Люди войны

Бойцы из Славянска сегодня сражаются на юге Донецкой области. Старобешево, 2 сентября 2014 г. /фото: Сергей Хазов-Кассиа

«Да шо эти все планы и перемирия, уже сколько раз договаривались, — восклицает торговка Марина на центральном мариупольском рынке. — Я Путину не верю. Он врет, шо нет вашей армии в Украине, а у нас «брат у ворот»! Все знают, шо это российская оккупация, шо Путину нужен сухопутный путь до Крыма!»

С тем, что о «согласовании режима перемирия» объявлено лишь для отвода глаз, согласна и студентка Приазовского государственного технического университета (ПГТУ) Оксана. У нее, впрочем, свое видение того, какие роли играют в этом политическом театре президенты Украины и России: «Я Порошенко на секунду не верю, никогда он не выполняет того, что обещает. Путин — вот настоящий политик».

Мариуполь — небольшой зеленый приморский город, с оживленным центром и пустынным Приморским бульваром, за которым тянется полоса песчаного пляжа, отрезанная от города веткой железной дороги, — уже был в руках ДНР с апреля по июнь. Потом сепаратистов выбили отсюда силы АТО, и город стал основной базой украинского добровольческого батальона «Азов». Глубоководный порт, запасы зерна, возможность подвоза продуктов и вооружений по морю, а также и вывоза товаров в сторону, скажем, Крыма, путь в Запорожье — все это делает Мариуполь городом, без которого ДНР было бы существовать крайне сложно. Так что его штурм был лишь вопросом времени.

На левом берегу реки Кальмиус дымит трубами доменных печей «Азовсталь» — один из основных заводов в городе. Первое, на что обращаешь здесь внимание, — отсутствие украинских флагов на частных авто: для многих водителей в Киеве или даже на Востоке, в Днепропетровске, желто-синий флаг, выглядывающий из окна машины, — способ обозначить, с кем имярек и против кого.

На вопрос о текущей ситуации и стар и млад отвечают одинаково: лишь бы не было войны. Мариупольцы наслушались наводнивших город беженцев из-под Донецка и Луганска, лишившихся крова, потерявших близких. Но вот когда начинаешь расспрашивать, в какой стране хотят жить мирные мариупольцы, мнения расходятся.

К примеру, продавцы на рынке осуждают Россию за вмешательство в украинские дела, не хотят раздела страны и не желают видеть на своей земле русские танки. Вот в одном из рядов обсуждают неудачную мобилизацию, объявленную Петром Порошенко 24 июля: «Да как можно — такой момент, когда надо родину защищать, а ты прячешься за мамкину юбку?! В тюрьму их всех посадить за это, как его, дезертирство!» — кричит пожилая женщина, размахивая руками. Двое мужчин молча кивают в ответ.

А вот студентки ПГТУ, хотя и против войны, но жить хотят в независимой ДНР: «Киевскому правительству, которое стреляет в свой народ, доверия нет». Правда, никто из пяти девушек, с которыми удалось поговорить, не ходил на референдум за независимость 11 мая: в Мариуполе за отделение от Киева, по данным ЦИК ДНР, тогда проголосовало 92,7 %.

„

«Наши деды бы в гробу перевернулись, если бы знали, что немцы будут мирить русских и украинцев»

Одна из студенток (назваться не захотела) рассказывает о «бесчинствах» украинской армии, которая после захвата силами ДНР приграничного Новоазовска «заставляла» молодежь рыть окопы вокруг города. Контактов людей, которых выгоняли на рытье окопов, девушка дать не смогла, но информацию эту подтвердил водитель Алексей. По его словам, рабочих «Азовстали» («я по крайней мере семерых знаю»), шедших на ночную смену, прямо на улице задерживали бойцы батальона «Азов» и отправляли на рытье окопов. Но говорить об этом рабочие не хотят.

