#Дискуссия

«Даже внутри этой катастрофы остаются островки жизни»

11.01.2024 | Вопросы: Евгения Альбац*

Принесет ли 2024 год что-то обнадеживающее? The New Times вместе с политологами Андреем Колесниковым* и Дмитрием Орешкиным* пытался увидеть положительные тенденции в самом ближайшем будущем

kolesnikov-oreshkin.jpg
      
Евгения Альбац*: Люди ужасно устали от дурных новостей. Плохие новости, как известно, хлеб журналистики, это то, что привлекает зрителей и читателей, и тем не менее в начале нового года хочется чего-нибудь положительного. Вы видите какие-то положительные сценарии на 2024 год?


Хорошие плохие сценарии

Дмитрий Орешкин: Если речь о сценариях, то не вижу, честно сказать, но я вижу некоторые тенденции, которые наверное приведут к положительным сценариям. Но то, что кажется положительным для меня, точно не является положительным для путинского режима и для значительной части широких народных масс тоже. Для меня положительной была <горбачевская> перестройка, например, а для 75% квалифицированных рабочих на заводах военно-промышленного комплекса СССР она привела к значительному ухудшению условий жизни. Да, страна поднялась, в стране появились нормальные деньги, нормальная экономика, еда, одежда, телефоны, автомобили, компьютеры и многое остальное. Но считалось, что оно как бы само собой с неба упало. А вот то, что папа потерял работу на ракетном заводе или на заводе, где производят прицелы для танков, вот это была катастрофа. Поэтому что считать положительным? 

Я считаю положительным то, что путинскому режиму значительно сузили пространство жизни. Вот это мне кажется очевидным. Положительно то, что он не смог и уже не сможет взять Киев, не смог пробить коридор до Одессы и Приднестровья, он даже не может взять всю территорию ДНР и ЛНР. Он вынужден сокращать свои планы. Это хороший знак, потому что стало понятно, что путинский режим не справляется. Но большинство населения думает противоположным образом, они же хотят победы. Поэтому мои позитивные прогнозы неизбежно будут звучать как негативные для путинского режима и значительной части тех, кто его поддерживает.

Могу пробежаться по этим позитивным моментам. Во‑первых, фундаментальным образом выросла путинская зависимость от США. О чем мы сейчас всё время говорим: F16 не F16, ракеты не ракеты, телезрителей кормят тем, что вот сейчас изберем Трампа и жизнь наладится. Ну изберем-не изберем — это еще посмотрим, но даже если изберем, то это все равно означает, что Россия зависит от Соединенных Штатов — пытается влиять, пытается вмешаться. Даже в Советском Союзе, хотя политические лидеры понимали, что есть разница между республиканцами и демократами, но такой вот очевидной зависимости от геополитического противника не было. А сейчас она налицо. НАТО расширилось. Православная церковь, которая обслуживает путинский режим, скукожилась. Впервые в Украине праздновали Рождество 25 декабря, как во всей Европе. Рижский патриарх произнес очень достойную проповедь о том, что надо молиться за окончание войны, мир и примирение между братскими народами. 

Есть еще несколько других таких же соображений, начать с того что Путин начал закупать стреляющее железо в Северной Корее, это значит, что гонку вооружений он не тянет — от этого развалился Советский Союз. Так что в долгосрочном плане понятно, что он загоняет страну в тупик и в этом тупике она развалится, и в этом тоже малого позитивного. Но ничего более оптимистичного я вам предложить не могу, потому что из этого режима по-хорошему выбраться нельзя. Можно только по-плохому, через кровищу, через развал государственности, и так далее. Сейчас вот те, кто понимает, должны с благодарностью вспоминать, как Горбачев сумел без большой крови уйти от совершенно чудовищного, немыслимо неэффективного, античеловечного коммунистического режима, по которому сейчас скучает значительная часть моих уважаемых соотечественников. Десять лет мы пожили после этого нормальной жизнью, но не понравилось, захотелось подняться с колен, и вот сейчас мы получаем то что получаем.

