Тени из прошлого

Отец Владимир Шибаев — настоятель православной церкви Св. Николая Чудотворца в городе Сен-Луи, на границе Франции и Швейцарии. Туда ему и позвонил корреспондент сайта pravda.ru Александр Петров: расспрашивал о том, почему в советские 80-е годы его преследовал КГБ. И священник рассказал, как в 1983 году подписал письмо в защиту религиозной писательницы Зои Крахмальниковой, арестованной в августе 1982 года за издание сборников христианского чтения «Надежда»; рассказал, что его «обвинили в диссидентстве» и провели у него в квартире два обыска. Один из обысков состоялся в январе 1985 года, длился 11 часов, и он запомнил человека, «который вел его дело и проводил обыск с особым рвением». Этим человеком, по версии о. Владимира Шибаева, был депутат Госдумы, в прошлом сотрудник КГБ Геннадий Гудков.

С отцом Владимиром Шибаевым мы познакомились в середине 1981 года. Он не так давно рукоположился, служил за городом, но исповедовал и крестил в московской квартирке на Садовом кольце. До того как стать священником, отец Владимир был реставратором икон, потом окончил семинарию в Троице-Сергиевой лавре. Его матушка Татьяна — выпускница Института иностранных языков им. Мориса Тореза: когда мы познакомились, у них было уже двое сыновей. Дома у Шибаевых всегда было много людей: приходили и молодые и старые, к отцу Владимиру тянулись — он со всеми находил общий язык. Он был, пожалуй, первый из священников у которого я увидела икону новомучеников российских: императора Николая II и исповедников, расстрелянных за веру священников и мирян. РПЦ тогда не признавала их святыми, бумажные иконы с их изображением привозили из-за границы: хранить их дома считалось поступком — их забирали на обысках**Новомучеников в Московской патриархии признали в 1991 г. на Священном Синоде РПЦ, и их иконы стали выставлять в храмах..

Когда в августе 1982 года арестовали мою маму Зою Крахмальникову, отец Владимир не испугался: он продолжал приходить к нам. Увы, но это тоже в то время было поступком: некоторые, даже близкие люди стали наш дом обходить стороной. Отец Владимир был единственным священником РПЦ, подписавшим письмо в защиту мамы.

И он же венчал нас с мужем в маленькой деревенской церкви на станции Партизанская. 1 апреля 1983-го (тогда у руля страны был генсек Юрий Андропов, в прошлом многолетний председатель КГБ СССР) маму приговорили к пяти годам ссылки**До приговора она провела год в СИЗО «Лефортово»., и той же осенью отец Владимир приехал к нам на дачу с огромным рюкзаком продуктов, которые мой отец и муж повезли на Горный Алтай, в поселок Усть-Кан, где моей матери предстояло отбывать наказание.

Рассказывая, с какими трудностями приходилось сталкиваться мужу, матушка Татьяна Шибаева любила повторять: «Искушение, искушение…» Это означало, что Бог посылает их семье испытания, с которыми им приходится справляться, не поддаваясь искушению. А справляться было с чем: у отца Владимира еще в 1982-м начались неприятности из-за того, что он открыто поддержал Крахмальникову, что читал слишком смелые проповеди и в его сельский приход приезжало много народа из Москвы. Вроде бы кто-то донес, что он не поминает за литургией тогдашнего главу РПЦ патриарха Пимена. Короче, в 84-м его отправили за штат, то есть он не был запрещен в служении, но был лишен прихода. Тогда он поехал навестить Крахмальникову в богом забытый Усть-Кан — исповедовать и причастить: по тем временам это был почти подвиг.

Во время этой встречи в ссылке мама договорилась с отцом Владимиром, что издание сборников «Надежда» будет продолжено анонимно — он сам изъявил желание этим заниматься, но, опасаясь гонений, свою фамилию решил не ставить. Зоя Крахмальникова составила десять сборников «Надежда». Они были изданы в издательстве «Посев», которое КГБ считал антисоветским. Последний сборник «Надежды» за ее подписью вышел в 1984 году. Рукописи № 11 потерялись где-то по дороге между Москвой и Мюнхеном. Выпуски «Надежды» № 12 и 13 вышли в 1985–1986 годах, когда она уже была в ссылке. На титульном листе вместо автора значилось: «Собрано и составлено верующими в России». В КГБ же решили, что под этим анонимом кроется муж Крахмальниковой — мой отец, писатель Феликс Светов**Подробнее — в The New Times № 35 от 25 октября 2010 г..