Сам Алексей, 23-летний парень из села под Мариуполем, поддерживает ДНР и даже принимал активное участие в захвате горсовета в апреле, но автомат в руки брать не стал: «Нужно же кому-то и в тылах работать». Когда начинаешь расспрашивать, почему ему не нравится жить на Украине, отвечает: «Я тоже раньше работал на «Азовстали». У нас вся продукция идет в Россию и Казахстан. Теперь вот русского рынка больше нет, так останавливаем доменные печи. Как ты думаешь, за кого будут все эти (Алексей показывает рукой в сторону доменных печей) рабочие?»

Тылы

Не слишком уважительно отзывались о договоренностях Путина и Порошенко и бойцы на блокпосту ДНР рядом с селом Заиченки, которое в 13 км от Мариуполя, — именно сюда от Новоазовска передвинулась 3 сентября линия фронта: «Да мало ли о чем они там договариваются», — махнул рукой командир группы с позывным «Калмык», высокий парень с военной выправкой в маскировочном летнем костюме с капюшоном, не похожим на обычный разнородный камуфляж ополчения ДНР. На ухе у Калмыка висит микрофон, соединенный с рацией, в разгрузке вместе с магазинами от Калашникова специальное устройство для определения местоположения — у ополчения ДНР корреспондент The New Times таких аксессуаров не видел. Впрочем, оно Калмыку помогает мало — местности он не знает. Из двух десятков бойцов на посту, кажется, нет ни одного украинца. Военных поставил в тупик украинской техпаспорт старого образца, показанный одним из задержанных для проверки водителей: такие, оказывается, выдавали до 2003 года, о чем на блокпосту мало кто знал.

Профессиональная армейская выправка и такой же камуфляж — еще у одного бойца на блокпосту, помощника Калмыка; не похожи на добровольцев и члены экипажа танка Т-72 (состоял на вооружении еше в СССР, следовательно, есть и в армии Украины, и в армии РФ), неожиданно выехавшего из кустов: все одеты в одинаковый камуфляж и шлемофоны. Рядом в придорожной канаве лежит коробка от сухпайка российской армии с крупной надписью «Военторг» — такие коробки в последнее время на Украине встречаешь часто.

„

Когда один из бойцов признался, что он из Волгограда, командир Матвей гаркнул на него так, что парня как ветром сдуло, а корреспондента предупредил: «Напишешь — застрелю!»

Приезд журналиста в такой ответственный момент кажется воякам подозрительным, аккредитацию ДНР Калмык вообще видит в первый раз, да и «в штабе никак не могут связаться с центром». «Извини, дружище, сказано тебя подержать», — говорит Калмык.

В какой-то момент снимаемся с места и переезжаем на перекресток на 500 метров ближе к городу — здесь будут строить укрепленный блокпост. Из посадки рядом с дорогой так же неожиданно выезжает незаметный до этого «Урал» с бойцами на борту, за ним едет неизвестно откуда появившийся КАМАЗ. Вместо номера части на дверце «Урала» белый круг, над ним нарисован флаг ДНР — как на боевых машинах «заблудившегося» 25 августа 331-го полка 98-й дивизии ВДВ РФ.

Бойцы не особенно стесняются журналиста, один из них рвется в бой: никак не удавалось ему раньше пострелять, скорее бы уже. Калмык широко улыбается девушкам в проезжающих машинах и рассказывает об одной, ну в очень открытом платье. Один из бойцов спрашивает Калмыка, куда складывать еду (у обычных ополченцев ДНР сухпайков нет, они даже просят таксиста сгонять за продуктами в магазин), командир указывает место: «Вот туда положи, завтра ведь мы уйдем отсюда, тут уже будут тылы». Чтобы Заиченки стали «тылами», надо взять Мариуполь.

Журналист на блокпосту нервирует Калмыка: отпускать не велено, а присутствие его здесь, да еще с айфоном, опасно: из айфонов-то невозможно вынуть батарейку, а украинские артнаводчики могут запеленговать даже выключенный телефон.

