Почему засыпает разум?

По данным Левада-центра, 94 % россиян узнают новости по ТВ, а 70 % наших сограждан доверяют интерпретации российских телекомментаторов. «Большая телевизионная тройка» является ударной силой, имея практически стопроцентный охват аудитории (Первый канал — 99,8 %, «Россия–1» — 99,5 %, НТВ — 95,5 %). Однако было бы ошибкой считать, что такой охват и монопольное положение в информационном пространстве сами по себе дают телепропагандистам ту эффективность, которую мы сегодня наблюдаем. Во второй половине 80-х годов советское телевидение имело не меньший охват, и объем пропаганды в общем контенте был не меньше, а, скорее больше, что не спасло КПСС от поражения в схватке на поле общественного сознания. Почему путинская пропаганда превосходит не только эффективность пропаганды позднего советского периода, но, по некоторым параметрам, может дать фору пропаганде времен Гитлера и Сталина?

В конце 40-х годов прошлого века американский социолог Пол Лазарсфельд открыл принцип двуступенчатой модели коммуникации. Суть ее в том, что влияние сообщения увеличивается в результате обсуждения с теми, кого в обществе признают «лидерами мнений». То есть сначала, на первой ступени коммуникации, передается информация, потом, на второй ступени, — высказывают свою позицию «лидеры мнений». Отличие российской двуступенчатой модели от западной в том, что на Западе «лидерами мнений» становятся в результате достижений в общественной или профессиональной деятельности, по итогам конкуренции за умы и сердца граждан, а в России «лидерами мнений» назначают телеведущие ток-шоу и аналитических программ. Безусловно, момент «медиатизации» философов, социологов, политологов, писателей есть и на Западе, но там человек все-таки должен что-то из себя представлять и быть признанным в своей профессиональной среде. В России это именно назначение.

Что из себя представляют политологи Сергей Марков или Алексей Мухин? Какой вклад они внесли в общественную мысль, чтобы их мнение стало важным для десятков миллионов россиян? В профессиональном сообществе их вес равен «нулю», а присутствие в федеральном эфире стремится к бесконечности. Главным телевизионным философом страны назначен Александр Дугин, а главным писателем — Александр Проханов. Главными экспертами в области международной политики назначены Вячеслав Никонов и Вероника Крашенинникова. Постоянное присутствие в прайм-тайм обоймы из двух десятков одних и тех же экспертов превращает их если не во «властителей дум», то в «лидеров мнений», к чьим словам прислушиваются.

Поскольку капитализация этих людей почти на сто процентов зависит от их присутствия в эфире, а это присутствие зависит от воли телеведущего, то возникают властные отношения между телеведущим и экспертами, которые играют роли, отведенные им в эфире. Причем степень свободы волеизъявления эксперта находится в обратной пропорции с его реальным весом вне студии. То есть, чем больше капитализация, общественный и профессиональный вес эксперта, тем меньше он зависит от ведущего, и тем труднее ведущему им управлять.

„  

Когда Соловьев, Киселев, их гости и эксперты выкрикивают слова «фашизм», «геноцид», «русский мир», это не что иное, как боевые кличи  

Поэтому в эфир не зовут общественных «тяжеловесов», которыми трудно или невозможно манипулировать. Сложно представить в студии Соловьева («Россия-1»), например, Сергея Юрского или Людмилу Улицкую, или кого-либо из крупных российских обществоведов, таких, как, например, лингвист Вячеслав Иванов или этнолог Сергей Арутюнов. Нет хода в федеральный эфир настоящим знатокам российской экономики, таким, как Наталья Зубаревич и высокопрофессиональным политологам, таким, как Лилия Шевцова и Георгий Сатаров.

В конце прошлого века французский социолог Жизель Сапиро, проведя анализ французского литературного поля времен гитлеровской оккупации, выявила закономерность: чем больший вес имели писатели в своей среде, чем больше их признавали собратья по перу, а не широкая публика, тем больше они были склонны к сопротивлению. И наоборот: чем больше писатель стремился к коммерческому успеху, тем проще его было склонить к сотрудничеству с нацистами. Научный руководитель Сапиро, социолог Пьер Бурдье назвал эту зависимость «законом Жданова», по имени сталинского палача литературы и философии, который хорошо знал, как легко управлять посредственностью и как трудно согнуть мастера.

