 |
| Икона святого новомученика
Александра Мюнхенского |
До последнего времени об этом мужественном и светлом человеке в России, на его родине и родине его деда и матери, практически ничего не знали. Если в послевоенных публикациях на Западе имя Александра Шмореля встречалось постоянно, то в СССР и ГДР рассказывалось, как правило, о «мюнхенской антифашистской группе, руководимой студентами братом и сестрой Шолль», без упоминания об Александре Шмореле. И на то была причина, что называется, идеологического характера.
Семья Шморель в Оренбурге. Начало ХХ в.
Враг большевизма
На допросе в гестапо 26 февраля 1943 года этот человек, двадцатипятилетний студент медицинского факультета Мюнхенского университета, заявил: «…Я вновь хочу подчеркнуть, что по своему мышлению и чувствам я больше русский, нежели немец. Но прошу учесть, что я не отождествляю Россию с понятием большевизма, напротив — я откровенный враг большевизма».
В «Политическом исповедании», написанном в тюремной камере в марте того же года, Шморель говорит о своих монархических убеждениях: «Я… не хочу сказать, что государственная форма правления в России до 1917 года была бы моим идеалом, — нет. Царская власть тоже имела свои недостатки, быть может, даже очень многие, но ее основы — верные. В царе русский народ имел своего представителя, своего отца, которого горячо любил — и это по праву. В нем видели не столько главу государства, сколько именно отца, попечителя, советника народа — и опять же с полным правом, ибо таково и было отношение между ним и народом. Неладно обстояло дело почти со всей интеллигенцией, полностью потерявшей связь с народом, которая так и не смогла найти ее больше. Но, несмотря на смертельно больную интеллигенцию, а следовательно, и правительство, я считаю, что для России царская власть — единственно правильная форма». В показаниях на допросах были сделаны и такие признания: «Вступая в 1937 году в немецкую армию (я поступил добровольно), я принес присягу фюреру. Я открыто признаюсь, что уже тогда мне внутренне что-то претило, но я объяснял себе это необычностью военной жизни и надеялся впоследствии приобрести иной настрой. Я, несомненно, обманулся в этой своей надежде, так как в кратчайшее время вступил в конфликт со своей совестью».
Гестапо тщетно пыталось обнаружить связи «русского» с советской разведкой. Их не было.
Архивные материалы дела, касающегося «Белой розы» и ее организатора Александра Шмореля, после взятия Берлина были вывезены в Москву и там долгие годы хранились, что называется, за семью печатями. В то время как в Германии «Белая роза» для послевоенных поколений стала символом сопротивления нацистскому режиму. Журнал «Шпигель» в одной из своих публикаций о «Белой розе» писал: «До сегодняшнего дня в Германии нет ни одной группы сопротивления, которая почиталась бы так, как та, ядро которой образовали мюнхенские студенты». Хотя в годы войны на территории нацистской Германии существовали и другие молодежные антифашистские группы, например, прокоммунистическая «Пираты эдельвейса» и прозападная «Дети свинга». Последние выражали свой протест, слушая американский джаз и танцуя под джазовые мелодии.
„
Чтобы печатать листовки, студенты на свои деньги купили множительную технику. Большое количество листовок было отправлено по почте
”
Скорый суд
Подпольная антифашистская группа Weise Rose («Белая роза»), насчитывавшая более 30 человек, была создана в июне 1942 года студентами медицинского факультета Мюнхенского университета им. Людвига Максимилиана. Ядро ее составляли семь человек: шестеро студентов — 25-летний Александр Шморель, 23-летний Кристоф Пробст, 24-летний Ганс Шолль, его сестра, 22-летняя София Шолль, 25-летний Вилли Граф, 23-летний Ганс Ляйпельт — и 49-летний профессор философии Курт Хубер. «Белая роза» просуществовала менее года, успев выпустить и распространить несколько антинацистских листовок, где говорилось о необходимости национального и личного покаяния за развязанную войну и о христианском долге борьбы с «диктатурой зла». Поначалу это были сотни листовок, затем тысячи, распространяемые на территории рейха. Александр Шморель развозил их в чемо-
дане, путешествуя на поезде по Австрии и Германии. Для того чтобы печатать листовки, студенты на свои деньги купили множительную технику. Большое количество листовок было отправлено по почте. Адреса брали из телефонного справочника.
После разгрома армии Паулюса под Сталинградом на стенах нескольких зданий в центре Мюнхена появились надписи, сделанные черной краской: «Долой Гитлера!» и «Свобода!» Несколькими днями позже молодые антифашисты были схвачены. 17 февраля 1943 года, когда Ганс и Софи Шолль принесли в университет чемодан, набитый листовками, и стали раскладывать их в пустых аудиториях и коридорах, завхоз университета сдал студентов в гестапо. Вскоре арестовали всех остальных членов «Белой розы». В газете «Фёлькишер беобахтер» поместили фотографию Александра Шмореля с надписью «Разыскивается преступник», и он тоже был схвачен.