В результате, не дождавшись связи с «центром», Калмык возвращает документы: «У тебя родители, девушка, есть? Подумай о них: мы город бомбить не собираемся, да нам и нечем, но что эти (украинцы. — The New Times) будут делать при отходе — никто не знает».

Таксист, приехавший на следующие утро на тот перекресток за городской чертой, где мы беседовали с Калмыком, обнаружил там вовсе не тылы армии ДНР, а разбитый после боя блокпост со сгоревшими БМП и обуглившимися трупами. У них тоже, наверное, были девушки и родители…

Новая власть Старобешево

О штурме Мариуполя ополченцы ДНР знали еще до телефонных договоренностей Путин — Порошенко. Так, Матвей, командир гарнизона поселка городского типа Старобешево, в 40 км от Донецка, еще 2 сентября уверял корреспондента The New Times: до взятия города осталось совсем немного.

Чуть меньше двух недель назад Старобешево был под контролем украинской армии, сегодня это — один из опорных пунктов, через который проходит «гуманитарный коридор» для вывода украинских частей, попавших в котел под Иловайском. Сепаратисты организовали коридор в ответ на обращение Владимира Путина 29 августа, но отвод отступающих частей не обошелся-таки без эксцессов: многие украинские военные о коридоре ничего не знали и пытались прорваться с боем.

К примеру, в Старобешево такой бой случился 29 августа. Матвей не без гордости рассказывает, как он силами, меньшими, чем у противника, сжег один БТР и отбил у украинцев пять танков. На груди у Матвея, в прошлом — стропальщика из села Дебальцево, медаль «За боевые заслуги» (за бои под Славянском), за спиной — разбитое украинским танком здание магазина. Помощник Матвея, осетин с позывным «Хасан», рассказывает, как его отбросило от магазина взрывной волной, но «выжил и даже кости целы» — Хасан улыбается, обнажая ряд золотых зубов. Неподалеку, на территории птицефабрики, — тот самый сожженный БТР. Матвей объясняет, как сложно было его взорвать — требовалось попасть из гранатомета в выхлопное отверстие: удалось только с шестого раза.

Немногие оставшиеся в своих домах старобешевцы рады приходу ДНР. Так, Сергей, руководитель птицефабрики, где шел бой, рассказывает, как украинская армия заняла его предприятие, дав ему три дня на то, чтобы избавиться от цыплят: «Мне повезло, я их успел вывезти в Донецк и сдать на базу, и теперь уже два месяца без работы, так меня же еще потом обвинили в том, что помогал «укропам». А как тут не поможешь, когда к тебе пришли в три часа ночи с автоматом?!»

Сергей — грек, как и многие старобешевцы: село было основано в 1779 году бывшими крымскими греками. Но жить он хочет «или в России, или в независимой республике» — с Украиной, уверен птицезаводчик, ему не по пути. На вопрос, почему не уехал, ведь село почти две недели было в эпицентре боев, рассказывает, что в январе похоронил мать, а отца разбил паралич, так что Сергей даже в подвал во время обстрелов спуститься не мог. «Он меня все спрашивает: «Сережа, скажи детям, чтобы прекратили баловаться и пускать петарды». Я ему говорю, что это не петарды, а война, а он не верит: «Я когда маленький был, шла война, сейчас не может уже быть войны».

„

Где-то вдалеке идет бой, мимо проносятся БТРы ДНР, но российских войск так и не видно; лишь свежие следы от гусеничной техники ведут из России в Донецкую область

Поддерживает Сергея в любви к ДНР и соседка Валентина Трифоновна, пенсионерка с орлиным греческим профилем: «укропы» заняли швейную мастерскую напротив дома и каждый день гуляли. Напьются, музыку включат и давай стрелять в воздух, куролесить. Мы на улицу боялись выходить. А наши не пьют — дисциплина».

