Подступы к Славянску под «постоянным прицелом» /фото: Микела Яккарино
«Добро пожаловать в ад. За дополнительной информацией обращайтесь по телефону 666» — эту надпись на блок-посту в Семеновке, пригороде Славянска, видят все при въезде в город-государство «народного мэра» Владимира Павленко и «министра обороны» непризнанной «Донецкой народной республики» Игоря Гиркина-Стрелкова: бывший прапорщик российского ГРУ, пройдя Югославию и Чечню, он теперь возглавляет отряды ополченцев Донбасса.
Сами ополченцы, именующие себя стрелковцами, каждый день теряют по бойцу, от пробоин дома и здания в городе уже похожи на швейцарский сыр, но эти люди продолжают рыть окопы и окапываться.
На «перекрестке смерти»
Славянск опустел. Остались только те, у кого не нашлось родственников в других городах или оказалось недостаточно денег на побег. Кто-то укрылся в монастыре в Святогорске, в 20 километрах отсюда (в основном женщины, дети и кошки). А кто-то — в старых железнодорожных вагонах в районе Андреевки, близ горы Карачун, по которым продолжают палить с холма.
„
Снаряд может быть «коровой» или «крокодилом» в зависимости от калибра — этот сленг знают теперь даже дети. Уличная война научила их высчитывать секунды между свистом от запуска снаряда и грохотом взрыва
”
Место, где встречаются дороги на Харьков и Донецк, теперь называется «перекрестком смерти» — украинская армия нещадно стреляет по нему днем и ночью. Ополченцы уже невосприимчивы к разрывам бомб и снарядов — они их называют «концертами». Они уверены: город продержится еще долго. Они — дети великорусской ностальгии, пришедшие сюда благодаря дырявым границам из «корневой» России, из Чечни и Осетии, из регионов Украины, чтобы повоевать за Новороссию.
Снаряд может быть «коровой» или «крокодилом» в зависимости от калибра — этот сленг знают теперь даже дети. Уличная война научила их высчитывать секунды между свистом от запуска снаряда и грохотом взрыва, спать в погребе, играть в мирную жизнь под землей, где стены — из банок с огурцами и неоновые лампы.
«Спокойной ночи»
«Мы привыкли к мысли, что можем погибнуть в ночи, но сейчас стало еще хуже, бои идут даже днем. Я вновь начал курить. Каждый вечер мы говорим друг другу «Спокойной ночи», хотя уже много недель никто из нас толком не спал», — Владимир ждет не дождется конца войны. Его сын воюет за Киев, их воинская часть окопалась на вершине холма, который уже давно взяли в оборот снайперы ополченцев. «Мне все равно, где он (сын), лишь бы был жив», — говорит Владимир — один из немногих сторонников Майдана, прибывших сюда защищать «нашу единую Украину». На рукаве у него нашит рунический символ отряда «Азов», который призван «очистить Восток страны — по периметру Мариуполя».
Единомышленники Владимира, те, кто находится здесь, на Востоке, знают, что в эти дни решается, станет ли Украина «окраиной» (от этого слова и произошло ее название) или же станет «Краиной», что по-украински значит «земля». Nomen est omen — говорили в Древнем Риме («Имя — уже значение»). Возможно, эта земля в своем имени несет частицу войны.
Каждую ночь ополченцы делают вылазки против украинской армии. Славянск, июнь 2014 г.
Полтавский акцент
Все выезды из Славянска — под контролем украинских военных, которых, в свою очередь, «контролируют» из смертельного лабиринта огневых точек пророссийские ополченцы. У руля боевиков остается человек, пообещавший сделать из Славянска новый Сталинград. «Они нас атакуют, мы отвечаем, мы не сдадим эту землю, будем стоять до последнего», — говорит Гиркин-Стрелков. Присутствие украинских сил усиливается, досмотры на блокпостах — все более тщательные, некоторых раздевают догола. «Прошлой ночью сюда полтавские приехали, мы их по акценту распознали», — говорят про новый украинский батальон пророссийские ополченцы, всего в двухстах метрах от украинского блокпоста. Расстояние между противоборствующими сторонами постоянно сжимается… Каждый вечер появляются новые блокпосты и баррикады, автомобилям без спецпропуска все труднее выехать отсюда на ночь. Выстрелы в ночи, потом тишина — и все идут спать подальше от окон.
Кофе «по-славянски»
Каждая улица похожа на пограничный КПП, патруль на патруле: «Откройте багажник», «Ваши паспорта», «Ваш пропуск»… Кто не боится выходить на улицу, идет в церковь и, когда слышит рев реактивного самолета или грохот орудий, падает на колени и начинает молиться. «Мои соседи раньше были атеистами, а теперь тоже читают Библию» — это уже рутинное наблюдение.
