#Только на сайте

Денис Синяков: «Девушки думали, что кипятильник - это щипцы для волос»

22.11.2013 | Гармажапова Александра


Фотограф Денис Синяков, снимавший акцию Greenpeace на «Приразломной» по заданию Ленты.ру, стал вторым из тридцати арестованных по делу Arctic Sunrise, кому суд изменил меру пресечения. В четверг он вышел на свободу из СИЗО «Кресты» в Санкт-Петербурге и рассказал The New Times, как иностранцы и мурманские арестанты адаптировались в СИЗО друг к другу, что показалось ему самому самым тяжелым в заключении, и чем он хотел бы быть похожим на Ходорковского

RIAN_02323467.LR.ru.jpg
Фотограф Денис Синяков с супругой Алиной (в центре) у СИЗО №1 в Санкт-Петербурге

У вас есть объяснение неожиданной свободе?

Я могу только догадываться, что повлияло на решение суда, но думаю, что было некое указание «сверху». Честно говоря, не очень верю в правосудие. Полагаю, все это решится вне рамок правового поля. По указанию.

Как обращались с вами в СИЗО?

В СИЗО Петербурга все были корректны и вежливы. Они понимают, что мы не совсем рецидивисты, убийцы, поэтому все было неплохо. А в Мурманске отношение изменилось только к концу нашего там пребывания. Сначала относились, как ко всем арестантам -  так, как будто тебя просто нет. Все арестованные представляют собой серую массу - неважно, кем ты был раньше, за что тебя арестовали. Но это не самое страшное. Сложнее психологическое состояние и осознание, что тебе грозит 10 лет ни за что. 

У иностранцев был вакуум в общении, поскольку в СИЗО никто не говорит по-английски. Кроме того, они не понимали, почему душ один раз в неделю на 15 минут, зачем нужен кипятильник и как им пользоваться. Девушки думали, что это щипцы для волос. Еда в принципе терпимая, но половина команды — вегетарианцы. Когда нас поместили в камеры, отопления еще не дали. Температура была около нуля, и все спали в одежде. Иностранцы с интересом воспринимали, как устроена российская тюрьма — как, например, переходят письма из камеры в камеру. Но опять же самая большая трудность для них была — психологическая. Они иначе как заложниками себя не считали. 

Как вас приняли в мурманском СИЗО другие сидельцы?

Сначала, несмотря на то, что им пришлось потесниться (их тут же стали перебрасывать из камеры в камеру и ухудшать, таким образом, условия содержания), они дико воодушевились и стали присылать бумажки с вопросами, со словами поддержки. Им было любопытно, почему в тюрьме оказались иностранцы. И они стали в библиотеке требовать русско-английские разговорники. 
Но отношение начало постепенно меняться, потому что мы сидели долго, а условия у них не улучшались. К нам приходили правозащитники, а к ним  - нет. Они начали нам завидовать. На прогулках куча иностранцев, они между собой о чем-то на английском говорят, остальным арестантам непонятно, о чем они. Конфликт нарастал потихоньку. Поэтому решение о нашем этапировании было довольно разумно.

Когда вам сказали, что вас переводят в Петербург, промелькнула ли мысль, что это неспроста?

Я не думал, что нас освободят. Думал, что перевод в Петербург означает дальнейшее наше содержание под стражей. А иначе зачем тратить столько денег, организовывать такой сложный процесс этапа? Для меня освобождение стало сюрпризом. Тем более, что я запретил себе надеяться на лучшее. До этого я  много раз говорил себе, что такая глупость не может продолжаться вечно, но каждый раз разочаровывался в своих ожиданиях. 

Уже в петербургском СИЗО были слухи, что какой-то начальник с кем-то поговорил, и кто-то из арестантов услышал о том, что нас выпустят под залог. Но все оставалось на уровне слухов.

О чем вы подумали, когда узнали, что вам инкриминируют «пиратство»?

Сейчас с ужасом вспоминаю 10 лет, которые висели дамокловым мечом надо мной. Понимал, что, с одной стороны, невозможно осудить невиновного человека. С другой стороны - это Россия, здесь все возможно. 

Я читал Солженицына и думал о том, что Глеб Нержин отсидел 10 лет, но остался человеком. Важно пережить это. Солженицын мне помог. Но когда «пиратство» сняли, все воодушевились. «Двушечка» за хулиганство— это уже не так страшно. 

Как вели себя следовали? Требовали ли от вас признать вину?

Когда предъявляли обвинение, следователь был абсолютно лоялен, дал сразу же позвонить брату. Начальник следственной группы тоже неплохой мужчина, он дал мне встретиться с женой. Получалось, что я вижу глупое, абсурдное обвинение, но при этом сами следователи  - нормальные люди. Нет, следовали не давили и признать вину не требовали. Только приходили сотрудники ФСБ...

Как отреагировали ваши родители на произошедшее? Не посоветовали ли вам заняться чем-нибудь более безопасным?

У меня пожилые родители, они очень переживают. К тому же, они из маленького города, где, к сожалению, люди очень подвержены влиянию наших государственных телеканалов. Но странным образом родители поддерживают меня. У них появились силы биться за меня и это позволило нашу семью скрепить. Мы раньше не были так близки.

Ваша супруга Алина объяснила сыну ваше отсутствие тем, что папа борется с бабайками в темноте. Как вы при встрече объясните ребенку, с какими бабайками вы так долго и упорно боролись?

Я написал сказку ребенку. Ему ее уже передали. Добро победит зло, безусловно. Так что ему уже все понятно и он требует, чтобы я поскорее приехал. Подарю ему большой зеленый корабль.

Как бы вы коротко объяснили активистам Greenpeace, где они провели столько времени? И почему бесчеловечные условия в России называются тюрьмой?

Коротко объяснить иностранцам, почему наши тюрьмы такие, какие стали и почему не меняются десятилетиями, у меня бы не получилось. Я не об условиях содержания, а о тюремном режиме. 

Хорошо, а что бы вы в таком случае изменили в российской пенитенциарной системе?

Попросил бы охранников относиться к людям, как к людям, а не как к каким-то серым личностям без имени и фамилии. Я понимаю, там разные люди сидят. Но неправильно относиться одинаково к убийцам и к людям, которые ничего не совершили.  

Журналисты часто ходят на суды, фотографируют, пишут. Может, даже сочувствуют подсудимым. Но после работы они идут домой. А теперь вы оказались по другую сторону. Можете ли вы утверждать, что стали, например, лучше понимать Михаила Ходорковского? 

Как говорила Ахматова, когда Бродскому давали срок, «Ах какую биографию делают нашему рыжему». С одной стороны, обо мне узнало много народу, и это плюс. С другой - это большая ответственность, важно не растеряться, не замямлить на суде.

Я был на каждом процессе Ходорковского. Я не знаю, что он совершил, но он ведет себя, как настоящий человек. Мне бы тоже хотелось вести себя с достоинством.


Фотография: Алексей Даничев/РИА-Новости




×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.