Балканский фитиль

Почти весь XIX век, по крайней мере, с антитурецкого освободительного восстания, начавшегося в Греции в 1821 году, Балканы называли «пороховым погребом Европы». Порох в этом погребе постоянно тлел, то там, то тут происходили взрывы, но летом 1914 года громыхнуло так, что разнесло весь былой стабильный мир. Первая мировая война началась как война Балканская.

Начиная с эпохи Александра I русское общественное мнение сочувствовало борьбе «единоверных братьев» — болгар, румын, греков, сербов — за «освобождение от мусульманского ига». Но официальный Петербург, опасаясь революционных движений, отказывался от прямого вмешательства, продолжая поддерживать легитимные режимы где бы то ни было, даже в мусульманской Турции. Весной 1822 года царь Александр I как раз в связи с греческим восстанием объяснял фрейлине, графине Шуазёль-Гуфье: «В мои политические виды не входят никакие проекты расширения моего государства, настолько большого, что оно уже возбуждает внимание и зависть других европейских держав. Я не могу и не хочу благоприятствовать восстанию греков, ибо такой образ действий противоречил бы принятой мною системе и неизбежно разрушил бы тот мир, который мне так трудно было водворить, — мир, столь необходимый Европе»*. 

Позднее Россия дважды — при Николае I и  Николае II — изменяла этому принципу. И оба раза последствия были катастрофическими, причем во второй раз непоправимыми.

«Мусульманское иго» на самом деле было не слишком тяжелым: Великий султанат во взаимоотношениях со своими христианскими подданными уже давно был ограничен рамками целой системы международных договоров, да и Коран требовал к «людям Книги (т. е. Библии)» терпимости. Жестокости турецких властей, порой действительно «азиатские», происходили, как правило, в ответ на провокации местных борцов за независимость. Так, русско-турецкая война 1877–1878 годов началась с того, что сербские националисты убили нескольких сборщиков налогов в Боснии. В ответ последовали репрессии властей, в ответ на репрессии — восстания, в ответ на восстания — погромы христиан, в ответ на погромы — объявление войны Турции Сербией и Черногорией, которые явно рассчитывали спровоцировать на войну с Турцией Россию: своих сил у двух маленьких югославянских государств было мало. 

„  

В русском обществе империалистические проекты становились все популярнее. Для приличия все эти призывы облекались в форму помощи славянским «братушкам», но в действительности за ними стояла жажда расширения пространства империи  

Провокация, как известно, тогда удалась. А вот успехов больших не принесла. По итогам войны, подведенным на Берлинском конгрессе, Османской империи удалось сохранить большую часть своих Балканских владений. Австрия, опасавшаяся подъема южно-славянского национализма и отпадения Хорватии, Славонии, Далмации и Крайны, создала буфер в виде Боснии — формально турецкой провинции, но под австрийским управлением. Главные застрельщики освобождения южных славян — Сербия и Черногория — были отделены друг от друга также оккупированным Австрией Новопазарским санджаком (административная единица в османской Турции. — The New Times) Османской империи. Созданное по итогам Берлинского конгресса между Дунаем и Антибалканами скромное Болгарское княжество, вассальное от Турции, с гессенским принцем Александром Баттенбергским в качестве монарха, было совсем не тем огромным Болгарским царством, династически связанным с Россией и выходящим на три моря — Черное, Адриатическое и Эгейское, — которого жаждали сами болгары и поддерживавшие их русские.

Кровавая война с Турцией, нелегкая победа и последовавшее за ней дипломатическое поражение на Берлинском конгрессе произвели большое впечатление на будущего русского царя Александра III. Он дал себе слово, если Бог судит ему вступить на престол, всеми силами стараться воздерживаться от войн. Слово свое император сдержал, чем и заслужил титул «миротворца». Южнославянские монархи не раз соблазняли его переделом османского наследства, водружением православного креста над Константинопольской Софией, но на соблазны император Александр III не поддался. А в русском обществе между тем все популярнее становились империалистические проекты утверждения на Балканах, завладения Проливами, Царьградом. Для приличия все эти призывы облекались в форму помощи славянским «братушкам», в действительности же за ними стояла жажда расширения пространства империи. Подобного жаждали тогда народы и всех остальных держав: каждый точил зубы на земли соседа, и все алчно взирали на дряхлеющий Великий султанат. 