На площади Ленина оставшаяся в городе молодежь пьет кофе и нервно улыбается: они, как оркестр, играющий во что бы то ни стало на корабле, разбивающемся о скалы братоубийственной войны.
Женщины и война
Женщины не прячутся, когда начинается обстрел. «На войне как на войне», — хором отзываются их голоса. И еще: «Россия — наша душа, наш дом».
Когда границы стали фронтами, гражданки бывшего СССР, а затем украинского Донбасса сами себя благословили, не дожидаясь милости Истории. Они, по их собственным словам, — женщины Новороссии. «Давно уже нет единой Украины, может, ее никогда и не было», «Сейчас нужно бороться, настоящие славянки никогда не сдаются». «Никогда» — без этого разрушительного слова редко теперь обходится осмысленная фраза у того, кому ты задаешь вопрос по ходу интервью.
„
«Я даже не знаю, почему началась эта война, но ее надо довести до конца. Они, как и мы, готовы на все — будет бойня»
”
Л. еще нет 30, о том, что делала до того, как записалась в ряды ополченцев, она не говорит: «Да ничего особенного, то что делаю сейчас, гораздо важнее». Л. готовит ополченцам еду на баррикаде. Полдень, нещадно палит солнце. На нас отбрасывает тень повешенная на столбе электропередачи кукла, изображающая украинского солдата. «Хлеба мало, — жалуется Л. — Скоро полей боя будет больше, чем полей с пшеницей».
В разговоре с иностранным журналистом Л. не гнушается патетики: «Боюсь, эти дни останутся со мной на всю жизнь… Муки совести — от того, что ты не сделал для своей страны всего, что мог, — это навсегда». После этих слов Л. уходит обнять своего рыцаря в балаклаве и с ледяными глазами. Любовь на войне очень сдержанна.
Слово из биографии
Ополченцы, как правило, уходят в ночь, на задание, группами по 10 человек. «Я даже не знаю, почему началась эта война, но ее надо довести до конца. Они, как и мы, готовы на все — будет бойня», — это, улыбаясь голубыми глазами, говорит Араб, пророссийский «снайпер из Одессы». Биография этих людей зачастую состоит из одного-двух слов, которые одним говорят, что ты — герой, а другим — что мишень. Настоящие имена называть запрещено.
Боцман ни на секунду не оставляет свой гранатомет, и никто, наверное, так никогда и не узнает, сколько смертей он видел в Грозном тогда, в 1990-х. Боцман лишь клянется, что его командир по кличке Старый — самый смелый солдат в этом аду.
За рулем «скорой помощи» ополченцев, которая перелетает с одного конца города на другой, — доктор по имени Андрей и по прозвищу Вандал: ему всего 16, в правом кармане у него противоопухолевое, в левом — обезболивающее. Он был в Крыму, сейчас он здесь. Много месяцев назад уехал из Киева мальчик, ставший мужчиной на войне, в которой «каждый день стоит целого года будущего».
В Славянске все привыкли к минам, по звуку различают, из какого вида оружия идет обстрел
Вечная ночь
14-этажное здание, в котором когда-то размещалось местное управление СБУ и которое сейчас ни на секунду не оставляет Гиркин-Стрелков, изрешечено пулями. По соседству стоит отель «Славянск». Каждое утро мы завтракали здесь с моим коллегой Андреа Роккелли и его переводчиком Андреем Мироновым. Пока пили кофе, Андрей учил нас отличать грохот гаубицы от грохота миномета… Дверь номера 213, в котором он жил, с тех пор так и остается закрытой — сюда никого не селят.
Иностранные журналисты почти все разъехались, Андрей ушел в вечную ночь, а для меня снова наступает все тот же длинный день.
Готовые умирать
В Славянске изменчивый климат — солнце и гроза: сначала жара, а потом непрекращающийся ливень. Город окружен, каждый житель — под прицелом. Кончаются вода, пища и бодрость духа, которые еще несколько дней назад подпитывали в местных жителях надежду на выживание. Об этом городке мир и слыхом не слыхивал до тех пор, пока здесь не начала формироваться новая геополитика бывшего СССР вместе с новыми границами Европы. Или — старыми границами Новороссии (многие здесь вспоминают про Донецко-Криворожскую республику 1918 года) — кто во что верит. Но все знают: кто победит в Славянске, тот и выиграет эту войну.
«Мы должны напомнить миру: русские не сдаются, мы победим фашистов», — говорят местные добровольцы, многие из которых за то время, что я здесь, успели поседеть. Но они и в самом деле готовы умирать в городе, про который мир снова скоро забудет.
