была очень рассержена, тем не менее останется на позициях евро-атлантической политики, стало для Путина неприятным сюрпризом. Однако не факт, что Запад пошел бы на жесткие санкции против России, если бы не случилось трагедии с малазийским боингом. Впрочем, санкции ЕС, вероятно, будут отменены летом 2015 года. Украина как экономический субъект тонет и будет продолжать тонуть, а вот Россия, при всех издержках, скорее всего выдержит болтанку. Так что совсем не очевидно, что именно Путин в итоге окажется в проигрыше.
Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»:
Это не столько курс на конфронтацию, сколько нежелание ничего делать для исправления сложившейся геополитической ситуации. Это «отсоединение» от Запада как точки отсчета, каковым он был для Москвы на протяжении долгого времени. Россия больше не собирается ориентироваться в своих действиях на западную реакцию.
Путин исходит из того, что США совершили достаточно внешнеполитических действий, результаты которых заслуживают самой жесткой критики. Одна ближневосточная политика Вашингтона, которую иначе как бессвязной и провоцирующей новые проблемы не назовешь, чего стоит. Во-вторых, президент Обама, выступая недавно в ООН, с высокой трибуны поставил Россию в один ряд с вирусом Эбола и головорезами из ИГ. Какой реакции можно ожидать? В-третьих, Путин пришел для себя к выводу, что с США разговаривать бессмысленно, их подход не изменится до тех пор, пока не изменится структурное устройство мира, возникшее после Холодной войны.
Полин Джонс Люонг, профессор Мичиганского университета:
Путин как раз все хорошо оценил: он знал, что реакция Запада будет медленной и достаточно слабой. Он знал, что не будет военного вмешательства (НАТО) на Украине. Вот чего действительно Путин не ожидал, так это масштабов негативного влияния санкций на слабеющую российскую экономику. В то же время контрсанкции со стороны России ударили прежде всего по российскому населению и по торговым партнерам России в странах бывшего СССР.
Строуб Тэлботт, директор Brookings Institute:
Ответ на этот вопрос пока не ясен. Если Путину удастся выйти из-под санкций и заставить мир принять аннексию Крыма и виртуальную оккупацию/аннексию территорий Восточной Украины, то, значит, он выиграл — как минимум в ближайшем и среднесрочном будущем. Много зависит от солидарности атлантического сообщества. Но в долгосрочной перспективе Путин, безусловно, проиграл, поэтому внешние угрозы, с которыми придется столкнуться России, исходят вовсе не от Запада (ЕС плюс НАТО), а — с юга (исламский экстремизм, который уже пробивает себе дорогу на Кавказ) и с востока (Китай — бедная на ресурсы, но богатая населением страна, которая заглядывается на богатую на ресурсы, но малолюдную Сибирь). Наконец, угрозы для него исходят и изнутри, из самой России: неспособность или отказ от модернизации экономики, замедленная демографическая «бомба» — сокращающееся славянское население России, системный кризис в здравоохранении — все это даст о себе знать.
Дмитрий Тренин:
Западная политика санкций формально ставит цель изменения политики Москвы, отказа ее от претензий на значимую самостоятельную роль в мире. Поскольку существует мало надежд на то, что президент Путин изменит свой курс и капитулирует перед США, наиболее последовательные деятели в США осознают, что для достижения поставленной цели необходима смена режима в Кремле. Расчеты на элитную фронду не оправдались, осталось надеяться, что общее ухудшение экономической ситуации в РФ приведет к массовому социальному недовольству, расколу верхушки и дворцовому перевороту («смене режима») или революции («смене системы»).
Надо иметь в виду, однако, что среди западных политиков, включая американских, не так много стратегов. В отличие от СССР, современная Россия не воспринимается как главная проблема и основная угроза безопасности ни в США, ни в Западной Европе. Ведущие СМИ изображают ее скорее «хулиганом, требующим примерного наказания». В этих условиях санкции являются скорее орудиями наказания, чем элементами продуманной стратегии. Мало кто на Западе при этом задумывается над тем, что политика санкций, во-первых, способствует сплочению основной массы населения России вокруг фигуры Путина (и против Запада), а во-вторых, ведет к формированию китайско-российского альянса в Евразии и более широкой неформальной антизападной коалиции.
Сергей Медведев, профессор Высшей школы экономики:
Путин действует в пацанской логике наезда, пробивки на слабо и прогиба оппонента. Он постоянно тестирует и отодвигает границу допустимого, но не переходит ее. Это тактический ход в игре, но не стратегический разрыв.
3. Можно ли квалифицировать нынешние отношения России с США, России с Европой как новую Холодную войну?