Первый процесс по делу «Белой розы» состоялся уже 22 февраля, то есть спустя всего четыре дня после ареста Ганса и Софи Шолль. У Роланда Фрайслера, председательствовавшего на суде, было очень много общего с Андреем Вышинским, который на сталинских политических процессах требовал расстреливать подсудимых, «как бешеных собак». В молодости Вышинский был меньшевиком. А нацист Фрайслер, попавший в русский плен во время Первой мировой войны, после революции в России побыл большевистским комиссаром. Но несмотря на это, Гитлер высоко ценил главу народного трибунала, беспощадного к «врагам рейха». Фрайслер приговаривал почти всех обвиняемых к смертной казни. Суд над братом и сестрой Гансом и Софи Шолль длился всего два часа, и смертный приговор был приведен в исполнение в тот же день.
Члены немецкой антифашистской организации «Белая роза»: Софи Шолль, ее брат Ганс (слева) и Кристоф Пробст
Следующий процесс по делу «Белой розы» начался 19 апреля 1943 года. На скамье подсудимых находились четырнадцать человек, а председательствовал тот же Фрайслер. После того как был зачитан текст антивоенных листовок «Белой розы», со своего места встал адвокат профессора Хубера, которого, как и его студентов, судили за призыв к свержению национал-социалистического строя, оскорбление фюрера и пораженческие настроения. Адвокат выкрикнул: «Хайль Гитлер!» — и заявил: «Я только сейчас узнал о содержании листовок. Как истинный немец, я считаю для себя невозможным осуществлять защиту человека, обвиняемого в столь чудовищном преступлении». Фрайслер удовлетворил просьбу адвоката…
Тогда, в 1943 году, после ареста Александр отклонил предложение подать просьбу о помиловании — он не мог признать за нацистским режимом право распоряжаться его жизнью. В преддверии суда, прекрасно зная, что приговор предрешен, дядя Александра Шмореля, ветеран НСДАП Рудольф Гофман, направил письмо на имя рейхсфюрера СС Гиммлера. Как рассказывает в книге о «Белой розе» Игорь Храмов* * И. Храмов. Русская душа «Белой розы». Оренбург, 2005. , обладатель золотого партийного значка Гофман просил пощадить чувства родителей Александра и сохранить ему жизнь.
Гиммлер ответил на это письмо так: «Уважаемый партайгеноссе Гофман! Я получил прошение о помиловании студента Александра Шмореля. Я нахожу, что вы поступаете весьма порядочно, вступаясь за… вашего племянника. В то же время… я вынужден сообщить вам, что не смогу содействовать помилованию… Недостойное деяние Александра Шмореля, которое безо всякого сомнения в значительной степени обусловлено присутствием в нем русской крови, заслуживает справедливого наказания».
Александр Шморель был приговорен к смерти и 13 июля 1943 года умер на гильотине — в нацистской Германии это был распространенный метод казни для уголовных преступников, к которым относили и борцов Сопротивления.
„
Материалы дела «Белой розы» и ее организатора Александра Шмореля после взятия Берлина были вывезены в Москву и долгие годы хранились за семью печатями. В Германии «Белая роза» стала символом сопротивления нацистскому режиму
”
Правда в бездне лжи
Впервые информация о «Белой розе» появилась сразу же после ареста участников группы. «Справедливое наказание предателей борющейся нации» — так называлась заметка в «боевом листке национал-социалистического движения Великой Германии» газете «Фёлькишер беобахтер». Затем об аресте и казни мюнхенских студентов рассказал Томас Манн в регулярной передаче Би-би-си из Лондона. А 1 ноября 1946 года по случаю открытия мемориальной доски, увековечивающей память участников «Белой розы», газета «Зюддойче цайтунг» опубликовала статью, где была помещена фотография с подписью «Русский немец Александр Шморель» и приводились отрывки из его писем и листовок, сочиненных им и его другом Гансом Шоллем.
Позднее писателю Игорю Храмову удалось отыскать в советских архивах вывезенные после войны в СССР протоколы допросов Александра Шмореля в гестапо и другие уникальные документы — образно говоря, окропленные кровью лепестки «Белой розы».
