«Где мы крыс-то возьмем?»

Кто, кого, как проверяет и к чему это приведет — разбирался The New Times

«Из прокуратуры к нам приходила женщина. Говорит, меня завалили этими делами, я уже не понимаю, где какая организация и что там надо проверять. Я спрашиваю: а откуда пришло указание? — Из краевой прокуратуры. — Но вы же знаете, откуда на самом деле? — Ну да, конечно, знаем: Путин сказал, что надо проверить — вот и дана команда проверять». О массовой проверке НКО, больше похожей на ковровую бомбардировку, глава барнаульского фонда «Открытый Алтай» Сергей Андреев говорит спокойно и буднично. И срывается только однажды: «Ну ладно, мы занимаемся просветительской деятельностью, это еще можно как-то привязать к политике. Но ведь приходят и к тем, кто помогает больным ДЦП!» На вопрос, согласится ли он включить свой фонд в реестр «иноагентов», если от него этого потребуют по итогам проверки, твердо отвечает: «Я не буду включаться в реестр, потому что я не иностранный агент».

Кого проверяют

По состоянию на вечер 29 марта, по данным правозащитной ассоциации «Агора», проверки прошли уже в 100 НКО в 25 регионах России. Список «попавших под зачистку» поражает пестротой. Российских в нем, конечно, большинство, но есть и крупные иностранные и международные организации: фонды Аденауэра и Эберта (ФРГ), Альянс Франсэз (Франция), российские представительства Аmnesty International и Human Rights Watch, которых до сих пор не проверяли ни разу.

Такое же разнообразие и с точки зрения отношения проверяемых к существующей власти. С одной стороны, среди них немало тех, кого Кремль почти открыто обвиняет в «антигосударственной деятельности», — правозащитники, наблюдатели за выборами, солдатские матери, борцы с коррупцией и полицейским произволом. С другой стороны, шерстят и, казалось бы, совершенно безобидных для режима общественников: ростовских баптистов и новочеркасских католиков, краснодарских таджиков и волгоградских евреев, башкирских борцов со СПИДом и сахалинских казаков. Не говоря уже о саратовском Союзе охраны птиц России и новосибирском отделении Добровольного пожарного общества.

Впрочем, как уверен глава «Агоры» Павел Чиков, главная цель — не баптисты и не казаки. «Прежде всего прокуратуру интересуют организации, занимающиеся формированием общественного мнения, в первую очередь правозащитные и экологические, — говорит он. — А также те, кто получает иностранное финансирование».

Что же до орнитологов и пожарных, то у председателя правления Международного общества «Мемориал» Арсения Рогинского есть своя версия: «В России никогда не узнаешь, что делается по дурости, а что — целенаправленно и для отвода глаз. Или, например, по инициативе какого-нибудь местного прокурорчика, у которого могут быть претензии к какой-нибудь организации садоводов, и он заодно ее подверстывает к этой проверке».

Как объясняют

Такой же странный «плюрализм» наблюдается и с официальными объяснениями причин проверочной кампании. Минюст после некоторых раздумий сообщил, что она проводится «для выявления организаций, которые подпадают под понятие «иностранных агентов». Генпрокуратура устами ее представителя Марины Гридневой объявила: «Проверке подлежит в том числе исполнение НКО требований законодательства о противодействии экстремистской деятельности и противодействии легализации доходов, полученных преступным путем». И даже помянула какие-то «организации ультранационалистической и радикальной религиозной направленности», которые якобы продолжают действовать после запрета под другими наименованиями.

Однако в официальных бумагах, которые прокуроры предъявляют общественникам при проверках, ни об «иноагентах», ни об ультранационалистах ничего не говорится. Чаще всего там используется стандартная нейтральная формулировка: проверка проводится «на предмет исполнения действующего законодательства общественными, религиозными объединениями и иными некоммерческими организациями». 

*The New Times № 10 от 25 марта 2013 г.

В то же время в Санкт-Петербурге, как уже сообщал The New Times*, прокуроры действовали от имени некой «мобильной группы», уполномоченной выяснить, как НКО исполняют законодательство о противодействии экстремизму и нет ли среди них «незарегистрированных и религиозных объединений деструктивной и радикальной направленности». Такой документ получили, например, в Экологическом правозащитном центре «Беллона», питерском «Мемориале» и организации «Солдатские матери Петербурга». Борьбой с экстремизмом (но уже без «мобильных групп») объяснили проверку в Забайкальском правозащитном центре (Чита), барнаульском фонде «Открытый Алтай» и Южном региональном ресурсном центре (ЮРРЦ, Краснодар).