В силу действия «закона Жданова» ведущие любят приглашать в эфир экспертов с нулевым общественным и профессиональным весом, а такие эксперты стремятся компенсировать дефицит общественного веса гипертрофированной агрессией и экстравагантностью, пытаются использовать каждое свое появление в эфире, чтобы обратить на себя внимание. Какие-нибудь Багдасаров или Коротченко, которых профессиональные военные вряд ли признают в качестве военных экспертов, стремятся набрать специфический медийный капитал, призывая уничтожить две трети украинских военнослужащих, организовать поход на Киев и т.д. И тут включается механизм обратной связи: такие выступления в эфире формируют своего рода фанатские клубы, сверхагрессивные «диванные» войска, которые ждут эскалации агрессии в эфире и не только в эфире. Формируется даже недовольство «мягкой и нерешительной» политикой Путина.

 

Российская ТВ-пропаганда образует единое пространство, внутри которого есть четкое разделение труда между новостями и «аналитическими» ток-шоу. Новости отвечают за создание нужного эмоционального резонанса, введение аудитории в состояние психологического шока. Можно посмотреть любую новостную программу любого федерального канала — схема одна: сначала идет «блок ужаса», состоящий из демонстрации страданий людей. Крупные планы плачущих детей и пожилых женщин, демонстрация трупов и разрушенных домов вызывают у любого нормального человека сильное чувство сострадания, вовлеченности в процесс на стороне жертвы. Неважно, что часть этого видеоряда — фальшивки, снятые в другом регионе (например, в Сирии), в другое время, а часть не являются новостными сюжетами, поскольку месяцами кочуют с канала на канал, из программы в программу. Цель достигнута, зритель получил психологический шок и введен в состояние эмоционального транса. Теперь он готов к некритичному восприятию контента, который ему дадут «аналитики» и «эксперты» итоговых программ и политических ток-шоу.

Функция «аналитических» программ — конвертация эмоционального состояния, в которое введен телезритель, внедрение в его голову черно-белого пропагандистского мифа. Особенность российской телепропаганды в том, что она действует в условиях монополизма, поэтому у Дмитрия Киселева и Владимира Соловьева нет той задачи, которая существует у пропагандистов стран с плюралистической медиа-моделью — российские телеведущие не должны заботиться о достоверности, или, хотя бы, правдоподобности фактов и мнений, об их защищенности от критики. Поэтому, например, Сергей Марков может безбоязненно утверждать в федеральном эфире, что Конгресс США выделил $10 млрд российской оппозиции для свержения власти в России. Трибуны для опровержения этого бреда на российском телевидении нет и не будет.

Решающую роль в формировании пропагандистского мифа играет язык телепропаганды, тот «новояз», который формировался последние 10–12 лет и приобрел законченные очертания в последние месяцы. О том, как должен выглядеть новый политический словарь, с редкой откровенностью пишет все тот же Сергей Марков в «Известиях» в колонке под названием «На фронтах информационной войны» от 12.08.2014. Он настаивает на стандартизации терминов, которыми обозначают участников событий на Украине. Тех, кто сражается против украинской власти, надо называть «антифашисты», или «антифашистские повстанцы». Порошенко, считает Марков, нельзя называть президентом, в лучшем случае — «лидером киевского режима», правительство Украины — только «хунтой», а украинские войска — «карателями хунты».

После аннексии Крыма общим местом стало сравнение путинского режима с рейхом образца 1938 года, когда аншлюс уже был, а Вторая мировая еще не началась. Все тоталитарные и персоналистские режимы держатся на насилии и лжи. Но обычно фундаментом является насилие, а ложь его прикрывает. Особенность путинского режима в том, что насилия в нем сравнительно немного, фундаментом является ложь, а насилие ее прикрывает, поддерживает. Режим, фундаментом которого является пропаганда, это уникальная особенность путинизма.

Второй и главной особенностью путинизма является отсутствие внятной идеологии. Все тоталитарные режимы XX века: фашизм Муссолини, гитлеровский нацизм, сталинский коммунизм, исламизм Хомейни — все они были построены на фундаменте мощных идеологий. И пропагандистские мифы этих режимов выстраивались в соответствии с определенными идеологическими лекалами. Путинский режим покоится на идеологической пустоте. Он образует весьма специфическое пространство, в которое втягиваются неосталинист Проханов и либерал Юргенс, евразиец, поклонник итальянского фашизма Дугин и православный коммунист Зюганов, национал-большевик Лимонов и «рыночник» Дворкович. Под зонтиком путинской бессодержательности места хватает всем.

