 |
|
Герб Литовской ССР.
1940—1990
|
 |
|
Герб Литовской республики.
1918—1940 и с 1990 г.
|
Витаутас Казюленис. Присяга в ссылке
В 1940 году, когда cоветские войска вошли в Литву, семейство Казюленисов жило в Варене, литовском городе рядом с польской границей. Витаутасу в это время было 10 лет. В городке обосновался советский гарнизон. Но ненадолго — немцы пришли в Варену в первый же день войны. Родители Витаутаса бежали из города, а он со старшими братьями остался дома. Когда в 1944 году советские войска вошли в Литву второй раз, одного из братьев, Ляваса, дважды допрашивали по подозрению в сотрудничестве с немцами. В конце концов он ушел в партизаны. Ночью 19 декабря 1947 года дом Казюленисов был окружен солдатами. «Они зашли в дом, прочитали нам протокол особого совещания. А мне было 17 лет. Чтобы я не сбежал (а были такие случаи, что молодежь бежала от высылок), посадили меня за стол: с одной стороны солдат и с другой». Витаутасу и его родителям дали два часа на сборы и разрешили взять с собой по 50 килограммов вещей на человека.
Эшелон из 56 вагонов с литовцами целый месяц шел до Тюмени, потом до Тобольска, а затем — до Бачалинского лесозавода Байкальского района Тюменской области. Семью Витаутаса и еще одну литовскую семью поселили в доме местных колхозников. Бедность там была такая, что трехлетний сын хозяев Шура не мог толком ходить от голода, так что мать Витаутаса его подкармливала.
В ссылке молодой Витаутас вместе с агрономом Казисом Янкаускасом создали организацию «Присяга в ссылке» и денежный фонд для поддержки особо нуждающихся, стали выпускать газету на литовском языке «Без родных». Весной 1951 года четверых членов «антисоветской» организации арестовали, объединили обвинение с еще одной литовской группой, у которой нашли оружие, предъявили обвинение в подрывной деятельности и приговорили к расстрелу. Двадцатилетнего Витаутаса допрашивали десять дней подряд, потом на три месяца поместили в камеру смертников, где он ожидал казни. «Я много книг прочел, где говорят, что человек перед смертью всю свою жизнь видит. И я думал: какая у меня жизнь, какая? Мне двадцать лет, тут военное время, тут дела такие. Когда я жил? Я и не жил», — так вспоминает те дни Казюленис.
Смертный приговор заменили на 25 лет в исправительно-трудовом лагере плюс 5 лет поражения в правах. Казис Янкаускас и один из участников «Присяги в ссылке» были расстреляны.
Витаутаса этапировали в Норильск, потом на золотые прииски Колымы, а закончил он ссылку в Иркутской области. Разрешение вернуться в Литву получил только в 1961 году, после того как написал письмо Хрущеву.
Иоанна Мурейкене (Улинаускайте). Несовершеннолетняя политзаключенная
Она родилась в Каунасе в 1928 году в многодетной семье местного полицейского. В январе 1941 года отца арестовали. Мать Иоанны Зофия осталась одна с пятью детьми. Чтобы семью не выслали, они были вынуждены прятаться у знакомых, ночевать в разных местах.
С приходом немцев стали возвращаться некоторые арестованные советскими властями люди. В газете был опубликован список имен репрессированных, но не расстрелянных литовцев — там было и имя Казимираса Улинаускайтиса. Позже, в 1954 году, выяснилось, что Казимирас отбывал срок в Воркуте и Печоре. Домой вернулся в середине 50-х. В 1944 году, когда в Литву снова вошли советские войска, была объявлена мобилизация. Литовцы служить Советам не хотели, поэтому многие ушли в лес. Обуреваемая желанием отомстить за отца, 17-летняя Иоанна стала помогать «лесным братьям»: передавала прокламации, листовки, носила медикаменты. Вскоре был арестован доктор Владимир Малускас, который помогал Иоанне добывать лекарства. На допросах его сильно били, и он выдал 14 известных ему партизанских имен, в том числе и Иоанну. Осенью 44-го ее забрала контрразведка. Следствие в Каунасской тюрьме было тяжелым, с ночными многочасовыми допросами, ледяным карцером. «Невозможно было сидеть, так холодно. Так я танцую, бегаю кругом, а эти карцеры такие узкие, полтора метра. Один надзиратель пожилой смотрел, смотрел, открывает двери и говорит: «Выходи». Двери оставил приоткрытыми, поставил табуретку, принес чаю горячего, говорит: «Напейся, маленькая. Как ты сюда попала?» Дал мне булочку и дал посидеть на той табуретке до утра. Видно, очень жалко было меня».