Хаос может быть, могут быть войны кланов, и силовики могут проявить себя самым ужасным образом, но когда это будет, у России исчерпаются резервы, в том числе психологические и эмоциональные. Уже сейчас даже тем, кто поддерживает режим, хочется мира, спокойствия, это было очень заметно перед Новым годом


Андрей Колесников: Безусловно могут быть у народа проблемы в соответствии со сценариями Дмитрия Борисовича, но тем не менее это не катастрофа, это наоборот выход из катастрофы. Мы находимся внутри катастрофы, где-то в её середине, начале или в конце — этого мы не знаем, и боюсь, наших прогностических возможностей не хватит предсказать, но эрозия режима, его развал или демонтаж, в зависимости от того как будут развиваться события, для страны безусловно позитивный сценарий. И если мы говорим именно о позитивных сценариях, то здесь можно идти от противного. Сейчас есть два сформировавшихся в экспертном сообществе уже даже не сценариев, а как бы истин: то, что после Путина будет хаос, дальнейшая фашизация и будет еще хуже, чем при Путине; и что Россия развалится на несколько анклавов, несколько государств, в географо-политическом смысле это будет уже не одна страна, а много других. 

Мне представляется, что этого развала не будет. Во‑первых, потому что российские регионы сейчас сильно зависит от трансфертов из федерального бюджета, они практически сидят на игле Москвы. Есть очень серьезное региональное неравенство, которое именно разного рода трансфертами из центра пытаются погасить. Иногда с большим, иногда с меньшим, сейчас скорее с краткосрочным успехом, потому что начинает работать ВПК, и в тех регионах, где это уже прекращало работать, есть рабочие места, есть повышение зарплат. Но всё это должно закончиться, потому что это прежде всего бюджетная игла, непродуктивная и непроизводительная экономика. Экономика, которая производит вооружение для смерти, не производит товары для жизни. И второй важный момент состоит в том, что руководители этих регионов, будучи в основном технократами, выращенными в Москве, имеют амбиции вернуться в эту самую Москву, занять определенное положение в министерствах, ведомствах, администрации, аппарате правительства и так далее. У большинства из них нет амбиции стать региональными атаманами, у них есть амбиции стать московскими хозяевами большего или меньшего масштаба.

Что касается хаоса — да, он может быть, могут быть войны кланов, и силовики могут проявить себя самым ужасным образом, но очевидно когда это будет, у России исчерпаются резервы, прежде всего финансово‑бюджетные, экономические, политические. Но и психологические и эмоциональные. Уже сейчас даже те, кто в общем поддерживает режим, мечтают о мире, им хочется покоя, спокойствия, это было очень заметно перед Новым годом. И вообще говоря, есть интерес эти самые резервы каким-то образом быстро восстановить. А это без либерализации режима, хотя бы маленькой, постепенной, осторожной, не получится. Исторические примеры говорят о том, что либерализация в том или ином виде начиналась и после смерти Сталина, и сразу после ухода геронтократов. Так что позитивные сценарии это скорее избегание катастрофических, хаотичных сценариев. Мне кажется, что это вполне достижимо и реалистично, но после того, как уйдет в историю путинский режим.


Безымянный кандидат

podipsi.jpgЕвгения Альбац: В марте 2024 года должны пройти так называемые выборы, и мы уже видим, что по каким-то странным причинам Кремль опасается любого «черного лебедя», который может прилететь, или даже представления о том, что этот лебедь может прилететь. Свидетельством тому стало то, что Алексея Навального**, лидера российской оппозиции, отправили за Полярный круг, почти за две тысячи километров от Москвы. Возможно вы скажете, что причина этому то, что Кремль пытается задушить любые альтернативные голоса, голоса тех, кто способен предложить какие-то альтернативные сценарии, другие варианты развития. Почему сейчас, когда, казалось бы, Путин демонстрирует победу на украинском фронте — взяли Марьинку, украинское наступление закончилось провалом — в Кремле такие страхи в связи с выборами (или с тем, что они называют выборами) в марте 2024 года. Ведь понятно, что будут контролировать абсолютно всё и даже явку нагонят с помощью электронного голосования?

