Русская православная церковь совершенно неожиданно оказалась в центре политической борьбы. Готовность иерархов играть на одной стороне баррикад, антитеза: традиционные ценности (РПЦ) vs ценности модернизационные (либерально-демократическая оппозиция) — вызывают удивление, если не сказать тревогу. Ибо православные есть по обе стороны. В церковной среде все больше говорят о расколе внутри РПЦ. Что происходит — The New Times обратился к известному историку, профессору МГИМО Андрею Зубову
Широко распространено мнение, что нет общественного института более консервативного, чем религия, тем более «религия традиционная». Но убеждение это верно лишь отчасти. В том, что касается основных вероучительных положений, религии остаются неизменными часто с первых десятилетий своего существования, но в сфере отношений догматов с человеком — религия живой и динамичный организм. Католическая церковь не поменяла ни одного догмата, но весь строй ее жизни полностью преобразился, особенно начиная со II Ватиканского собора. То же самое можно сказать и о Русской православной церкви. И причина этих сдвигов в церковной жизни проста: Церковь не просто «не отделена от общества», как любил говорить покойный патриарх Алексий II, но она — часть общества. Не забудем, что по-гречески слово «церковь» — это экклесия, народное собрание. Церковь — это сообщество людей, разделяющих определенные религиозные истины и пытающихся организовать в соответствии с этими истинами свою жизнь. Истины не меняются, но люди, их отношения и между собой, и с властью, и с внешним миром меняются постоянно. Поэтому постоянно меняется и Церковь как собрание людей, как организм общественный. Чем глубже, чем драматичнее перемены в обществе, тем глубже перемены в жизни Церкви: подвижное в подвижном.
Уроки истории
Вспомним, какие поистине тектонические сдвиги происходили в Русской православной церкви во время и первой (1905–1906), и второй (1917–1922) русских революций. Изменения, завершившиеся Поместным Собором 1917–1918 годов, восстановившим патриаршество и ставшим образцом свободной церковной деятельности. Причина тогдашних, начала ХХ века, церковных изменений проста: люди России освободились политически и граждански, и те из них, кто считал себя верующим православным христианином, захотели переустроить и свою церковную жизнь на принципах, подобающих свободному и ответственному человеку. Этим духом вновь обретенной свободы наполнены «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», написанные в 1905–1906 годах, этим же духом проникнута большая часть церковной печати межреволюционного времени. Тот же дух царствовал на выборах на Поместный Собор в июне-июле 1917 года и в деятельности самого Собора, пока он не прекратил работу под давлением большевиков в сентябре 1918-го. Начиналась новая страшная эпоха — эпоха гонений на человека, попрания его свободы, его достоинства. Люди в России от жизни перешли к выживанию любой или почти любой ценой, в том числе и ценой лжи, согласия на зло и сотрудничества со злом. Вместе со всем народом выживал и погибал народ церковный.
Когда в 1988–1991 годах произошло обрушение тоталитарного коммунистического государства, никто ни из простых людей, ни из политиков, ни из историков, ни из богословов не понимал, до какой степени раздавлен тоталитаризмом человек в России. Это мы начали понимать существенно позже, и, думаю, масштаб разрушения человеческой личности в СССР не осознан в полной мере и до сего дня. И православные искажены, изломаны как личности не менее неверующих, только изломы их отчасти иные, специфические, а отчасти совершенно те же самые, что у неверующих и инаковерующих сограждан. Как это ни страшно звучит, но наше общество свыклось, срослось со злом, с ложью, с полным пренебрежением человеком, который из цели стал средством, материалом тоталитарной коммунистической власти да таковым и остался в общественном сознании «новой» России. И верующие здесь опять же неотличимы (или почти неотличимы) от неверующих en masse.