Валентина Трифоновна показывает свое хозяйство: огород в 15 соток, небольшой сад. Ни света, ни воды на ее половине поселка нет уже две недели, но есть колодец, а еду готовят на костре. Заранее закупились макаронами и крупами, да вот и новая власть вскрыла один из магазинов и раздала людям еду (причем часть односельчан почему-то уверены, что это и есть та самая гуманитарная российская помощь из того «белого» конвоя). Над грядками с пожухлой клубникой развевается на веревке армейская форма: «Ко мне ребята из ДНР ходят мыться, одному вот форму постирала».

Еще больше причин не любить Украину у 60-летнего Николая Михайлова, владельца строительного магазина: его самого и его 23-летнего внука Дмитрия избили бойцы то ли батальона «Днепр», то ли «Донбасс», квартировавшегося в Старобешево: «Пришли сначала в магазин, все там перевернули. Я спрашиваю — что ищете, отвечают — оружие. У меня не было никакого оружия. Потом пошли ко мне домой, выдернули внука из кровати и забрали нас обоих в отделение милиции — вы, говорят, наводчики для артиллерии. Избили, погрузили на машины, увезли в Седово и там снова пытали всю ночь». На утро Николая Михайлова отвезли в город Тельманово в реанимацию, а тело Дмитрия нашли посреди дороги на выезде из деревни: «Ребра, пальцы рук и ног переломаны, череп пробит, голова скотчем связана, и так его раздуло, что скотч въелся в тело, —по-солдатски четко рубит слова Николай, но потом сбивается и еле сдерживает слезы. — Мне больно об этом говорить». Николай думает, что с ним свели счеты соседи, положившие глаз на его бизнес. Но есть и другая версия — его сын, Олег, служит в ополчении.

Здесь стояла лагерем колонна из трех танков с замазанными белой краской номерами, как на боевых машинах «заблудившегося» 25 августа 331 полка 98-й гвардейской Свирской воздушно-десантной дивизии. Трасса между селами Кумачово и Культура Донецкой области, в 10 км от российско-украинской границы. 3 сентября 2014 г. /фото: Сергей Хазов-Кассиа

Ночь в ополчении

По словам старобешевцев, из 7000 односельчан в ополчении — около 30 человек. База расположилась в здании Старобешевского РУВД: везде беспорядок, выбитые двери, грязь. Третий этаж пустует, на втором — в кабинетах спят бойцы, на первом — дежурка, а в подвале — КПЗ: в половине камер разместили личный состав, в остальных — пленных. Интересно, что помимо попавших в плен украинцев, которых отправляют в Донецк, сидит здесь и пара старобешевцев — за коллаборационизм с прошлой властью.

Среди бойцов немало граждан Украины: из Макеевки, Донецка, Комсомольска. Вот, Руль — местный, старобешевский. Пока в поселке стояли украинцы, Руль прятался дома, когда ушли — вступил в ополчение.

«У меня было две проблемы — 15-летняя дочь и родители. Дочь быстро отправил в Крым, а родители ни в какую не хотели уезжать, говорили — хата, хозяйство. Но рядом с нашим домом поставили блокпост ДНР: у нас самое высокое место. Я им объяснил: если будет штурм, дому все равно хана, так что пусть хоть сами спасаются». Впрочем, большинство ополченцев приехало из России: «Наши разбежались, не хотят воевать, — разводит руками Руль. — Трусы, что говорить».

География приезжих обширна. Волгоград, Петербург, Москва, Тула, Тверь, Цхинвал. Правда, рассказывать об этом журналистам почему-то нельзя: когда один из бойцов признался, что он из Волгограда, командир Матвей гаркнул на него так, что парня как ветром сдуло, а корреспондента The New Times грозно предупредил: «Напишешь — застрелю!»