Марк Креймер:
Холодная война, которая продолжалась примерно с 1945 по 1989 годы, отличалась двумя фундаментально важными свойствами: столкновением двух секулярных идеологий (марксизм-ленинизм vs. либеральная демократия) и чрезвычайно стратифицированной структурой мира, в которой США и СССР имели статус супердержав, а все остальные страны шли более или менее в фарватере одной или другой. Идеологическая и военная конкуренция в годы Холодной войны охватывала весь мир, часто провоцируя опасные кризисы и реальные войны, в которых было суммарно убито 22 млн человек. У сегодняшней России нет идеологии, которая притягивала бы людей из других стран мира, в то время как марксистская идеология находила реальных последователей не только в странах Третьего мира, но и на Западе, особенно в Италии и Франции, где были большие коммунистические партии. Путин пытается позиционировать Россию как супердержаву, но его действия антагонизировали больше людей, чем стало тех, кого он смог привлечь на свою сторону.
В военном отношении Россия даже близко не сравнима с той мощью, которой обладал Советский Союз: сегодняшняя российская армия — это примерно пятая часть советских вооруженных сил, а ее возможности вмешиваться в дела далеких регионов планеты практически не существуют. Россия может пугать соседей по СНГ, но не более того. Нынешнее серьезное ухудшение российско-западных отношений по поводу Украины — это не более чем региональный конфликт в регионе, который значит гораздо больше для России, чем для Запада.
Наконец, не стоит забывать, что Советский Союз был невероятно закрытым обществом, граждане которого практически не имели контактов с миром за его пределами. Россия при Путине стала авторитарной страной, но она все равно несравнимо свободнее, чем был СССР, и люди, как минимум благодаря интернету, значительно больше знают о Западе. Настоящие партнерские отношения между США и Россией невозможны, пока у власти находится Путин, но когда он отойдет от власти, отношения возобновятся, что во времена СССР при смене лидеров было невозможно. Так что страхи по поводу новой Холодной войны практически со всех точек зрения ни на чем не основаны.
Федор Лукьянов:
Да, ментально это — Холодная война России и США, установка на сдерживание. Она отличается от первой Холодной войны тем, что ограничена в пространстве, охватывает не весь мир, а только его часть. Но на двустороннем уровне — да, это она.
Строуб Тэлботт:
Сходство с временами Холодной войны заключается в том, что Россия вновь надела на себя платье противника Запада и одновременно жесткого надсмотрщика над соседними странами. Отличие состоит в том, что тогда конфронтация с Западом базировалась на интернациональной идеологии марксизма-ленинизма, а теперь — на идеологии великого русского шовинизма. Наконец, за два десятилетия реформ российское общество стало частью глобального мира и вернуть его в прошлое, к закрытому обществу, будет весьма трудно.
4. Какова вероятность «горячей войны» между Россией и США, Россией и Европой?
Тома Гомар:
Сейчас мы находимся на новом витке милитаристской политики — с обеих сторон. В ЕС раньше говорили о неких рисках для безопасности в Европе, а теперь поняли, что речь идет не о рисках, а о прямых угрозах, — это привело к пониманию необходимости активных действий, в том числе в рамках НАТО.
Арно Дюбьен:
Это невозможно — пока Россия остается ядерной державой. Да и на Западе никто не готов умереть за Донбасс.
Владимир Гельман:
Есть два принципиальных отличия от времен Холодной войны. Во-первых, советское руководство не опасалось вызовов внутри страны, в то время как российские власти сегодня боятся не столько внешней агрессии, сколько потери власти из-за действий своих сограждан. Проще говоря, Путин знает, что однажды он может разделить участь Януковича, и эти риски со временем могут нарастать. Представления Кремля о ведущей роли Запада в свержении авторитарных режимов лишь усугубляют эти риски. Во-вторых, во времена Холодной войны Советский Союз возглавляли люди, пережившие Вторую мировую войну как глубокое личное потрясение и искренне разделявшие лозунг «лишь бы не было войны». Оттого они вели «борьбу за мир» посредством ядерного сдерживания и глобальной конфронтации с Западом по всему миру. Для сегодняшнего российского руководства война не является табу, и оттого угрозы применения ядерного оружия начинают выступать в качестве аргумента, причем не только во внешней политике. Нельзя исключить, что если угроза свержения путинского режима (при поддержке Запада) будет восприниматься российскими властями как реальная, они не остановятся перед превентивными ядерными ударами по странам Запада, стремясь захватить вместе с собой в мир иной и своих политических противников. По крайней мере, Кремль может прибегнуть к угрозам такого рода, стремясь минимизировать риски потери власти. Поэтому речь идет не столько о войне в привычной или непривычной нам форме, сколько об опасности мести со стороны загнанных в тупик политиков, для которых нет выхода.
Марк Креймер:
Страны-члены НАТО совершенно однозначно дали понять, что они не собираются использовать военную силу для защиты Украины, и я полагаю невозможным, чтобы государства-члены НАТО решились бы эту свою позицию изменить. Этот урок уже был однажды преподан Грузии в августе 2008 года во время войны с Россией. Вероятности военного конфликта между Россией и странами НАТО по поводу Украины я не вижу.