Против Светова тут же было возбуждено уголовное дело по статье 190-1 УК РСФСР («распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»).

23 января 1985 года в Москве прошло несколько обысков по этому делу. Пришли и в нашу квартиру в Южинском переулке рядом с метро «Пушкинская». Автора этих строк накануне вечером муж отвез рожать.

О том, что у нас обыск, я узнала от соседей, которым позвонила с телефона-автомата из роддома: домашний номер не отвечал. Как мне потом рассказывал муж, обыск проводила следователь Ждановской прокуратуры города Москвы Ольга Геннадьевна Леонтьева, женщина лет 30. С моим мужем она разговаривала крайне раздраженно: он в квартире не был прописан — в те годы это считалось тоже почти преступлением. Перед началом обыска следователь Леонтьева предложила Феликсу Светову выдать литературу, «содержащую заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй», и приказала оперативникам произвести личный обыск моего отца и мужа, хотя ордера на это у нее не было.

Обыск длился больше десяти часов (как недавно у Собчак и Навального) — с 7.45 до 18.30. А около семи часов вечера, когда я дозвонилась до мужа, чтобы сказать ему, что у нас мальчик (его мы назвали Тимофеем) весом 3500 и ростом 52 см, муж мне сказал: «Света (так близкие называли моего отца) увели. Мы обменялись с ним крестами».

Чуть позже мы узнали, что в этот же день, 23 января 1985 года, в квартире отца Владимира Шибаева тоже был многочасовой обыск. Тот самый обыск, детали которого батюшка и рассказал корреспонденту pravda.ru спустя 27 лет.

„

Когда в августе 1982 года арестовали мою маму Зою Крахмальникову, отец Владимир не испугался: он продолжал приходить к нам. Увы, но это тоже в то время было поступком: некоторые, даже близкие люди стали наш дом обходить стороной. Отец Владимир был единственным священником РПЦ, подписавшим письмо в защиту мамы

”

Сотрудники Горноалтайского управления КГБ провели обыск и в бараке у моей мамы в поселке Усть-Кан. «Обыск длился 4 часа, — писала она нам, — и они, бедные, притомились, очень много времени ушло на письма, они их тщательно шуровали, надеясь, что я клевету положу в конверт. Я сразу поняла, что у вас беда, что Света забрали… Два с половиной года я боялась, что это случится… По-видимому, их взбесило, что кто-то продолжает «Надежду». Думаю, что тот, кто это сделал, должен открыться. Исповедничество Христа не должно быть безымянным, тем более тогда, когда гонениям подвергаются люди, не причастные к этому, я имею в виду папу. Я подписывала все свои сочинения своим именем…»

Мы передали о. Владимиру просьбу Зои Крахмальниковой обнаружить свое авторство сборника «Надежда», он отказался: обратный поступок мог обернуться для него серьезными неприятностями с КГБ. На суд по делу Феликса Светова он не пришел. А в конце 1986 года от общих знакомых нам стало известно: отца Владимира таскают в КГБ, и он собирается уезжать. Как, каким образом — неясно: граница тогда была еще на замке, страна отгорожена от остального мира железным занавесом, выпускали особо доверенных, кто не мог бы остаться в чужом и враждебном СССР мире чистогана. Кстати, в те годы еще капитан Коломенского горотдела КГБ Геннадий Гудков занимался, как сам рассказывает, именно «выездом»: отправлявшихся как члены разных делегаций или в командировку советских граждан проверяли до седьмого колена. Короче, отцу Владимиру с матушкой и детьми уехать за границу каким-то неведомым нам тогда образом удалось. Попрощаться он не приехал, но нам рассказывали, что он обосновался в маленьком приходе на границе Франции и Швейцарии.