Но шила в мешке не утаишь: в милицейскую дежурку заходит парень, с которым корреспондент The New Times встретился три недели назад в Каменск-Шахтинске Ростовской области на границе с Украиной — Андрей тогда только ехал на войну, а здесь теперь отвечает за пленных, которых называет «осужденными», с ударением на «у». Родом он из Самары, в добровольцы записался через военкомат, но на сборы поехал в Питер — по адресу: ул. Дрезденская, д. 20. Здесь находится офис общественного движения «За Новороссию», созданного по инициативе Русского имперского движения и партии «Родина». Как сообщает страничка ВКонтакте этого движения, по данному адресу принимается помощь для ополченцев Донбасса, но, как выясняется, помощь — это не только деньги или одежда, но и живая сила.

„

«Понимаешь, мы же тут не просто так, — мечтательно тянет Сузо из Волгограда и глядит в звездное донбасское небо. — Мы творим историю…»

Ни один из добровольцев не сказал, получает ли за свою службу деньги. Но даже если это и так, гонит их на эту войну вовсе не корысть. Все они немного чудаки и романтики. Андрей, к примеру, «всю Сибирь и Урал прошел пешком», рассказывает, как однажды чуть не умер от голода, пришлось в какой-то деревне поймать и съесть собаку. При этом Украина — вовсе не первая война, до этого Андрей побывал в Югославии, три года провел в монастыре. Религия и разговоры о Боге — еще одна отличительная черта этих взрослых детей, с которыми постоянно ловишь себя на мысли: это все несерьезно, они просто играют в войну. Так, 39-летний Инок (классический русский мужик из стихов Некрасова с окладистой бородой) провел в келье аж 10 лет, пока в 2002 году его монастырь не был расформирован. Инок не просто боец — опытный снайпер. Он тоже любит поговорить о Боге и о предназначении Человека, о том, что «добро не бывает без кулака», потому, мол, и взялся Инок за оружие.

С кем бороться? Не только с «фашистствующими укропами», но и с «жидовским интернационалом». «Ты знаешь, что Обама — жид, и брат у него жид, и Порошенко тоже из этих, у него на самом деле фамилия — Вальцман». Путина Инок, впрочем, тоже не любит, по его словам, Путин тоже еврей и часть мирового заговора, цель которого — разрушить и расчленить Россию.

На столе в комнате-камере Инока стоит пластиковый стакан с джином и пакет яблочного сока, лежат шоколадные конфеты, из маленького переносного приемника Юрий Шевчук поет про осень. Услышав, что Шевчук против вторжения на Украину, Инок удивляется, не очень верит этому, но музыку меняет: «Война — дело молодых — лекарство против морщин» — это про нас», — говорит Инок.

Среди старобешевских бойцов корреспонденту The New Times не удалось обнаружить кадровых военных, пусть даже и в отпуске. Сузо из Волгограда пытался поступить в спецназ ГРУ, но его комиссовали из-за язвы. Он проработал грузчиком на заводе «Кока-Колы», но тяга к приключениям взяла свое, через ГРУшные контакты попал на Украину. «Понимаешь, мы же тут не просто так, — мечтательно тянет Сузо и глядит в звездное донбасское небо. — Мы творим историю…»

А вот боец с позывным «Немец» приехал из Германии, куда в свое время эмигрировал из России — продал бизнес, оставил троих детей (с женой Немец разведен) и сытую бюргерскую жизнь, чтобы воевать за «русский мир».

А грузный пузатый Чех — настоящий чех, хоть и говорит по-русски без ошибок и почти без акцента. По профессии Чех экскаваторщик, а русский выучил в школе. На Украину приехал через Россию из маленького чешского городка на границе с Германией, чтобы «бороться за православных братьев» — вместе с двоюродным братом и лучшим другом из Брно: оба они уже убиты.

Рядом с Чехом сидит женщина средних лет с позывным «Теща» — она родом из Славянска, пришла в ополчение вместе с сыном и дочкой, к дочке все сразу стали свататься, вот ее и прозвали Тещей. Сейчас Теща отправила детей в Россию через один из лагерей беженцев, а сама осталась с сепаратистами. Она с гордостью носит свою форму, на шевроне которой написано: «С нами бог».

