Андрей Барабанов, 1990 г. р.
Находится под арестом с 30 мая 2012 г.
Обвиняется по ч. 2 ст. 212 УК РФ, ч. 1 ст. 318 УК РФ.
Арест продлен до 28 мая 2013 г.
«Болотное дело» разрастается, как снежный ком. На этой неделе обвинение предъявили 57-летней пенсионерке Елене Кохтаревой. 15 из 25 фигурантов дела о «массовых беспорядках 6 мая» находятся под стражей. Через несколько месяцев дело будет слушаться на большом показательном процессе. В прошлом номере в новой рубрике The New Times мы рассказывали об Александре Духаниной, первой из задержанных по «Болотному делу». На этот раз — история Андрея Барабанова
«Первые дни, когда я просыпался в тюрьме, не мог понять, где нахожусь, а теперь уже привык и вижу разные сны, которые и на свободе редко снились», — говорит черноволосый юноша и застенчиво улыбается. Худое интеллигентное лицо, большие черные глаза, ироничный взгляд — такому и правда не место в тюрьме. Андрею Барабанову 22 года. Разговариваем мы с ним в кабинете начальника СИЗО «Бутырка», куда его привели на встречу с корреспондентом The New Times и правозащитниками. Говорит Андрей неторопливо, обдумывая каждое слово. Ни на что не жалуется, хотя рассказывает, что в камере бывает очень холодно, батареи еле теплые и приходится спать в одежде. Последний раз судья Басманного суда Наталья Дударь продлила Андрею срок содержания до 28 мая 2013 года: к этому дню он пробудет за решеткой ровно год.
Особо опасный преступник
Задерживали Барабанова как настоящего преступника, а не как юношу из интеллигентной семьи, который плетет дреды, рисует картинки, читает Кастанеду и «Бесов» Достоевского. «Наверное, никогда не забуду этот вечер 28 мая 2012 года, — вспоминает его мама Татьяна Николаевна Барабанова. — Около десяти вечера во всем подъезде неожиданно погас свет. Я вышла проверить пробки, а живем мы на 13-м этаже, и тут они вышли из лифта».
«Их было человек двадцать, шесть-восемь — в касках, — дополняет ее рассказ Катя, гражданская жена Андрея. — Они вошли в квартиру, оттолкнули маму Андрея, а он как раз из туалета выходил, так его на пол повалили и сразу наручники надели».
Задержание было жестким, и на Петровку увезли обоих — и Андрея, и Катю. Андрея умудрились забрать босого, а потом, как рассказывает Катя, ее же и упрекали — дескать, «своего парня без кроссовок на улицу отпустила». «Они вообще были ужасно грубые. Когда я пыталась оттолкнуть одного — этакого толстого лба, он на меня пистолет направил, — вспоминает Катя. — Когда привезли на допрос, нас развели по кабинетам. Меня допрашивали несколько человек, без адвоката. Один из них сказал: «Если бы я тебя встретил на улице, я бы твою рожу об асфальт разбил».
Кате 24 года. Но выглядит она моложе, совсем девочка. Когда рассказывает о жестком задержании, о допросах на Петровке, 38, о событиях годичной давности, становится страшно. Живо представляешь, что она тогда пережила на Петровке, откуда ее отпустили только в полседьмого утра.
Барабанова же там оставили и два дня допрашивали в присутствии назначенного защитника. Адвокат Светлана Сидоркина, которую Катя нашла через «Росузник», в первый раз увидела Андрея 30 мая уже в Басманном суде, когда решался вопрос о мере пресечения.
«Когда ребят увезли, — вспоминает мама, Татьяна Барабанова, — ко мне пришли с обыском. Искали штаны Андрея, в которых он был на Болотной площади 6 мая. Искали, но не нашли».
30 мая 2012 года на заседании Басманного суда следователь Вячеслав Барсуков обосновал необходимость ареста Барабанова тем, что «он имеет связи в среде анархистов и футбольных фанатов, которые могут помочь ему скрыться». Барабанов же утверждал, что ни к каким движениям не принадлежит, ни в чем не виноват, потому что пришел на митинг, чтобы выразить свою гражданскую позицию. Протестуя против ареста, он объявил сухую голодовку.
«От этой голодовки в изоляторе временного содержания на Петровке он чуть не умер, — рассказывает Катя. — Его должны были в «одиночку» посадить, а они специально держали его в накуренной камере, где при нем ели, пили. Его допрашивали, требовали от него, чтобы сдал своих товарищей, с которыми был на митинге. Через три дня голодовки у него начались галлюцинации, и тогда его отвезли в больницу».
Мама Андрея Татьяна Николаевна (справа) и его жена Катя
Мамин сын
Татьяна Николаевна воспитывала сына одна, отца он никогда не видел. Мать хотела, чтобы Андрей пошел по ее стопам, в экономический, но ему не нравилось быть клерком и протирать штаны в офисе.
«Он с детства был не такой, как все. Говорил, что в школе ему неинтересно, потому что одноклассники очень примитивно мыслят. Лет с 15 стал с друзьями ездить в Питер на концерты, увлекался шахматами — у него юношеский разряд. Из школы ушел, потом окончил математический колледж. В дипломе написано, что он может собирать и разбирать компьютеры, но это его не увлекало. Он очень хотел свое дело начать».
Политикой Андрей, со слов матери, начал интересоваться с 15 лет. Татьяна Николаевна работает бухгалтером в гостинице, в газетном киоске брала общественно-политические журналы, делала ксероксы особенно интересных статей — покупать журналы было дорого — и приносила домой. Андрей читал статьи, и они их обсуждали.