Феликса Светова судили в Мосгорсуде: суд длился один день, зал был забит кагэбэшниками — места не нашлось ни для Булата Окуджавы, ни для других друзей. Видеотрансляций, как сейчас в Хамовническом суде, тогда еще не придумали. Правда, и ротвейлера не было. Приговор — 5 лет ссылки (до суда отец просидел 1 год в СИЗО «Матросская тишина», в камерах по 60 человек) — 8 января 1986 года вынес заместитель председателя Мосгорсуда Вячеслав Лебедев, ныне — председатель Верховного суда РФ с пожизненным правом пребывания на этом посту: в июне 2012 года президент Путин инициировал соответствующие поправки в закон о статусе судей, согласно которым должность председателя Верховного суда и стала пожизненной.

И вот, как пишут в плохих романах, прошло 27 лет. Об о. Владимире Шибаеве в нашем окружении уже подзабыли, а в семье остались смешанные чувства — благодарность за венчание, духовную помощь и дружбу и горечь, что силы оставили его, когда нам было очень тяжело. Впрочем, было понятно, что за той историей, за его внезапным, без прощания и прощения, отъездом в 1986-м кроется какая-то личная драма. Интервью о. Шибаева на сайте pravda.ru было, мало сказать, неожиданным — многое в нем вызывало удивление и вопросы.

Например, по словам корреспондента интернет-ресурса pravda.ru, отец Владимир Шибаев был депортирован из СССР (сам он в телефонном разговоре с корреспондентом The New Times сказал, что это ошибка журналиста), но в диссидентских кругах было известно, что уехал о. Владимир по собственной воле — ему повезло тогда так, как везло мало кому: десятки тысяч людей мечтали вырваться из той клетки под названием СССР, годами ждали разрешения на выезд, мечтали хотя бы краешком глаза заглянуть в неведомый им мир; счастливчиками полагали тех, кому удавалось это по турпутевкам, распределяемым на предприятиях, — как правило, в страны соцлагеря, заграничный паспорт с выездной визой (ее отменили в марте 1993 года) разглядывали как чудо природы. Что касается инакомыслящих, диссидентов, то у них было три пути оказаться на Западе: их высылали (как Солженицына), обменивали на классово близких советским властям (так, например, Владимира Буковского обменяли на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана), выпускали под давлением мировой общественности без права вернуться домой (как «отказника» и борца за право на алию советских евреев Натана Щаранского), либо — это стало возможным в 1987 году, когда началась перестройка и Михаил Горбачев объявил амнистию политическим заключенным, КГБ стал сам решать формальности с получением визы в другие страны. Выпущенным из лагерей политзэкам предлагали выбор: уехать вон из страны либо дать расписку в том, что они не будут больше заниматься «антиобщественной деятельностью». Так, за границей оказались известные диссиденты, жена и муж Татьяна Осипова и Иван Ковалев (каждый из них имел приговор 5 лет лагерей и 5 лет ссылки) — им опер КГБ предложил выехать по так называемой израильской визе**Такая виза предоставлялась советским евреям, которые хотели эмигрировать в Израиль. Однако, поскольку дипломатические отношения с Израилем были разорваны, визы оформлялись через посольство Нидерландов в Москве.. «Мы сказали: «Ладно, — вспоминает Иван Ковалев, — но только у нас никого в Израиле нет и никаких вызовов оттуда нет». Нам сказали не беспокоиться, КГБ берет все формальности на себя, а нам дают две недели на то, чтобы убраться вон, куда угодно. Кажется, надо было явиться в голландское посольство, заплатить 500 рублей (средняя месячная зарплата в СССР была в районе 150 рублей) за институтское образование. Было известно, что в Израиль мы не поедем, выбор был: Европа или Америка. Ехали через Вену или через Рим. Там пробыли месяц или полтора и в конце мая уже были в Америке».