Теща и Чех подали рапорт с просьбой разрешить им заключить брак — и позволение от командира получили, но тут вдруг погиб брат Чеха, так что полковую свадьбу пришлось отложить: «В Донецке будет аллея Славы, — смущенно улыбается Теща. — Надо туда перевезти тело, а потом уж жениться».

Догнать 331-й

С утра бойцы просыпаются долго, командир Матвей сопит на диване рядом с дежуркой: всю ночь был на выезде. «Сегодня в Донецкой области стало еще спокойнее», — говорит по ТВ диктор новостей кабельного канала Lifenews, водя руками по карте на заднем плане — как будто рассказывает прогноз погоды. Основной упор дикторского повествования — на то, что Мариуполь оказался в плотном кольце сил ДНР. В столовой-подвале заваривают чай, Теща болтает с молодым бойцом, который рассказывает ей про свой первый бой: мол, совсем не было страшно, даже запал какой-то. «Это всегда так в первый раз, — со знанием дела говорит Теща. — Во второй раз будет очень страшно, а потом уж так и пойдет как по маслу». Во двор входят два новых бойца, только что с блокпоста, они рассказывают, что видели колонну техники с белыми кругами на бортах: «Это не наши, это что-то посерьезнее пришло». «Посерьезнее» — это значит, части российской регулярной армии.

Колонну на марше застать не удалось, но источник The New Times сообщил: всего в 8 км от Старобешево, на высотке рядом с селом Новокатериновка стоит большой контингент российских войск: тот самый 331-й полк 98-й дивизии ВДВ из Костромы, а также 9-я отдельная мотострелковая бригада из Нижнего Новгорода. Общая численность личного состава — 1600 человек, 200 единиц техники.

В самой Новокатериновке — разбитые танки, БМП и «Грады» украинской армии, с которыми фотографируются местные жители. Они-то и объясняют, как проехать: «Вот там стоят ДНР, а вот тут — русские, поезжайте направо и по-над леском». Таксист же говорит, что возил уже журналистов в том направлении, но на полпути его развернули вышедшие из лесу люди.

В этот раз из кустов никто не выходит, впрочем, оно и понятно: жители села Кленовка говорят, что «русские вчера снялись и уехали в сторону Мариуполя».

На указанной высотке — следы лагеря, под одиноким деревцом собраны остатки боеприпасов, которые сторожит угрюмый бородатый осетин, рядом стоят три неисправных БМП, а по земле разбросаны коробки все от тех же сухпайков российского производства. «Что вы тут снимаете, не интересно, — говорит осетин. — Вниз езжайте, там вон выбило украинского парня из танка взрывом, он на проводах повис. И рядом еще три трупа. Вот хорошие фотки получатся».

Едем дальше — в село Победа Амвросиевского района. В Победе якобы находился штаб российской армии, а также 500 бойцов и 40 единиц техники. По дороге тут и там попадаются сгоревшие остатки танков, БМП и просто грузовых машин, три вздувшихся трупа украинских военнослужащих лежат на дороге между селами Ольгинское и Новоивановка, неподалеку стоит сгоревшая легковушка, рядом с которой похоронен ее водитель: вместо креста к палке прикрепили номер от машины.

Где-то вдалеке идет бой, мимо проносятся БТРы ДНР, но российских войск, впрочем, так и не видно — и в Победе тоже; лишь свежие следы от гусеничной техники ведут из России в Донецкую область.

Между селами Кумачово и Культура натыкаемся вдруг на колонну из трех танков с замазанными белой краской номерами, их сопровождают БТРы ополченцев. Танкисты также одеты в «правильную» форму и шлемофоны, а на месте их ночевки разбросаны все те же российские сухпайки, лежит использованная гильза от гранатомета «Муха» и картонка с надписью: «Всем спасибо, ушли на Донецк».

Ну, хорошо, хоть не на Киев.