В 1908 году в Турции произошла младотурецкая революция, государственная власть ослабла в гражданской войне и это немедленно стало знаком для нового дележа османского наследства. Австрия, за тридцать лет вполне освоившая и европеизировавшая подконтрольную ей Боснию, теперь пожелала формально включить ее в состав империи. Австрийское правительство действовало осторожно и разумно. Оно вовсе не провозгласило аннексию Боснии в одностороннем порядке. Австрийский министр иностранных дел граф Алоиз фон Эренталь провел серию предварительных переговоров со всеми заинтересованными и союзными государствами — Италией, Турцией, Германией, Россией, Сербией, Францией, Великобританией. 

Турки, получив за Боснию 2,5 млн британских фунтов, на аннексию согласились. Италия, получив от Австрии обещание поддержать ее притязания на другие куски султаната — Ливию и Додеканес, обещала не препятствовать ее действиям.  Франция и Англия возражали против нарушения Берлинского трактата, но воевать за Боснию не собирались. Русский министр иностранных дел Александр Петрович Извольский дал себя уговорить графу Эренталю на переговорах в Бухлау (Моравия). Германия полностью поддержала притязания Австрии. Но сербы и черногорцы были категорически против — они мечтали получить соплеменную им Боснию** и разделяющий их Новопазарский санджак в свою территориальную собственность и тем самым открыть путь к созданию «великого югославянского государства» в противовес и Австрии, и Болгарии, с которой Сербия была почти на ножах. Вновь, как и в 1877 году маленькие славянские страны начали с оглядкой на Россию военные приготовления. А Россия к этому времени уже встала на путь парламентаризма, народ, только что переживший революцию 1905–1906 годов, осваивал свои политические права и свободы. В русском обществе началась буря протестов против «сговора Извольского с коварным Эренталем». Министра требовали в отставку, газеты вполне сочувствовали сербским «братушкам» и призывали императора Николая взять в руки «русский меч» во имя защиты славянства. 

Министр иностранных дел Германии князь Бернгард фон Бюлов дал понять российскому МИДу: новый 1877 год не пройдет, если Россия выступит против Австрии в поддержку притязаний Сербии, «на весы европейских решений будет брошен германский меч, ради чести и поддержания положения Германии в мире». Российский император склонялся к солидарности с Думой и народом. Призрак войны стал более чем осязаем, но мир спас демарш союзников по Антанте и твердая позиция председателя совета министров Петра Аркадиевича Столыпина, который не побоялся прямо заявить царю — после поражения на Дальнем Востоке Россия крайне слаба и в военном, и в хозяйственном отношении. Новое военное поражение неизбежно, а за поражением неизбежна революция. И царь отступил. Россия надавила на Сербию, и та скрепя сердце признала аннексию Боснии. Русское общество неистовствовало, называло свершившееся «дипломатической Цусимой», но сделать ничего не могло. Мир был сохранен. Новый глава русского МИДа Сергей Дмитриевич Сазонов, сменивший Извольского после этого кризиса, писал в воспоминаниях: «Дипломатическое столкновение было окончено, но брошенное Эренталем недоброе семя не пропало и принесло плод в виде долго гноившейся в душе сербского народа язвы оскорбленного национального чувства»***. 