Федор Лукьянов:
Если считать Европой Украину, то да — в случае, если президента серьезно спровоцируют (концентрацией иностранных сил в непосредственной близости от Украины или на ее территории), Путин может ответить возобновлением масштабной войны на востоке Украины. В остальной Европе — нет, «горячая война» невозможна.
Гётц Нойнек:
Военный конфликт между Россией и США или Россией и Европой вряд ли случится. Однако пока стороны проводят военные маневры у границ друг друга, теоретическая возможность «горячей войны» есть.
Строуб Тэлботт:
Кошмар прямого столкновения нельзя исключить, особенно если Путин попытается проверить готовность стран-членов НАТО, прежде всего — прибалтийских государств. Прокси-войны — они возможны.
Дмитрий Тренин:
Нынешняя ситуация опаснее, чем период конца 1940—1980 годов. Отсутствует — особенно на Западе — и чувство опасности. В США и ЕС перестали бояться ядерной войны. Все это при определенных обстоятельствах может иметь фатальные последствия. Холодная война, в конце концов, осталась холодной. В отношении нынешнего конфликта таких гарантий нет.
5. В случае ужесточения санкций против России какова может быть ответная реакция Путина?
Киф Дарден:
Если российская экономика будет продолжать ослабляться — а запас прочности у нее невелик, то я опасаюсь, как бы он (Кремль) не стал переводить игру на другое поле — на то, где Россия значительно более эффективна, — на войну.
Андрей Зубов:
Если он разумный человек — он должен пойти на соглашение с более сильным противником, по известной евангельской формуле: «Какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство просить о мире» (Лука 14:31). Но если разум откажет г-ну Путину, а сопротивления его политике в ближнем круге не будет, то последствия могут быть катастрофическими для России и, в какой-то степени, для всего мира.
Федор Лукьянов:
Он будет ущемлять интересы западных компаний и государств в России. В случае по-настоящему «удушающих» санкций вполне возможно полномасштабное вторжение на Украину.
Гётц Нойнек:
Санкции — весьма ограниченное средство достижения цели, и Запад скоро найдет другое, более благоразумное решение — сесть за стол переговоров с Россией, ЕС и легитимным украинским правительством. Стороны должны условиться о будущем Украины и действовать согласно этим договоренностям. Должна быть запрещена любая военная помощь вооруженным формированиям. Если удастся достигнуть консенсуса по этому пункту, то можно будет вернуться к диалогу и по широкому кругу вопросов.
Дмитрий Тренин:
Ужесточение санкций гораздо более вероятно, чем их смягчение; снятие санкций в обозримой перспективе невероятно вообще. Президент Путин будет отвечать на новые санкции спокойно, стремясь наносить удары по противнику с минимальным ущербом для России. Проблема состоит в том, сумеет ли Путин воспользоваться экстремальной ситуацией для того, чтобы сформулировать и реализовать программу развития страны, что ему не удалось сделать в более спокойные и тучные годы.
6. Согласно опросу ФОМ, 48 % опрошенных россиян ожидают усиления репрессий в стране. Как, по вашему мнению, будет развиваться внутренняя политика Кремля? Что нас ждет?
Владимир Гельман:
В обозримом будущем Кремлю придется столкнуться с ухудшением ситуации в экономике, с одной стороны, и усилением недовольства в обществе — с другой. Поэтому возрастает соблазн переложить ответственность за положение дел на ныне лояльных «попутчиков», заодно обвинив их во всех грехах. Это позволит выпустить пар и провести чистку рядов среди элит, тем самым минимизировав риски бунта с их стороны. Сегодня наиболее вероятные претенденты на роль «козлов отпущения» — не относящиеся к числу близких друзей Путина представители бизнеса и правительственные чиновники. Логичным следствием такого поворота могут стать дальнейший передел собственности (одной «Башнефтью» дело, скорее всего, не ограничится) и смена курса в экономической политике в сторону большего популизма и дирижизма.
Киф Дарден:
Я полагаю, что следующим шагом станет ограничение на выезд из страны — так, как это было в советские времена. Все остальное и так находится под достаточно жестким контролем.
Строуб Тэлботт:
На протяжении всей истории России ее лидеры обращались к репрессивной внутренней политике как к аккомпанементу агрессивной или милитаристской внешней политики. Два важнейших вопроса как российской геополитики, так и внутренней политики — «кто кого?» и «кто виноват?» — тесно увязаны друг с другом. Когда Россия начинает вести игру с нулевой суммой за своими пределами, то она начинает искать не только внешних врагов, но и «пятую колонну», предателей и т.д. внутри страны.
Сергей Медведев, профессор Высшей школы экономики:
У режима кончаются внутренние ресурсы для собственной легитимации, а также перераспределяемая сырьевая рента для поддержания стабильности сословного общества. В этих условиях Путин вынужден обращаться к символическим ресурсам (патриотизм, Крымнаш) и к внешней политике как важному резерву консолидации и легитимации. Проще говоря, внешнеполитическая риторика призвана прикрыть растущие дефициты внутренней политики и экономики -- точь-в-точь в СССР в первой половине 80х.