Но за четверть века, прошедшую со времен агонии и смерти коммунистического режима, наше общество существенно преобразилось. Свобода информации (в том числе и религиозной), свобода въезда и выезда из страны, свобода (какая-никакая, а все же) предпринимательства и возможность независимого от государства существования и получения внеидеологического образования исподволь, мало-помалу меняли умы людей. Опять же и верующих, и неверующих. Это внутреннее освобождение человека вдруг и нежданно вырвалось вулканическим извержением после сфальсифицированных выборов 4 декабря и не остывает.
Церковная революция
В специфической форме те же процессы внутреннего освобождения все эти 25 лет происходили и в Церкви. Повсюду резко активизировалась литургическая жизнь. Христиане от простого посещения богослужения перешли к активному участию в нем. Теперь, и это неслыханно ни для советской, ни для старой России, во многих приходах за литургией причащается почти весь храм. Люди стали читать Библию дома и следить за ходом церковной службы по русскому переводу последования богослужения. Повсеместно создаваются христианские волонтерские организации помощи больным, престарелым, нищим.
Да, подавляющее большинство людей, объявляющих себя православными, в храмы ходит редко и Библию открывает тоже редко, но к сегодняшнему дню сложилось и все увеличивается сообщество активных, образованных и ответственных православных христиан, большей частью до 35 лет, желающих быть и действительно становящихся из объекта субъектом церковной жизни. В Церкви, как и в российском обществе в целом, произошло за 25 лет накопление потенциала правды, достоинства, знания и желания самостоятельного и самоответственного действия. Но как и в нашем государстве, в Церкви властвующие структуры сейчас существенно отстают от общественного движения. Власть в силу физического возраста, а еще более в силу институциональной сращенности с советским прошлым, подчас с самыми отвратительными и человеконенавистническими его структурами, не включается в процесс нравственного возрождения, которым охвачена самая динамичная часть российского общества, и религиозного, и светского. А эта новая часть общества, восстанавливающая свое достоинство и свое право на свободу, страну и Церковь, более не желает мириться с ложью и злом, будь то фальсификация выборов, коррупция, чиновничий произвол — в светской жизни, и подтасовка выборов на Поместный Собор, неевангельская роскошь служителей Церкви, произвольные смещения и перемещения любимых общинами духовников и епископов, безвластие церковных советов, отсутствие независимого церковного суда и подавление живой общинной жизни синодальной вертикалью — в жизни церковной.
В Русской православной церкви и в российском обществе в целом идет один и тот же процесс изживания советского тоталитарного прошлого и утверждения достоинства свободного человека. И по всей видимости, и тут и там он практически одновременно вступил в особо болезненную стадию перехода количества в качество. Процесс этот можно назвать революционным, если бы столь многие в Церкви не боялись как огня самого слова «революция». Но ведь и «мнения архиереев» в 1905–1906 годах были революционными, и Собор 1917–1918 годов был революцией в Русской церкви. Однако вопрос не в слове. Вопрос совсем в другом. Тогда, в начале ХХ века, царская администрация «тащилась» революцией, а не осуществляла по своей воле и мудрости реформы с высоты трона — конец этого «принуждения царя к свободе» был печален и для царя, и для свободы. Церковь тогда, напротив, и делами большинства епископов и богословов, и принципиальностью самого первенствовавшего в Синоде Петербургского митрополита Антония (Вадковского), а потом, в 1917 году, и новоизбранного патриарха Тихона (Белавина) стала инициатором реформ и преобразований. И этот импульс освобождения с высоты патриаршего трона утвердил Церковь и сохранил ее, несмотря на все утраты и в гонениях на родине, и в рассеянии на чужбине.
Администрация светская, администрация Путина трагично повторяет ошибки вековой давности старой российской царской власти. Сумеет ли власть церковная найти путь митрополита Антония и патриарха Тихона и, встав на него, мужественно пойти вперед, возглавляя процесс очищения и возрождения общества и Церкви? Стоит ли говорить, что от этого зависит будущее православия в будущей России.
Tweet