Теперь политику мать с сыном обсуждают в СИЗО — на свиданиях два раза в месяц. Разговаривают через стекло, это единственная возможность пообщаться. Писем Андрей ни маме, ни Кате не посылает и их тоже просит не писать. Вся переписка проходит цензуру, а Андрей не хочет, чтобы их отношения «цензурировались».
«Мы на свиданиях обо всем говорим свободно, — говорит Татьяна Николаевна. — Он спрашивает о родне, а потом начинаем обсуждать политику. В последний раз «закон Димы Яковлева» обсуждали, тарифы ЖКХ, коррупцию в Сочи, в общем, все самые актуальные проблемы. У него очень пессимистический взгляд на происходящее, он считает, что мы идем к катастрофе».
Арест еще больше сблизил мать и сына. Они и раньше хорошо понимали друг друга, теперь же вся их жизнь направлена на то, чтобы вместе пережить этот тяжелый период. Правда, что впереди — неизвестно.
Некоторые друзья Андрея, даже близкие, испугались, перестали с нами общаться. Зато появились новые, которые помогают и поддерживают
Любимый человек
Три года назад Андрей познакомил маму с Катей. Татьяна Николаевна приняла ее в семью сразу. А теперь, когда Андрей в тюрьме, они еще больше сблизились, Катя называет Татьяну Барабанову мамой: ее мать умерла два года назад, потом она похоронила бабушку, и дом Барабановых — это ее родной дом.
«Мы когда с Андреем познакомились, ему было 18 лет, а мне 20. Я думала, ему лет 25, не понимала, почему он с мелкими пацанами общается, — рассказывает Катя. — Никаким анархистом он не был, у него на стопах — татуировки, но его друг учился их делать, вот Андрею и «набил». И никакой он не футбольный фанат. Он этих фанатов никогда не любил, всегда говорил, что это люди, которые фигней страдают и друг друга бьют, поэтому его так возмутило, что на суде его футбольным фанатом обозвали».
У Андрея была идея найти помещение, какой-нибудь гараж, арендовать его и разрисовывать машины. Катя окончила курсы аэрографии, а он какое-то время увлекался граффити. «Мы, конечно, по-разному рисуем, — говорит Катя. — Он не просто копирует, а все время что-то из головы придумывает. Ему очень хотелось творчеством зарабатывать, он злился, потому что не получалось: на аренду помещения нужны деньги, а их не было».
На парламентских и президентских выборах Андрей с мамой голосовали за коммунистов. «Обычно я поддерживала «Яблоко», — объясняет Барабанова. — Но на этот раз мы решили голосовать в противовес «Единой России».
На митинги Катя и Андрей начали ходить еще в феврале и вместе пошли на Болотную 6 мая. «Ни ему, ни мне не нравилось, что в стране происходит, мне, например, не нравится, что образование становится все более дорогим, у Андрея какие-то более глобальные претензии, — говорит Катя. — На Болотной Андрея омоновцы сильно избили. Его отвезли в ОВД «Тверское», вызывали скорую.
Свободный человек
Андрея Барабанова, как и других «узников Болотной», обвиняют по двум статьям УК — «применение насилия, неопасного для жизни и здоровья, в отношении представителя власти» и «участие в массовых беспорядках».
«Андрей не считает себя участником массовых беспорядков и по этому обвинению не дает показаний, — говорит его адвокат Светлана Сидоркина. — Вину он признал частично. Он согласен, что «задел за бронежилет бойца оперативного взвода оперативной роты ОМОНа Управления на транспорте МВД России по ЦФО Круглова И.А.» Андрей написал ему письмо и принес извинения за случившееся».
3 декабря 2012 года, когда в Мосгорсуде решался вопрос по жалобе задержанного об изменении меры пресечения, Барабанов просил суд отпустить его домой к маме и гражданской жене. «Я обычный человек, до 6 мая меня ни разу не задерживали», — говорил он. Его не отпустил ни Мосгорсуд, ни Басманный суд.
«Сейчас он уже готов к самому худшему — к сроку, — говорит Татьяна Николаевна. — Не хочется думать о плохом, но приходится».
Вообще вся эта история, замечает Барабанова, «всех нас сильно изменила, произошла, что ли, переоценка ценностей. Некоторые друзья Андрея, даже близкие, испугались, перестали с нами общаться. Зато появились новые, которые помогают и поддерживают».
Она и сама теперь каждую неделю ходит на пикет в поддержку узников 6 мая. Как-то на работу принесла петицию в защиту арестованных, и две сотрудницы отказались ее подписывать: «Я с ними поругалась, обозвала их серыми трусами. Грустно это, потому что одну из них я уже двадцать лет знаю и никогда не думала, что она может так поступить. Ей даже в голову не пришло залезть в интернет, почитать, за что арестованы эти ребята. Она просто сказала: «Мы их не знаем и знать не хотим». Вот это равнодушие и невежество меня убивает».
И еще: «Андрей в тюрьме почувствовал себя еще более свободным, чем на воле. Считает себя узником совести. А мы с Катей им гордимся».
Какая простая история: жил-был обыкновенный парень. Плел дреды, слушал музыку, мечтал о каком-то своем, только ему понятном бизнесе, читал в интернете про политику, сходил на два санкционированных митинга — оказался в СИЗО. И стал политическим заключенным. Эта история — не только Андрея Барабанова, его мамы Татьяны и девушки Кати. Это — история нашего времени.
фотография: Евгений Фельдман, Игорь Старков