Она получила 10 лет исправительно-трудового лагеря. В феврале 1945-го Иоанну этапировали в Коми, Печору. Сменила несколько лагерей, в 1949-м попала на этап в Тайшет, а летом 1950-го ее перевели в Дудинку, где ее как «политическую» определили на самые тяжелые земляные работы, разгрузку угля и бетона; из Дудинки — в Норильск...
В 1954 году ее дело пересмотрели и, как арестованную несовершеннолетней, 6 октября 1954 года освободили. Ей было 26 лет. И не было ни профессии, ни образования...
Георг Бисениекс. Дипломат, лишенный страны
4 октября 1940 года в квартиру № 1 дома 25 по проспекту Сигулдас в Риге явилась группа сотрудников НКВД. Предъявив постановление на арест, подписанное лейтенантом госбезопасности Анпилоговым, чекисты приказали открывшему дверь человеку проследовать за ними. Жильцом 1-й квартиры был Георг Бисениекс — латвийский дипломат и политик, член партии «Прогрессивное объединение», кавалер Ордена трех звезд и Ордена возрождения Польши. Чекисты изъяли у Бисениекса пишущую машинку «Ундервуд», две коробки с наградами, фотографии, пакет с рукописями и документами. На момент ареста Бисениекс числился безработным. Со своей последней должности директора Латвийского ипотечного банка он был уволен 6 августа 1940 года, на следующий день после решения Верховного Совета СССР о «добровольном» присоединении Латвии.
Георг Бисениекс родился в 1885 году на хуторе в окрестностях Митавы (Елгавы). Он был младшим братом Яниса Бисениекса — агронома и общественного деятеля, основателя Елгавской сельскохозяйственной школы, издателя газеты Zemkopis («Земледелец»), соратника первого президента Латвии Яниса Чаксте — и революционера, политкаторжанина Вольдемара Бисениекса, расстрелянного НКВД в 1938 году по обвинению в «шпионаже» (посмертно реабилитирован в 1957-м). С 17 лет Георг входил в социал-демократические организации (меньшевик), участвовал в революции 1905 года. В 1908 году был приговорен к каторге и сослан в Иркутскую губернию, откуда ему удалось бежать за границу — в Бельгию, затем в Англию. Провозглашение независимой Латвии 18 ноября 1918 года застало Георга Бисениекса в Лондоне. По поручению министра иностранных дел Зигфрида Мейеровица Бисениекс возглавил работу вновь созданного латвийского представительства, а в 1921 году стал первым послом Латвийской Республики в Великобритании, пробыв на этом посту до 1924 года.
Свое второе дипломатическое назначение Бисениекс получил в 1933 году на должность консула Латвийской Республики в Ленинграде. 1 декабря 1934 года в Смольном был убит Киров. Советская печать сообщила, что убийца Кирова Леонид Николаев, женатый на латышке Милде Драуле, встречался с консулом Латвии, который якобы участвовал в подготовке покушения. Несмотря на ноту протеста латвийского МИД, отрицавшего какую-либо связь своего консула с Николаевым, Георг Бисениекс был объявлен в СССР персоной нон-грата и вернулся в Ригу.