Отец Владимир Шибаев, с которым автор связалась по телефону, на вопрос о том, как и почему он уехал из СССР, ответил: «Последний раз меня допрашивали за месяц до освобождения Андрея Сахарова из ссылки. Все время мне твердили: теперь начинается новая жизнь, вы можете говорить что хотите, писать что хотите, только нас не трогайте. А я говорю: «У меня с вами договоренностей быть не может». Тогда они мне говорят: «Идите в ОВИР и уезжайте отсюда, но запомните: мы можем осуществить любую задачу в любой точке земного шара». Я пришел в городской ОВИР, тут же мне выдали квитанцию, сказали: «Идите за угол, заплатите за лишение гражданства». Я заплатил. Мне сказали прийти на следующий день и потом выдали визы для отъезда в Израиль. В Израиль я ехать не хотел, мне поставили визы в швейцарском посольстве, где меня знали, и мы спокойно выехали в Цюрих».

В интервью pravda.ru о. Владимир дал понять, что выехал из СССР в 1988 году, тот же год назвал и в разговоре с корреспондентом The New Times. Однако и тут память ему изменила: Андрей Дмитриевич Сахаров вернулся из горьковской ссылки в Москву в декабре 1986 года, следовательно, и уехал Шибаев в 1986-м.

Второй вопрос: как он знает, что обыск с пристрастием — 23 января 1985 года — ему устраивал именно Геннадий Гудков? В интервью pravda.ru (13 августа 2012 года) отец Владимир рассказывает, как увидел офицера КГБ через глазок в двери, как бросился сжигать в туалете бумаги, чтобы те не попали в чужие руки, как Гудков их потом оттуда вынимал и сушил на батарее, как издевался над пришедшей к отцу Владимиру прихожанкой с больным ребенком, как, наконец, «украл у нас ружье времен Александра II — снял со стены это ружье и унес».

«У вас сохранился протокол обыска?» — спросила корреспондент The New Times. Шибаев: «Сохранился, но там не очень хорошо видно. А потом вряд ли на протоколе стоит его фамилия. Но тут нет никаких сомнений, это стопроцентно, конечно, это он», — сказал отец Владимир в разговоре по телефону из Сент-Луи 20 августа.

Как изначально, в интервью с pravda.ru, всплыла фамилия Гудкова? «Корреспондент начал с того, что его интересуют 80-е годы жизни РПЦ в СССР, — рассказал Шибаев. — Но потом он спросил меня по поводу обыска. Я честно сказал, что не хочу называть имя этого человека, может быть, он покаялся. Когда я его вижу по телевизору, у меня вся ностальгия по России проходит. Тогда корреспондент сказал: «По нашим данным, это был Геннадий Гудков». И когда он так сказал, я говорю: «Тогда это он». То есть отцу Владимиру, не рассчитывая на его память — прошло-то 27 лет, — вспомнить фамилию офицера КГБ помогли?

Сам Геннадий Гудков называет всю историю чушью: ни в каком обыске у священника никогда не участвовал и вообще, работая в КГБ, церковнослужителями никогда не занимался: «На задержание в Москву я не выезжал, фамилии Шибаев, Светов, Крахмальникова мне ничего не говорят. В самом безобидном случае этот священник что-то очень сильно перепутал», — сказал он после того, как автор дала ему прослушать ту часть интервью с отцом Владимиром, в которой он говорит об обыске и Гудкове. И несколько часов в редакции The New Times депутат рассказывал о своей карьере в КГБ.