 

Отсутствие идеологии является не слабостью путинской пропаганды, а ее силой, залогом неуязвимости. Люди, привыкшие оппонировать какой-то концепции, теряются, столкнувшись с агрессией пустоты, с алогичностью, возведенной в культ. Полгода все телеканалы создавали культ Яроша и «Правого сектора», по частоте упоминаний в российской прессе «Правый сектор» шел вровень с «Единой Россией». Вся профанная часть пропагандистского телевизионного мифа держалась на всемогуществе этих сил зла. После того, как Ярош набрал на президентских выборах 0,67 %, почти мгновенно была проведена замена: «силы ада» теперь возглавляет украинский олигарх и губернатор Днепропетровской области Игорь Коломойский. Именно он теперь олицетворяет фашистский режим на Украине. Никого не смущает то, что главный украинский «фашист» Коломойский является президентом Европейского еврейского конгресса. Специально для ведения «антиколомойской» кампании Соловьев фактически поселяет в своей передаче израильского публициста Авигдора Эскина, делает его своим постоянным экспертом.

Наряду с современными приемами, российская телевизионная пропаганда на сто процентов использует старую добрую классику. История «кровавого навета» насчитывает около двух тысячелетий, восходит еще к временам античности, но и сегодня используется Первым каналом российского телевидения. Кстати, по поводу трехлетнего мальчика в трусиках, распятого на рекламном щите в Славянске украинскими военными, и его матери, умерщвленной путем волочения за танком, Константин Эрнст так и не объяснился с аудиторией. А заместитель министра связи и массовых коммуникаций Алексей Волин отозвался об этом сюжете, показанном в программе «Время», весьма одобрительно, несмотря на то, что его лживость была многократно доказана. Так что, это не эксцесс исполнителя, а самый, что ни на есть, мейнстрим информационной политики.

Те звуки и действия, которые производят ведущие и гости российских информационных и аналитических передач, в принципе не подлежат проверке на истинность, да и вообще не подлежат никакому анализу, поскольку их невозможно соотнести с какой-либо предметной областью. Когда Соловьев, Киселев, их гости и эксперты выкрикивают слова «фашизм», «геноцид», «русский мир» и так далее, это не что иное, как боевые кличи, необходимые для приведения себя и аудитории в состояние измененного сознания, известного как «боевой транс». Средства для достижения такого состояния хорошо известны: хоровое пение, боевой танец, строевой марш, боевая раскраска, барабанная дробь. Когда Соловьев говорит, что «русская мечта» была сформулирована в Нагорной проповеди, а Проханов подхватывает, что вот именно сейчас Нагорная проповедь реализуется в Новороссии, нет смысла сопоставлять текст Нагорной проповеди с действиями Абвера, Стрелка, Беса и прочей нечисти, которая сегодня правит свой бал в части Украины, называемой в российском эфире «Новороссия».

Никому ведь не приходит в голову проверять на истинность русское «Ура!», японский «Банзай!», исламский «Аллах акбар!», боевой клич древних римлян «С нами Бог!» или призыв крестоносцев «Наконец-то в рай!». Никакая предметная область этим звукам не может соответствовать. Так же, как тому, что говорится российскими пропагандистами. Когда Владимир Соловьев, например, сообщает в «Воскресном вечере»: «Сам Порошенко честно заявил, что он находится под прямым управлением США», не надо пытаться опровергать Соловьева, или, наоборот, искать подтверждение в реальных высказываниях украинского президента. Соловьев не сообщает о факте, а выражает состояние неприязни к Порошенко. То же самое касается мечтательных прогнозов бывшего депутата Верховной Рады Игоря Маркова, который надеется, что «следующий День Победы ополченцы будут встречать в Киеве», или предположений секретаря Общественной палаты РФ Александра Бренчалова о том, что «завтра Украина может проснуться 52-м штатом США». Нет смысла спрашивать у Бренчалова, какая страна перед Украиной «проснется» 51-м штатом США.

Эффективность всех этих звуков и действий в эфире измеряется не мерой их истинности или ложности, а той степенью невосприимчивости к чужой и собственной боли, которую постепенно приобретает российское общество. Оно, это общество, уже не только готово поддержать войну с Украиной, но спокойно и радостно приветствует санкции и ржавое громыхание опускающегося железного занавеса. О том, на какие болевые точки в российском обществе смогла надавить пропаганда, чтобы достичь такой эффективности — в следующих публикациях.