На Кубани же придумали свою уникальную формулировку. В ряде местных НКО проверки официально именовались «обследованием помещений с целью отыскания предметов и документов, которые могут быть использованы для документирования противоправной деятельности, связанной с порядком выделения и использования в 2012 году денежных средств по субсидиям (грантам) администрации Краснодарского края, израсходованных для поддержки общественно полезных программ социально ориентированных НКО». Ну а кое-где проверяющие, видимо, решили не мучиться и не предъявляли вообще никаких документов: так было в Новочеркасске (Союз «Женщины Дона») и Краснодаре (краевая организация таджикской культуры «Мехри Сомониен»).

Впрочем, правозащитники уверены: истинный смысл проверок никак не связан с их формальным обоснованием. «Просто генпрокурор решил выслужиться перед президентом после коллегии ФСБ, на которой Путин сказал, что законодательство об иностранных агентах должно исполняться», — поясняет Павел Чиков.

Как проверяют

По форме проверки тоже несколько различаются.

В Москве и Петербурге проверяющие почти всегда приходят сами, предъявляют список требуемых документов и сами же уносят полученное. Правда, однажды эта схема дала сбой: глава движения «За права человека» Лев Пономарев выдавать запрошенное категорически отказался, сославшись на то, что все эти документы он менее месяца назад уже передал в Минюст в ходе плановой проверки, а внеплановую прокуратура вправе проводить лишь в случае получения информации о конкретном нарушении закона. «Таким образом, проверка носит незаконный характер, — заявил Пономарев ревизорам в присутствии журналистов. — В ней усматриваются элементы ползучего государственного переворота: Генпрокуратура, призванная стоять на страже закона, сама грубейшим образом нарушает закон».

Перед телекамерами проверяющие скандалить не стали и смиренно удалились, но на следующий день прокуратура составила на правозащитника протокол об административном нарушении по статье «Невыполнение законных требований прокурора». Теперь Пономареву грозит штраф от 2 до 3 тыс. рублей, причем заплатить ему, видимо, придется трижды — как руководителю движения «За права человека» и двух его дочерних организаций.

В регионах прокуроры, похоже, стараются особо не напрягаться и рассылают общественникам письма с предложением самим собрать все необходимое и принести в прокуратуру. По такой схеме, например, проверялись «Агора» и ее партнерские организации в Татарии и Чувашии. Хотя без накладок и здесь не обошлось. Скажем, глава «Агоры» Чиков тоже потребовал от прокуратуры предоставить факты нарушения закона его организацией, а в их отсутствие согласился «разговаривать только в зале суда». А руководитель чувашской правозащитной организации «Щит и меч» (той самой, которая добровольно попросилась в реестр «иноагентов» и получила от Минюста отказ) написал прокурорам длинное письмо, в котором напомнил, что их требования противоречат не только закону «О прокуратуре», но и указанию самой Генпрокуратуры от 8 августа 2011 года.

Есть различия между центром и провинцией и по составу проверяющих. В Москве и Питере, как правило, «соображают на троих»: к общественникам приходят по одному представителю прокуратуры, Минюста и налоговой инспекции (иногда прихватывая съемочную группу НТВ). В регионах же состав ревизоров куда разнообразнее. Так, в краснодарский ЮРРЦ вместе с традиционной «тройкой» пришел пожарный. В новочеркасский союз женщин — представители Роспотребнадзора и ОБЭП. А в комитет «Гражданское содействие», занимающийся проблемами миграции, заявился сотрудник ФМС, который, как рассказывает глава организации Светлана Ганнушкина, с порога заявил: «Сейчас у всех нерусских проверю документы». И даже нашел афганца, араба и украинца. Правда, документы у них, к его разочарованию, оказались в порядке.

«В целом идея была такая: вежливо улыбаемся, вежливо собираем. А они (проверяемые) все поймут, — комментирует поведение прокуроров Арсений Рогинский. — А элементом запугивания является уже сам факт проверки — во-первых, внезапной, во-вторых, комплексной, и в-третьих, проводимой почему-то прокуратурой».