Уйдя с дипломатической службы, Бисениекс работал в Сельскохозяйственном экономическом обществе, страховом обществе «Даугава», Латвийском ипотечном банке. После ультиматума Молотова, ввода советских войск и безальтернативных «выборов», установивших в Латвии коммунистический режим, Бисениекс и его жена, англичанка Лотти-Луиза Ханней, остались в Риге. 24 февраля 1941 года Георг Бисениекс был этапирован в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму Главного управления госбезопасности НКВД. На допросах он отказался признать себя виновным. В обвинении говорилось, что Георг Бисениекс «проводил антикоммунистическую работу», «являлся соучастником убийства Кирова» и «занимался шпионажем против СССР в пользу латвийской и английской разведок». 7 июля 1941 года военная коллегия Верховного суда СССР на закрытом заседании признала Бисениекса виновным по статьям 58-6 (часть 1) и 58-8 УК РСФСР, приговорив к смертной казни. Его расстреляли 27 июля 1941 года.
В июле 1995 года племянница Георга Бисениекса Майя Кара-Мурза получила из Главной военной прокуратуры РФ уведомление за подписью старшего военного прокурора В.В. Смыкова. «Бисениекс Г.Я. на основании ст. 3 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» реабилитирован посмертно, — сообщал чиновник. — О судьбе Ваших родственников, а также о месте захоронения расстрелянного по приговору Бисениекса Г.Я. сведений в Главной военной прокуратуре не имеется».
Юри Мартин, академик Академии наук Эстонии: «Никогда этой ночи не забуду»
Брат моего дедушки был волостным секретарем в волости Ляхте рядом с Тарту. Когда началась депортация (очевидно, это был 49-й год), он должен был составлять списки тех, кого высылали. Он отказался или же делал что-то не так, как требовали, — этого я точно не знаю, я был маленький. Я гостил у дедушки, когда за ними пришли. Помню ту ночь как сейчас — пришли не военные, а гражданские, светили фонарями, всех разбудили. Никогда этой ночи не забуду. Увели дедушкиного брата, мать и сестру, а дедушку оставили — он был полностью парализован. Их отправили в Красноярский край — сначала были в лагере, потом в поселке, уже не за колючей проволокой. Работали на лесоповале. Они вернулись лет через пять — слава богу, все, там никто не погиб. Дедушка к этому времени умер, и мы все стали жить в Тарту, в его квартире неподалеку от Ботанического сада, как большая семья. Дедушкин брат пошел работать комендантом университетского корпуса — несмотря на образование, больше никакой работы он так и не получил. Сестра и образования не получила, даже среднюю школу не окончила. Замуж так и не вышла, и детей после лесоповала иметь не могла. Она была женщина хрупкая, но работала потом всю свою жизнь на очень простых работах. Они довольно часто говорили о том, что там было, воспоминания были мрачные, но жить как-то было надо, поэтому старались жить не воспоминаниями, а повседневной жизнью. Я не помню, чтобы была какая-то ненависть или что-то такое — но как им эта жизнь давалась, знали, конечно, только они. А они особенно не раскрывали, что у них на сердце было.
Владимир Адрик. Репрессированным не считается
Отец Владимира Адрика с отличием окончил в Санкт-Петербурге Высшую военную академию в звании поручика. Был офицером царской армии, служил во время Первой мировой у генерала Брусилова, за военные заслуги был награжден Георгиевским крестом. С матерью Владимира познакомился в Нарве, куда дочь эстонца-банкира бежала из революционного Петербурга. После прихода советских войск отца Владимира арестовали и расстреляли, а его с матерью отправили в вечную ссылку в Сибирь, без права возвращения. Почти два месяца ехали они в эшелоне в Пермь. Однажды на перегоне через реку Каму, когда Владимир с матерью, вооруженные котелком и чайником, пошли в кухонный вагон за похлебкой и теплой водой, Владимир заметил, что вагон не охраняется и из него можно выбраться. А под мостом, рядом с местом остановки поезда, был пароход — как потом оказалось, тоже со ссыльными. Владимир уверенно взобрался на трап и повел за собой мать, а когда контролер грозно спросил: «Вы кто? Куда идете?» — сказал ему по-русски: «Не узнаешь, что ли? Смотри хорошенько!»