Дмитрий Орешкин: У меня есть соображения на этот счет, но я сначала вернусь к позитиву. Вы обратили внимание, что заткнулись насчет ядерного удара? То ли Запад перестал бояться, то ли Путин слишком часто об этом говорит, но вот за два года этого не состоялось, и в общем это повод Западу полагать, что самая страшная сфера непредсказуемости сузилась. А во всех других направлениях никакой экспансии у Путина не будет, потому что в современном мире оборонительная война эффективнее наступательной. Накидать вокруг мин не суперсложная задача, построить оборонительные сооружения не суперсложная задача, а преодолеть их практически невозможно, потому что нужно создать концентрацию сил, которая отслеживается с помощью дронов. То есть нельзя сформировать ударный кулак и стремительным прорывом добраться до каких-то новых целей. Ну да, блистательная победа под Марьинкой. А ту же Авдеевку взять до сих пор не могут...

Но вернемся в выборам. Во‑первых, конечно это не выборы: я с девяносто пятого года выборами занимаюсь довольно плотно, примерно понимаю, как они устроены в любезном отечестве. До прихода <руководителем ЦИК> господина Чурова это была процедура не идеальная, но конкурентная. Не скажу, что там всё было честно и чисто, но была реальная конкуренция, и начальники с ужасом и с интересом ожидали результатов: как они проголосуют, эти лохи (начальники искренне считали избирателей лохами, но от них многое зависело, и надо было перед ними танцевать всякие танцы и рассказывать байки). Байки у всех были разные, но перед избирателями ходили на задних лапах и что-то обещали. Сейчас выборы превратились в ритуал, электоральный обряд, но этот ритуал для Путина очень важен. Если он вдруг не соблюдается, то это значит, что в королевстве Датском что-то подгнило. Поэтому — все на выборы. 

И надо набрать <за Путина> 80 процентов. Задача нарисовать 80 процентов тяжела, потому что ресурс фальсификаций ограничен, вопреки мнению уважаемой либеральной общественности, которая считает, что там всё куплено. При этом надо понимать, что у Путина есть настоящая поддержка в глубинном народе. Но символический обряд для такого рода примитивных общественных структур чрезвычайно значим, поэтому не только Навальный сидит, но и <сопредседатель движения «Голос»*> Гриша Мельконьянц сидит, который абсолютно легален, сдержан, аккуратно выбирает слова, прекрасно знает законы и никаких законов не нарушал, а единственное, что он делал — это организовывал прописанное в законе о выборах право контролировать подсчет голосов и организацию выборов. Поэтому его с сентября посадили и до сих пор не предъявили никакого обвинения, потому что предъявить нечего, а он опасен, потому что он организует выборы — это значит они боятся, это значит выборы для них важны. И демократической общественности пора прекратить морщить носик по поводу избирательных процедур, а этим ритуалом воспользоваться. 

Понятно, что Путина сменить не получится, но важно, сколько Путин наберет, кто будет на втором месте, как поведут себя регионы — для региональных начальников это суперважно, потому что для них это отчет перед центром. Если ты набрал сильно меньше поставленной задачи, значит ты плохой. Если ты нарисовал результат какой надо, но получил какие-то скандалы и неприятности — тоже плохой. Поэтому вся эта машина нервничает и относится всерьез, и только наш брат либерал изящным движением руки говорит: а там всё куплено, всё проплачено, они всё равно всё нарисуют — я голосовать не пойду. Это называется лужковский феномен: он раньше всех понял, что выборы должны проходить без протестного электората, чем его меньше, тем лучше. Соответственно те, кто игнорирует эту процедуру, работают на интересы начальников: поверьте, гораздо проще нарисовать бюллетень за человека, который не пришел, чем перерисовать уже поданный бюллетень. Так что надо рассматривать эти выборы не как выборы, конечно, а как обряд, но задача в том, чтобы этот обряд превратить в демонстрацию, делегитимизировать его, если угодно.

Идея Навального о том, что голосовать надо — правильная, он пробовал в свое время заниматься бойкотом и понял, что это пустой номер


Евгения Альбац: Дмитрий Борисович, если коротко: надо пойти, взять бюллетень и проголосовать — за кого? Какие там варианты?