Окончил педагогический институт в Коломне, факультет иностранных языков: английский и немецкий; пошел работать в школу, потом взяли в горком комсомола, потом — предложили место младшего оперуполномоченного в Коломенском городском отделе КГБ СССР, который подчинялся Управлению КГБ по Москве и Московской области — там и прослужил с 1981 года по 1988-й и уже в звании капитана поступил в Краснознаменный институт разведки им. Андропова, окончил, а тут вскоре и СССР развалился. Уволился в звании майора в конце 1992-го, занялся бизнесом, в том числе и охранным — ныне известная фирма «ОскордЪ». Этот бизнес ему сейчас, после митингов на Болотной, и порушили: МВД отозвало лицензию. Подполковника и полковника получил уже за охранную деятельность. В Коломне работал по линии Второго главного управления СССР — это контрразведка: опекал банковские институты, следил, чтобы шпионы не проникли в его родной пединститут, занимался анонимами. Религиозными деятелями в КГБ занимался 4-й отдел печально знаменитого Пятого управления КГБ (идеологическая контрразведка): Гудков уверяет, что по этой линии никогда не работал. Приходилось ли участвовать в операциях на территории Москвы? Ответил: «Теоретически мог, но никогда на задержания и обыски меня в Москву не вызывали». Тогда каким образом в интервью с отцом Владимиром Шибаевым могла всплыть его фамилия? «Был в Московском управлении КГБ, кажется, Александр Гудков», — ответил The New Times полковник и пока еще депутат Государственной думы от фракции «Справедливая Россия». Однако найти его ни сам Гудков, ни журналисты пока не смогли. The New Times отправил запрос в Управление ФСБ по Москве и Московской области, но ответа на момент подписания номера в печать не поступило. Корреспондент The New Times спросил о работе Геннадия Гудкова в Коломенском КГБ в 80-е годы его тогдашнего начальника — полковника КГБ в отставке Сергея Сумкина. «У нас сотрудники не работали по религиозной линии, в том числе и Гудков. И как руководитель Коломенского горотдела я не имел права вообще посылать кого-то без указаний сверху», — сказал Сумкин. Могли ли на обыск к священнику в Москве отправить «по указанию сверху»? Ответ: «Если это дело вела прокуратура, то пусть прокуратура расскажет, привлекала ли она к этому делу Гудкова».

Корреспондент The New Times нашла следователя Ждановской прокуратуры Ольгу Геннадьевну Леонтьеву, которая вела дело Феликса Светова, по которому и проводили обыск у о. Владимира Шибаева. Леонтьева из прокуратуры ушла в 1995 году, потом десять лет работала адвокатом. Сейчас на пенсии. «Меня никакие дела, ни Гудков, ни, извините, ваш папа, не волнуют, — с ходу заявила она. — Когда я ушла из прокуратуры, я вычеркнула все дела из памяти. Сожгла все свои личные архивы. Мне так проще. Гудков, его рожа лица, его фамилия и имя у меня ни с чем не ассоциируются. Были дела, которые курировал Московский комитет КГБ, какие-то курировал Центральный. У меня таких дел в 80-е годы было много. Они шли потоком. По одному из дел я допрашивала отца Александра Меня, и он оставил у меня неизгладимое впечатление: интеллигентнейший, умнейший человек», — сказала Леонтьева по телефону. И дала на прощание совет: «Я как бывший профессионал говорю вам: не лезьте вы в это дело, все равно вы ничего не узнаете. То, что прошло, то прошло. Тогда было такое время: я исполняла свою работу, и исполняла ее неплохо».

С отцом Владимиром мы договорились: когда депутат Гудков приедет в редакцию The New Times, мы дадим им возможность поговорить по телефону. «Я готов с ним разговаривать, если он признается, что был у меня на обыске», — согласился Шибаев.

Мы набрали номер телефона отца Владимира, и автор сказала ему, что с ним хочет поговорить Геннадий Гудков. Вот этот разговор.

— Он сознался в том, что он был у меня на обыске? — спросил отец Владимир и, не дожидаясь ответа, закричал: «Я не хочу с ним говорить, потому что для меня это привидение. Если он не сознается, что был у меня на обыске и меня допрашивал».

Шибаев: Я знаю, что это он. А разговаривать с ним не собираюсь, потому что он для меня — не существующая личность.

Шибаев: Я не ошибаюсь, моя жена не ошибается, и мой сын не ошибается, я прекрасно это знаю, я с гэбистами не разговариваю, это слуги лжи и сатаны…

И в телефоне пошли короткие гудки.

Геннадий Гудков пытался задать свой вопрос — тщетно. И было видно: этот монолог отца Владимира его задел.

Неожиданные откровения православного батюшки из Франции, да еще аккурат в тот момент, когда на Гудкова обрушилась российская репрессивная машина, и у автора, для которой это и личная история, и у знавших священника Шибаева по восьмидесятым годам, мягко говоря, вызвали удивление. И подозрения — тоже.