«Самое недостойное для культурного народа — не сопротивляясь, предоставить управлять собою клике безответственных властителей, преданных темным страстям…» — так начинается первая из листовок «Белой розы». «Своим апатичным отношением к этим темным личностям он предоставляет им возможность так действовать, он терпит это правительство, которое несет безмерную вину, да он же и сам виноват, что оно вообще могло возникнуть! Каждый хочет считать себя непричастным… и засыпает со спокойнейшей, чистой совестью. Но он не может освободить себя от этой вины…» (листовка № 2). «Не скрывайте вашу трусость под покровом мнимой мудрости! Ибо с каждым днем, пока вы медлите, пока не сопротивляетесь этому исчадию ада, ваша вина растет, подобно параболической кривой, все выше и выше» (листовка № 3). «Всякое слово из уст Гитлера — ложь. Когда он говорит «мир», он имеет в виду войну, а когда он обращается к Всевышнему, то изрыгает страшнейшую хулу, ибо имеет в виду власть лукавого, падшего ангела, сатаны» (листовка №4).
Листовки содержали призывы искать единомышленников, чтобы «вскрыть и расширить бездну между лучшей частью народа и всем тем, что связано с национал-социализмом», а что касается соучастников режима, даже самых незначительных, надо сделать так, чтобы никому впоследствии не удалось «в последнюю минуту, наспех сменив знамена, делать вид, будто ничего не произошло!» (листовка № 4).
А вот что писал Александр о русских, покинувших Россию и встреченных им на немецкой земле: «Все это люди, которые когда-то покинули свою родину, чтобы избежать несвободы, отважившись на невероятные трудности только для того, чтобы не служить ненавистной идее. И как раз этот простой народ, который я видел сегодня в церкви, именно он — бесценнейший. Они-то как раз бежали не затем, чтобы спасти деньги и драгоценности, как многие богачи; нет, они бежали, чтобы спасти свою свободу и свободу своих детей. Где найдется подобный пример, чтобы столь громадная часть народа возымела смелость отказаться от всего того, что она называла своим, и бежать, бежать от порабощения?»
 |
| Надгробие на могиле Александра
Шмореля на мюнхенском кладбище «Ам Перлахер форст» |
Дед Александра Карл Август Шморель переселился из Восточной Пруссии в Оренбург в середине XIX века. Он был скорняком, занимался также торговлей мехами. В семье было десять детей. Его младший сын Хуго, врач одной из оренбургских больниц, взял в жены дочь православного священника Наталью Введенскую. Но через год после рождения первенца Александра жена Хуго умерла от тифа. Второй женой Хуго стала дочь обрусевшего немца Елизавета Гофман. Вскоре у Александра появились брат Эрик и сестра Наташа. В 1921 году семья вместе с русской няней Александра репатриировалась в Германию и поселилась в Мюнхене. Жена Эрика Герта Шморель рассказывала, что благодаря своей жене Елизавете (Лили) Хуго Карлович даже в Мюнхене продолжал вести свою привычную «русскую» жизнь. Лили взяла детям русского учителя, собирала русскую библиотеку, воспитывала Александра в православии — вере его рано умершей матери. И до последней минуты жизни он оставался глубоко верующим человеком.
Накануне казни он написал родителям:
«Мюнхен, 13.7.43
Мои любимые отец и мать! Итак, все же не суждено иного, и по воле Божией мне следует сегодня завершить свою земную жизнь, чтобы войти в другую, которая никогда не кончится и в которой мы все опять встретимся. Эта встреча да будет вашим утешением и вашей надеждой. Для вас этот удар, к сожалению, тяжелее, чем для меня, потому что я перехожу туда в сознании, что послужил глубокому своему убеждению и истине. По всему тому я встречаю близящийся час смерти со спокойной совестью. Вспомните миллионы молодых людей, оставляющих свою жизнь далеко на поле брани — их участь разделяю и я… Несколько часов — и я буду в лучшей жизни, у своей матери, и я не забуду вас, буду молить Бога о утешении и покое для вас. И буду ждать вас!
Одно особенно влагаю в память вашего сердца: не забывайте Бога!!!
Ваш Шурик.
Со мною уходит проф. Хубер, который просит передать вам сердечнейший привет!»
Перед смертью он исповедовался и принял причастие. Исповедовавшему его в камере православному священнику Александр Шморель сказал: «Я выполнил свою миссию в этой жизни»…
Александр Шморель. Довоенная фотография
Согласно православной догматике, канонизация — процесс причисления к лику святых — означает, что Церковь свидетельствует о близости этих людей к Богу и молится им как своим покровителям.
Активист антифашистской организации «Белая роза» Александр Шморель, казненный 13 июля 1943 г. в мюнхенской тюрьме «Штадельхайм», причислен к лику местночтимых святых Берлинско-Германской епархии Русской православной церкви заграницей. Торжество прославления новомученика возглавил архиепископ Берлинский и Германский Марк. 4 февраля от кафедрального собора в Мюнхене начался крестный ход на кладбище «Ам Перлахер форст», где у могилы Александра Шмореля была отслужена последняя панихида перед канонизацией. Затем за Всенощным бдением в соборе вынесли икону новомученика Александра; была пропета служба новопрославленному святому.
Tweet