Дмитрий Орешкин: Надо прийти, взять бюллетень, ни в коем случае не поддаваться на приглашение пропустить его через КЭК, так называемый комплекс электронного голосования, потому что потом с результатами будут делать в сети всё что захотят. Голосовать только бумагой, используя призыв Алексея Навального голосовать за любого, кроме Путина. Я бы его немножко сфокусировал: не надо голосовать ни за Харитонова, ни за Надеждина, ни за кого угодно другого, надо грамотно испортить бюллетень. Грамотно испорченные бюллетени, которые признаны недействительными, входят в число 100%, это просто ещё один кандидат — безымянный, который вас точно не обманет, потому что он вам ничего не обещает, которого нельзя снять с дистанции, потому что он прописан в законе, и через него можно продемонстрировать свое отношение к этой процедуре. Ты пришел и показал, что ты есть и что ты в гробу эту всю процедуру видал, для этого надо поставить не одну, а две-три галочки в окошечки, тогда невозможно с достоверностью определить результат волеизъявления избирателя, бюллетень считается недействительным и входит в сумму 100%. Мне кажется.

Андрей Колесников: Тот факт, что Навальный исчез в самый интересный момент, в период официального начала президентской кампании, говорит о том, что им не нужны никакие альтернативные голоса, тем более голоса, имеющие вес. И желательно этих людей максимально изолировать. Чтобы они не могли влиять на общественное мнение. Потому что мы видим, как относятся к любому альтернативному мнению — как к преступлению. Это означает, что степень консолидации для режима очень важна. Им надо 80 процентов — чтобы показать, что есть это большинство и есть меньшинство, которому невозможно никуда сдвинуться, ни вправо ни влево, оно остается меньшинством, а большинство страны за автократом. Это прямой смысл проведения выборов: они должны стать праздником автократии.

В этом году они совпадут с юбилеем, десятилетием присоединения Крыма, и соответственно выбирая Путина, «выбирая» в кавычках, мы вспоминаем, что мы выбрали Крым, а с Крыма началось наше возвращенное величие. Именно тогда период вставания с колен из нулевой фазы, из фазы рассуждений и словесной подготовки превратился как бы в реальное действие. Это нужно отметить, и в этом тоже смысл выборного обряда. Это освеженная легитимация и собственно Путина, и вообще всего того, что он делает, в первую очередь военной операции: голосуешь за Путина — значит голосуешь за бойню. Это повторяющаяся легитимация даже не с 2018 года, а с 2020‑го, когда он совершил автопереворот: изменил конституционные основы государства и стал претендовать на вечное правление. И нужно немножко освежить эти ощущения, эти эмоции, нужно устроить ралли вокруг флага, устроить очередные Лужники или что у них там будет на этот раз. Это всё будет убеждать людей в том, что у них нет иного выхода, кроме как присоединиться к этому кажущемуся вечным большинству, чтобы спокойно жить дальше. Бросаешь бюллетень в урну, отчитываешься перед начальством, что голосуешь за Путина, и тем покупаешь себе немного спокойной жизни в рамках этого режима.


Какие священники нужны

uminskiy.jpg
      
Евгения Альбац
: Священнику о. Алексею Уминскому <на фото>, который возглавлял один из московских приходов и к которому приходили многие люди из московской интеллигенции, РПЦ отказала в служении. Это не первая репрессия в отношении священников. Но она кажется знаковой. Так руководство РПЦ пытается доказать чекистам, что они, пардон, правее папы римского, или это ФСБ в привычной советской манере рассказывает Русской православной церкви, какие священники ей нужны, а какие нет?

Дмитрий Орешкин: Я бы сказал, что и то и то. Прелесть такого рода режимов заключается в том, что они должны быть идеократическими, то есть идея должна быть одна, именно поэтому они хотят вернуть идеологию в Конституцию, хотя государственная идеология Конституцией запрещена. Сейчас, как и при совке, должно быть идеологическое сплочение, отец Звездоний вместе с чекистами должен вести народ единственно верным путем, а тут какие-то диссиденты. Ну конечно выжигать их каленых железом. А второе — показать федеральному центру, Кремлю, что ты самый эффективный борец с внутренними и внешними врагами. Для патриарха Кирилла это жизненно важно, потому что он со всех сторон лузер, он поссорился с Константинополем, он не смог удержать огромную украинскую православную диаспору, он теряет влияние на территории СНГ, не говоря уже про территорию бывшего Советского Союза. Ему надо как-то показать свою полезность, свою эффективность. Ну значит давай создавать врагов и потом вскрывать их. Это предсказуемо, отвратительно, пошло, но по-другому они не умеют.