Наши личные отношения позволили мне задать отцу Владимиру тяжелый вопрос в лоб: «Вас не вербовали тогда для сотрудничества с КГБ?» О том, что такое в советское время было, и бывало нередко, в диссидентских кругах было известно и в советское время, а в постсоветское — написаны книги. Отец Владимир ответил: «Они хотели или человека уничтожить, или чтобы он с ними сотрудничал. Они всегда хотели». — «Они вам предлагали сотрудничать?» — «Мне прямо сотрудничество не предлагали».

«Церковь, конечно, была подмята спецслужбами — агентура в Церкви была на очень высоком уровне», — признает и полковник Гудков.

Вербовали епископов, простых священников, служителей приходов, вербовали и мирян. Староста одной из московских церквей, у которого была агентурная кличка Арамис, в интервью еще в самом начале 1990-х годов для фильма Евгении Альбац и Татьяны Митковой «Страна под колпаком», рассказал, что «большинство церковных старост были негласными сотрудниками КГБ. Чекистов интересовало все: проповеди, исповеди, фамилии тех, кто приносил детей на крещение, появление в церкви какой-то богословской литературы, вместе с которой, например, мог оказаться «Архипелаг ГУЛаг» или «Бодался теленок с дубом» Солженицына.

Отец Григорий Эдельштейн, известный своими диссидентскими взглядами, в донесениях 4-го («религиозного») отдела Пятого управления КГБ СССР проходил по делу оперативной проверки (ДОП) под кличкой Клерикал. Его тоже пытались завербовать, но безуспешно. «Гэбэшник спросил меня: «Вы, наверное, подписку не дадите?» — вспоминает отец Георгий в интервью The New Times. — Я сказал: «Нет». «Мы с вами будем просто беседовать, — сказал я. И мы беседовали. И он мне прямо говорил, что если священник послушный, сотрудничает, то его направят на тот приход, где у него доходы будут больше».

Священника Владимира Шибаева отец Георгий хорошо помнит: «Я с ним общался, и он вызывает у меня очень большие подозрения. Почему ему дали уехать из СССР — это вопрос к Лубянке: кого и зачем выпускали или оставляли».

Священник Александр Шаргунов уверен, что о. Владимира Шибаева все-таки депортировали за то, что он помогал Зое Крахмальниковой, Шаргунов считает его пострадавшим за веру человеком.

Другие знакомые отца Владимира оправдывают странности в его интервью тем, что «уехавшие в эмиграцию часто любят приукрашивать свою биографию, жаловаться на всякие преследования и гонения. Это придает важности и интереса их личности». Может быть, и история с участием депутата Гудкова в обыске у отца Владимира имеет те же причины? Хотелось бы верить.

Сам отец Владимир Шибаев в письме Зое Крахмальниковой в 1992 году, в день Прощеного воскресенья, писал: «Если ты думаешь, что я испугался сесть в тюрьму, то ошибаешься, тюрьма была бы для меня выходомосвобождением, если бы меня посадили. Одному Богу известно кому из нас было труднее, тебе в ссылке или мне в Москве?»**Стиль, орфография и пунктуация письма полностью сохранены..

Отцу Владимиру под шестьдесят — впереди, даст Бог, еще много лет жизни. Были бы открыты архивы КГБ, как это собирались сделать после августовского путча 1991 года, — сомнения и вопросы, связанные с этой историей, могли бы быть сняты. То же, кстати, и в отношении депутата Гудкова: в архивах, наверное, хранятся и распоряжения на проведение обыска у отца Владимира, и фамилии сотрудников, которым это грязное мероприятие было поручено. Ведь знаем же мы сегодня фамилии тех, кто проводил обыск у тех же Собчак, Навального, тех, кто сидит по делу о «массовых беспорядках» на Болотной. Беда в том, что архивы закрыты. А закрыты потому, что люстрации в России, в отличие от абсолютного большинства стран Восточной Европы, так и не было. И документы по-прежнему охраняют и, когда нужно, подбрасывают журналистам те или наследники тех, кто был служителем репрессивной машины советского времени. Потому и возвращаются тени из прошлого.

О том, почему новая власть новой России отказалась от люстрации и закрыла архивы под замок, — читайте в следующем номере The New Times.