„  

Болгарский народ сохранял любовь к России, но антисербские чувства своего царя разделял вполне  

Свести счеты с обидчицей Австрией Сербия без России никак не могла, но ее взгляды обратились к раздираемой гражданской войной Турции. После аннексии Боснии Австрией, когда Италия отвоевала у Турции Триполитанию (нынешнюю Ливию), Родос и окружающие его острова Эгейского моря (Додеканес), Сербия сговорилась с Черногорией, Грецией и Болгарией о разделе турецких европейских владений. Весной 1912 года произошло оформление Балканского союза. России в нем отводилась роль «верховного арбитра», но в Петербурге переоценили степень своего влияния на балканские государства, жаждавшие новых земель. Вопреки расчетам России Балканский союз из оборонительного — против Австро-Венгрии, стал наступательным — против Турции. Война четырех православных королевств с Великим султанатом надвигалась стремительно. Попытки России и других европейских держав предотвратить конфликт не увенчались успехом. Военные действия 4 октября 1912 года начала маленькая Черногория, и через несколько дней Балканы были охвачены огнем. 

В результате Первой Балканской войны (октябрь 1912-го — апрель 1913 гг.) под контролем Балканского союза оказались практически все турецкие владения в Европе. Однако начавшийся дележ добычи вызвал алчные притязания недавних союзников друг к другу. Болгария считала, что получила слишком мало османских земель за те жертвы, которые принесла на алтарь войны. Россия пыталась не допустить братоубийственного столкновения славян, но потерпела в этом неудачу. Разразилась Вторая Балканская война (1913 г.) — на этот раз между Болгарией и остальными участниками Балканского союза, к которым присоединились Турция и Румыния. В течение месяца болгарские армии были разбиты, великие державы с трудом принудили сражавшиеся стороны к миру, а болгарский царь Фердинанд вместо новых приобретений был вынужден отдать Румынии южную Добруджу и Турции — Адрианополь.

Поражение Болгарии и очередной территориальный передел на Балканах окончательно дестабилизировали регион. Балканский союз распался. В результате пролитой крови, захвата и потери земель многократно усилились национализм и конфессиональный шовинизм. Психологические барьеры перед войной и насилием исчезли. 

В Белграде мечтали о «Великой Сербии», которая объединила бы славянские народы, находившиеся под австрийским господством. В Австро-Венгрии с часа на час усиливался православный и славянский ирредентизм. Жившие в Австро-Венгерской части Балкан хорваты, сербы, словенцы, боснийцы и православные румыны с надеждой смотрели на единоверные и соплеменные страны-победительницы во Второй Балканской войне и на Россию, как на главную силу в деле их освобождения от немецко-венгерского господства, далеко не обременительного, но ставшего вдруг ощущаться как нравственно невыносимое. В Вене рассматривали это как угрозу самому существованию Двуединой империи и искали повод раз и навсегда поставить под свой контроль непослушные королевства Сербии и Черногории и заставить Россию примириться с этой новой реальностью так же, как она примирилась с аннексией Боснии. Болгария, разозленная на былых соратников по Балканскому союзу, да еще и возглавляемая царем Фердинандом из католической (австрийской) ветви саксонской Кобургской династии, была вполне солидарна с Австрией. Болгарский народ сохранял любовь к России, но антисербские чувства своего царя разделял вполне.

Славянские подданные Габсбургов, давно привыкшие к парламентаризму и самоуправлению, видели в новой, думской России намного более надежного союзника, чем в былой абсолютистской Российской империи. «Императоры дружат с императорами, а народы — с народами», — говорили друг другу русские и сербо-хорватские патриоты. Поездки славянских вождей из Австрии в Россию, их чествования в Думе и в различных «обществах» стали обычным делом. В отличие от своего отца государь Николай II в этом вопросе был солидарен с русской общественностью. Пусть и обиженный на непослушных «братушек», действовавших часто самоуправно, он все же пленялся мыслью стать властителем и защитником всех-всех славян. Крест на Святой Софии Константинопольской  ему казался достойным увенчанием его царствования. Столыпина уже не было в живых. Соратник покойного премьера, занявший его пост — осмотрительный Коковцов, — был отставлен в январе 1914-го. Царь остался один на один со «своим» народом. Чтобы зажечь на Балканах не только местный, но и общеевропейский пожар теперь достаточно было малейшей искры.