Разделение: «Троицы» Pussy Riot больше нет

В среду 10 октября Мосгорсуд изменил приговор Хамовнического суда в отношении Екатерины Самуцевич, заменив ей два года лишения свободы на условный срок. То, что самой старшей из трех солисток Pussy Riot могут смягчить наказание, стало ясно еще 1 октября, когда на заседании в Мосгорсуде она отказалась от своего адвоката Виолетты Волковой. Она заявила, что не согласна с позицией защиты. Для тех, кто следил за процессом, такое заявление показалось странным — ни в одном интервью Самуцевич не указывала на недовольство адвокатом. Недовольство высказывали друзья Кати, именно они просили правозащитников пойти к ней и уговорить поменять адвоката.

Совершенно нормальная история: люди расстаются с адвокатами, когда им кажется, что те их плохо защищают. Почему же история с внезапным освобождением Кати после смены защитника вызывает жестокие споры? Почему трудно согласиться с тем, что дело здесь не в «хорошем адвокате», который, сменив стратегию, сумел вытащить подзащитную из тюрьмы?

Дело Pussy Riot стало столь значимым и в течение семи месяцев не сходило со страниц российских и зарубежных СМИ во многом благодаря той линии защиты, которую выбрали адвокаты Марк Фейгин, Виолетта Волкова и Николай Полозов. Они с самого начала поняли, что в этом деле нет состава преступления, и то упорство, с которым следствие и суд «пакуют» в СИЗО участниц панк-группы, объясняется просто: команда дана на самом верху. Остановить «машину» может только мощная поддержка, общественное мнение. Поэтому адвокаты больше говорили о политическом аспекте дела, чем о юридических тонкостях. Они считали, что юридическая ничтожность обвинений укладывается в десять предложений, а абсурдность и политическая подоплека дела нуждаются в том, чтобы кричать о ней на каждом заседании суда.

Их поддерживали подсудимые. Каждый раз, когда я слышала, как Надя Толоконникова или Маша Алехина «полоскали» Путина, я вздрагивала, понимая, что ждать снисхождения от власти не стоит. Сила всех трех подсудимых была в их сплоченности. Те, кто видел их в клетке Хамовнического суда, восхищались прежде всего именно этим. Вскоре стало понятно, что единство подсудимых и непримиримая позиция адвокатов раздражают власть. И те и другие оказались «недоговороспособны»: не хотели признавать вину, как им предлагали оперативники, не хотели каяться, как их уговаривала Церковь. Еще во время процесса в Хамовническом суде с предложением поменять адвокатов к Маше Алехиной приходили правозащитники — они приехали к ней в СИЗО в шесть утра, чтобы успеть до начала судебного заседания. Менять адвокатов Маша не стала. Перед кассацией в Мосгорсуде с предложением сменить защитника приходили и к Наде. Она тоже отказалась. Сменила адвоката только Катя.

«Типичная гэбэшная разводка», — сказал мне старый приятель, хорошо знающий диссидентскую среду. Прав ли он? Ответ я пыталась найти у знакомых диссидентов. В последнее время обнаруживается все больше сходства между эпохой Путина и эпохой Брежнева. И тогда власть боролась с адвокатами, которые мешали ей склонять на свою сторону подсудимых. Правда, в советское время участвовать в политических процессах могли только адвокаты с допуском. Но и среди них были такие, кто не хотел играть в игры, которые навязывала власть. Арина Гинзбург, вдова знаменитого диссидента Александра Гинзбурга, рассказала о «процессе четырех» — деле ее мужа и Юрия Галанскова, Алексея Добровольского, Веры Лашковой. Процесс проходил в Мосгорсуде в январе 1968 года: всем четверым было предъявлено обвинение в «антисоветской агитации и пропаганде». Речь шла о составленной Гинзбургом «Белой книге» — документальном сборнике материалов о деле Андрея Синявского и Юлия Даниэля* * В феврале 1966-го оба осуждены — на семь лет и пять лет лишения свободы соответственно — за публикацию книг за границей. . Защитники — замечательные адвокаты Борис Золотухин, Дина Каминская, Владимир Швейский, Семен Ария. Только Золотухин, защищавший Гинзбурга, просил оправдать своего подзащитного. Другие защитники ограничивались снижением срока. Они же уговаривали Золотухина не участвовать в кассации. Он рассказывал, как один из его коллег советовал смягчить позицию и просить о снижении срока. Тогда Золотухин, которому надоело это давление, сказал: «Если бы вы знали, сколько они мне заплатили и какими деньгами!» А на самом деле с «политических» эти адвокаты никаких денег не брали.

Коллега «стукнул» на него, и Золотухина вызвали на парткомиссию, где потребовали, чтобы он поведал все подробности. Он никого не послушался: защищал Гинзбурга на кассации, приговор оставили в силе, а его исключили сначала из партии, а потом и из адвокатуры.

«Тогда было страшно: в прессу мало что попадало, интернета не было, — говорит Арина Гинзбург. — Но несмотря на полную закрытость, отсутствие свободной прессы, ситуация все-таки была более ясной. Хотя я уже долгое время живу в эмиграции, у меня такое ощущение, что сегодня ГБ удается то, что не удалось в наше время. Им удается всех развести. Нас было мало, но мы были едины. Вот, например, выпустили Самуцевич, и все сразу начинают говорить: если ее выпустили, значит, она кого-то сдала. Теперь ей, чтобы себя реабилитировать, придется выкинуть какой-то новый номер, и ее могут опять арестовать, с ее-то условным сроком».

Владимир Буковский, тоже живущий в эмиграции, считает, что дело Pussy Riot «раздуто до безобразия»: «У власти есть способность наступать на собственную мину: если бы девочек не арестовали, дали штраф, о них бы вообще никто не вспоминал».

Буковский говорит, что в советское время политика по отношению к оппонентам была гораздо жестче: «Была установка ломать людей, заставлять их признавать вину, на этом была построена вся карательная система в отношении врагов власти». Главное отличие сегодняшней системы, считает он, в том, что тогда судебные решения принимали в Политбюро, а спецслужбы не были столь всемогущи, как сегодня.

Правозащитник Сергей Ковалев отмечает другую особенность современной власти — она научилась действовать очень тонко, тем самым сбивая всех с толку: «Суд в самом деле принял во внимание существующее отличие в поведении трех девушек: Толоконниковой и Алехиной удалось начать акцию, тогда как Катя (и это есть даже на видео) не успела расчехлить гитару…»

Правильно, но почему только на кассации судьи смогли адекватно оценить материалы дела? О чем думала судья Хамовнического суда Сырова, и получит ли она выговор за то, что ее приговор, говоря на судебном сленге, «не устоял»? Вряд ли: хорошо известно, что приговоры районных судов по резонансным делам согласовываются в Мосгорсуде.

Поступок Кати вызывает удивление у Сергея Ковалева, который сам просидел на зоне семь лет и еще три года провел в ссылке. «Готов ли я сожалеть о позиции Самуцевич? — спрашивает он и отвечает: — Пожалуй, нет. Но что-то во всем этом есть настораживающее. Мне не нравится, что Катя поменяла адвоката, чтобы изменить приговор. Я не судья ей, но я бы так не поступил».

В своих первых интервью прессе Катя объясняет: у нее не было претензий к адвокатам, а в группе Pussy Riot нет раскола. Но чем больше она об этом говорит, тем меньше в это веришь.