Андрей Колесников: Я думаю, что РПЦ в ее сегодняшнем виде это органическая часть и один из важных департаментов аппарата пропаганды, принуждения, репрессий. Одна из ее функций в том, чтобы проповедовать героическую смерть: официальная церковь оправдывает смерть, хотя должна воспевать жизнь, в этом смысле она мало что общего имеет с христианством, но такова функция. Те кто внутри церкви выступает против тезиса о полезности и героике смерти, те безусловно являются врагами и режима, и части этого режима — Русской православной церкви, к нему применяется репрессия, и в этом смысле РПЦ тоже силовой орган, который принуждает людей к единомыслию. У него есть репрессивный инструмент, который своих людей, находящихся внутри системы, может преследовать, может запретить им заниматься тем, чем они считают себя призванными заниматься. Это деградация института церкви как такового. Ну а что сейчас, собственно, не деградировало?

Если кто-то мыслит христианство иначе, чем господин Гундяев, то ему или башку оторвут, или пусть сидит под лавкой и не высовывается


Евгения Альбац: Вот что меня поражает в этой истории. Сколько прихожан было у священника Алексея Уминского? Ну предположим 300–500. В это самое время существует Youtube-канал известного профессора Соловья*, который через день рассказывает о том, что Путин находится в холодильнике, на аудиторию не сравнимую с той, к которой обращался отец Алексей Уминский. При этом профессор Соловей тоже находится в Москве. В Москве на бумаге выходит еженедельник «Собеседник», который публикует интервью с Ильей Яшиным* из колонии в Смоленске, а «Собеседник» доставляется в смоленскую колонию. Когда я издалека за этим наблюдаю, у меня ощущение, что это точно не советская власть. Советская власть не допускала, чтобы такое происходило.

Дмитрий Орешкин: Ну кое-что допускало. А как вывозили мемуары Хрущова за рубеж? Там ведь с ним работал агент КГБ. Что-то они тоже понимали. Нужна была «Литературная газета» с ее фигой в кармане для ряда товарищей. Точно так же они потом держали «Эхо Москвы» и несколько более или менее независимых изданий, которые сейчас трудятся за рубежом. Терпели. В истории с Уминским всё как всегда — с одной стороны, это демонстративный акт, чтобы другим неповадно было. Если кто-то мыслит христианство иначе, чем господин Гундяев, то ему или башку оторвут, или пусть сидит под лавкой и не высовывается, поскольку трудно рядовому попу лишиться аудитории, он же ничему другому не обучен, и не настолько большая часть из них искренне веруют, чтобы на крест или на какие-то серьезные трудности идти ради своих убеждений, для этого надо быть Андреем Кураевым*, для этого надо быть Уминским. А остальные поймут это как сигнал и будут петь как надо. Сергианство вещь историческим опытом проверенная. Как с одной стороны, так и с другой. Ничего удивительного, все предсказуемо. Освобождаются от диссидентства.

Андрей Колесников: Хороший вопрос, сколько прихожан у Уминского. Можно спросить, сколько подписчиков у Ивлеевой, организовавшей ту злополучную «голую» вечеринку. Сколько поклонников у существа, про которого я узнал только после скандала — рэпера Vasio, которого сейчас загнали на второй срок административного ареста и чуть ли не повестку там вручили, и так далее. Власти важно, чтобы не дышало ничего вокруг, чтобы любой такого рода акт преследовался. Это жесткий сигнал всем людям из артистической тусовки: в случае чего вы тоже будете погашены самым жестоким образом и потом просто не подниметесь. Будете или сидеть без работы, или вынуждены будете уехать из страны, а мы вас будем продолжать добивать. Не дай Бог, конечно, когда идет вот такой напалм. 