Петербургских экологов проверяли на экстремизм, а нашли уклонение от борьбы с несуществующими крысами

Что ищут

Базовый набор требуемых документов везде одинаков и практически совпадает с тем, что сдают общественники в Минюст при плановых проверках: все документы, касающиеся деятельности НКО за 2010–2012 годы, сведения об учредителях и источниках финансирования (с обязательным указанием «государственной принадлежности» спонсоров). Тот факт, что большинство этих сведений находится в открытом доступе или в распоряжении других госорганов, прокуроров, естественно, не волнует.

Иногда, впрочем, этот перечень существенно расширяется. К примеру, в целом ряде региональных НКО (в частности, в Забайкальском правозащитном центре) прокуроры затребовали «краткий анализ публичной активности за указанный период» и отчет об участии в политической деятельности. А кое-где под предлогом проверки лицензий на программное обеспечение даже изъяли компьютеры — причем к столь скандальной мере ревизоры рискнули прибегнуть не только в Ростове или Новороссийске, но и в петербургском офисе Фонда им. Конрада Аденауэра, полностью парализовав его работу (правда, через два дня компьютеры немцам вернули).

Наконец, с особым вниманием проверяющие отнеслись к самарскому отделению ассоциации «Голос», занимающейся наблюдениями на выборах (которую, кстати, Минюст тоже проверял всего месяц назад). По словам главы отделения Людмилы Кузьминой, тридцати наблюдателям были разосланы повестки на допрос с целью выяснить, уплатили ли они налог с гонораров, выплаченных за работу на выборах (по 1,2 тыс. рублей). А в розданных сотрудникам «Голоса» анкетах предлагалось назвать всех знакомых им людей, работающих в других отделениях ассоциации с указанием адресов и телефонов, а также ответить на вопрос, усматриваются ли в работе «Голоса» «попытки присвоения функций законно избранных органов государственной власти, государственных учреждений и органов самоуправления, вмешательство в их деятельность».

Некоторые требования прокуроров общественников, мягко говоря, удивили. Скажем, в фонде «Общественный вердикт» проверяющие решили ознакомиться с издательской продукцией, от директора представительства Amnesty International Сергея Никитина потребовали копию паспорта, в одной из ростовских НКО попросили флюорографические снимки сотрудников (и на недоуменный вопрос «Зачем?» невозмутимо ответили: «Ну вы же с людьми работаете»), а в Новочеркасске захотели осмотреть находящиеся в помещении книги.

Неудивительно, что нарушения по итогам таких проверок тоже обнаруживаются весьма своеобразные. Например, «Женщинам Дона», по словам их руководителя Валентины Череватенко, поставили в вину «что-то вроде просроченного времени проведения инструктажа по пожарной безопасности». А питерской «Беллоне» строго указали на то, что она не проводит в офисе дератизацию. «С учетом того, что мы не первый этаж, где мы крыс-то возьмем?» — недоумевает в своем твиттере исполнительный директор центра Николай Рыбаков.

Зачем ищут

«Создается впечатление, что задача проверок — найти у НКО хоть какие-нибудь нарушения: просроченный огнетушитель, отчет о командировке, подшитый не в ту папку», — подчеркивают члены Совета по правам человека при президенте в своем обращении к генпрокурору Юрию Чайке.

Впрочем, в отношении самых ненавистных для власти организаций, вроде того же «Голоса», этим дело наверняка не ограничится. «Прокуратура сейчас по всей стране анализирует деятельность неправительственных организаций, — поясняет Павел Чиков. — После этого прокурорские разъяснят Минюсту, какие из НКО занимаются политикой. Вот таким образом, думаю, к осени мы увидим откупоренный список иностранных агентов». Поскольку добровольно записываться в шпионы многие не пожелают, дальше все будет «по закону»: штрафы, приостановление деятельности, закрытие НКО и тюрьма для руководства.

Такой печальный итог нынешних проверок по-своему логичен. «Я думаю, наша власть органически не понимает и, боюсь, не способна понять, что это за зверь такой — неправительственные организации, — говорит Арсений Рогинский. — Мы с ними (властью) разных видов: вот если мы кошки, то они собаки, или наоборот. И говорим-то мы на разных языках, и стимулы-то у нас разные, им многое в нас непонятно. А сверху еще накладывается паранойя, связанная с оранжевыми революциями и нашей прошлой протестной зимой».

Власть, считает Рогинский, преувеличивает роль в этих событиях общественных организаций — «там была роль каждого человека в отдельности». Но ведь «с каждым в отдельности» невозможно сводить счеты. Куда проще — сразу со всеми.

фотографии: PhotoXPress