И при этом остаются какие-то островки относительно свободного высказывания, иногда даже свободного действия. Здесь есть элемент случайности. И вообще факты проявления смелости внутри страны на разных фронтах описываются вопросом: а что, так можно было? Вот есть издатели, которые публикуют «иностранных агентов», причем серьезное издательство. Другие не станут, другие скажут «нет-нет-нет, мы даже договор с вами не будем заключать, ничего такого не будет». Самоцензура — это страшная вещь. На этом строится режим. А некоторые живут так, как будто никакой цензуры нет, и им удается что-то делать, так тоже можно некоторое время, наверное. Вот та же «Новая Газета» запустила журнал «Горби», нигде его не зарегистрировав. Когда пытаешься что-то сделать, иногда что-то такое получается, этого власть побаивается, но не всегда может всё схватить. При советской власти было немножко другое, там были регулируемые краники, через которые выходил пар, там была балансировка, была тонкая игра. Здесь уже нет никакой игры, есть просто плита, которой пытаются накрыть всех, и через эту плиту пробивается травка, но не всю травку они успевают выпалывать. Тут совершенно другая механика работает.

Евгения Альбац: При Советской власти была понятна логика: снимать время от времени крышку с кипящего котла. А здесь я логики не вижу. Почему начались такие репрессии в отношении госпожи Ивлеевой? Она никогда не занималась никакой политикой, это был такой российский кич, демонстрация больших денег и то, что они понимали под «жизнь удалась». Почему надо было устраивать этот мордобой?

Дмитрий Орешкин: У меня есть гипотеза. Эти ребята не унюхали свежих запахов, которые проистекали с Олимпа. Войну Путин начинал в стиле специальной военной операции. Это значит специально обученные люди быстренько приходят, берут Киев, получают хлеб-соль, и всё прекрасно, все поют и пляшут. Как было в рамках афганской войны, то есть где-то там далеко, нас не касается. Поэтому нельзя было говорить, что в Украине война. Война это что-то серьезное, а там — ну специальная военная операция.

Но вот Киев бомбили, но не взяли, Одессу не взяли, Николаев не взяли, Харьковскую область потеряли — и вот здесь выходит на поверхность господин Кириенко и произносит слово «война» в Мариуполе. Эту войну надо сделать народной, сказал он, забыв между прочим, что вот депутата Горинова посадили за то, что он произнес слово «война», а власть этого не разрешала. 

Так вот вариант первый — СВО — подразумевает, что всё в порядке. Мы пляшем и поем, у нас успех в жизни, мы покупаем дорогие автомобили, мы показываем по очереди левую грудь или правую и таким образом стрижем купоны. Они думали, что это правильно, они продолжали зарабатывать свои бабки, они продолжают показывать свои сиськи — потому что СВО. А в Кремле уже решили, что нет, не СВО — Народная Война, а раз Народная Война — титьки убрать, пояса затянуть, плечом к плечу сплотиться вокруг любимого вождя, и речь уже не о захвате, а о священной защите священных рубежей. И здесь, конечно, надо сурово брови насупить, и не до танцев с голой задницей. А тут выступают какие-то персонажи, которые надевают носок на пипиську, тем более носок даже не цвета российского флага. Ну тут соответственно ты начинаешь негодовать, потому что... ну как? Весь народ страдает, потому что Народная Война, мы даем отпор, мы наносим блоку НАТО сокрушительное поражение в Марьинке, может быть, в Авдеевке, а эти сукины дети прожигают жизнь, сверкают голыми задницами. Их надо всенародно наказать, чтобы поняли, что война дело серьезное. 

А их ошибка заключается в том, что они не поняли, что они уже должны не голыми ходить, а в камуфляже. И поэтому они кинулись позорным образом каяться и исправляться, потому что они привыкли деньги зарабатывать, а им объяснили, что с помощью голых вечеринок это уже неактуально, теперь надо петь патриотические песни, равняйтесь, товарищи, на Шамана. Воспитательный сигнал, как Андрей говорит. Нечего тут гедонизмами всякими заниматься и Бог знает чем еще, когда весь народ сплачивается плечо к плечу вокруг любимого вождя.

Они расшатываются идею того, что есть правда и есть ложь, есть честные выборы и есть нечестные выборы. Сегодня нормальный средний неглупый человек, который плавает в волнах интернета, не может отличить правду от лжи


Евгения Альбац: Дмитрий Борисович, почему тогда можно говорить о Путине в холодильнике?

Дмитрий Орешкин: Потому что Соловей — это узкоспециализированный на либеральной тусовке человек, широкие народные массы на него не обращают внимания. И я думаю вот что. Ничего не хочу личного сказать про этого профессора, но он решает важную для Кремля задачу, он утверждает концепцию постправды. Все врут. Верить никому в такой ситуации нельзя. А доверять можно товарищу Сталину или товарищу Путину. Мне кажется, они таким образом расшатываются идею того, что есть правда и есть ложь, есть честные выборы и есть нечестные выборы. Когда ты говоришь с людьми про выборы, они говорят: а что вы думаете, в Америке честные выборы? Ну и так далее. Этим ребятам так гораздо удобнее работать. Сейчас нормальный средний неглупый человек, который плавает в волнах интернета, не может отличить правду от лжи.


Причины для оптимизма

Евгения Альбац: Под занавес попробуйте, пожалуйста, представить позитивный сценарий в чистом виде...

Андрей Колесников: Мне кажется, позитивного сценария быть не может. Но даже внутри этой катастрофы остаются островки частной жизни, островки возможности некоего высказывания и даже предъявления каких-то альтернатив внутри этой системы. Мы видим, что экономика выдерживает издевательство над ней, выдерживает не потому, что пошли государственные инвестиции в ВПК и от этого возник рост, а потому что есть еще рыночная экономика, и она удивительным образом спасает отчасти режим, но в том числе и людей, и будет удерживать хоть какой-то уровень жизни внутри страны. А позитивный сценарий состоит, конечно, в эрозии и демонтаже режима, которые все равно происходят. Просто мы не можем предсказать скорость этого процесса, он может оказаться достаточно длительным, но мне представляется маловероятным сценарий хаоса после ухода Путина и буквального развала после того, как закончится Путин и путинизм.

Дмитрий Орешкин: Мне кажется важным и позитивным, что мы с вами совершенно перестали слышать про путинферштейн, то есть для большей части западного общества стало понятно, что такое Владимир Владимирович Путин, как было понятно, что такое Советский Союз. Мы отмечаем, что увеличилась зависимость путинского режима от нефти, а мы видим, как <в мире> наращивается производство сланцевой нефти, что было предсказуемо. И понемножечку это сказывается. Путин орел-орел, но ядерной бомбой грохнуть его не хватает. И раз профессор Соловей говорит про то, что следующей целью Путина будет Прибалтика, значит этого точно не будет, точно также как Путина мы с вами не увидим в заморозке еще несколько лет. Ничего особенно хорошего обещать не могу, но суперплохого тоже. Переход конфликта на Украине в затянувшуюся фазу для Путина, мне кажется, скорее опасен, чем выгоден. У Путина было четыре всплеска популярности, все четыре связаны с войной, но опыта длинной войны у него нет. А между военными пиками у него было проседание рейтингов, потому что если война затягивается, люди уже не реагируют на патриотическую риторику, они вспоминают про подорожание яиц, прорванные трубы и т. д. Именно поэтому власти надо вскрывать гнезда врагов, проводить пятиминутки ненависти, орать, визжать, разоблачать «голые вечеринки», и т. д. Это проще, чем победить в технологической войне. 

Я думаю, что позитивная новость заключается в том, что быстрой победы у Путина точно не будет, и я сильно подозреваю, что победы не будет вообще. Конечно, он может назвать победой все что угодно, в том числе взятие Марьинки, но в долгую он, как и Советский Союз, обречен на проигрыш с более совершенной, более сложной, более гибкой, более разнообразной, при всех недостатках, естественно, но все-таки более человеческой моделью жизни. Поэтому будем смотреть в 2024 год с оптимизмом.


*Евгения Альбац, Андрей Колесников, Дмитрий Орешкин, Илья Яшин, движение «Голос», Андрей Кураев, Валерий Соловей Минюстом РФ признаны «иностранными агентами».
**Алексей Навальный внесен в реестр «экстремистов и террористов».

Фото: s3.amazonaws.com, vladimir.er.ru, svisroman.wordpress.com


×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.