На этом пароходе они добрались в Кашпир, рудник в Самарской области. Там добывали сланцевый газ. Мама пошла работать в бухгалтерскую канцелярию. Но в 1942 году им пришлось покинуть поселение: кто-то из местных настучал начальству, что они беглые репрессированные эстонцы. Начальник поселения оказался нормальным мужиком, посадил Адриков в лодку к своему однокласснику, и тот их увез. Всю войну они проработали в колхозе в Саратовской области. Когда в Эстонию снова вошли советские войска, Адрики вернулись в Таллин. Владимир стал работать в телефонной сети и проработал в связи более 50 лет. Сейчас на пенсии, живет с женой и детьми, состоит в обществе памяти Memento, член совета старейшин. До сих пор не признан государством репрессированным.
Витаутас Лейструмас, актер частного театра в Вильнюсе:
«Мы всегда отделяли власть, систему — от обычных людей»
Об оккупации в моей семье говорили всегда и много, потому что мой дед был в ссылке в Сибири. Тогда забрали всю семью — отца, мать и четверых детей, в том числе моего деда, которому было 9 лет. Отец деда умер почти сразу: его отделили от семьи и отправили куда-то в шахту (дед не знает точно), мама не пережила первую же зиму. Старший брат заболел и его парализовало — он всю жизнь потом был лежачим больным. А дед и его две младшие сестры как-то выжили. Ели траву. Дед рассказывал, что в Сибири много съедобных трав и что они уже в первую свою там весну знали, какие травы можно есть. Еще он говорил, что им, оставшимся без взрослых, иногда помогали ссыльные литовцы; а местное население — нет, он такого не помнит. Но в принципе, по словам деда, им пришлось очень быстро повзрослеть, чтобы выжить. О том, что у Литвы есть свой флаг, желто-зелено-красный, я узнал от деда. Мне было лет пять, когда мы пошли на митинг по поводу освобождения Литвы (это было начало перестройки), и я увидел много флагов, которые отличались от флага Литовской ССР — его я знал хорошо. Дед тогда объяснил, что вот этот, желто-зелено-красный, и есть настоящий. После этого мне стали что-то дома рассказывать: про ссылку, про оккупацию.
Русский мы в школе не учили, но во дворе было несколько русских ребят, поэтому что-то по-русски я понимал, но немного: дома всегда говорили только по-литовски. Всерьез решил выучить язык в 16 лет сам, потому что хотел прочитать «Мастера и Маргариту» в оригинале.
К русским на моей памяти отношение не сильно изменилось: мы всегда относились к ним просто как к людям, очень отделяли власть, систему — от обычных людей. Мы же не называем всех немцев фашистами и не относимся к каждому так, словно он служил в СС... Так же и с русскими.
В 1940 году, когда cоветские войска вошли в Литву, семейство Казюленисов жило в Варене, литовском городе рядом с польской границей. Витаутасу в это время было 10 лет. В городке обосновался советский гарнизон. Но ненадолго — немцы пришли в Варену в первый же день войны. Родители Витаутаса бежали из города, а он со старшими братьями остался дома. Когда в 1944 году советские войска вошли в Литву второй раз, одного из братьев, Ляваса, дважды допрашивали по подозрению в сотрудничестве с немцами. В конце концов он ушел в партизаны. Ночью 19 декабря 1947 года дом Казюленисов был окружен солдатами. «Они зашли в дом, прочитали нам протокол особого совещания. А мне было 17 лет. Чтобы я не сбежал (а были такие случаи, что молодежь бежала от высылок), посадили меня за стол: с одной стороны солдат и с другой». Витаутасу и его родителям дали два часа на сборы и разрешили взять с собой по 50 килограммов вещей на человека.
Эшелон из 56 вагонов с литовцами целый месяц шел до Тюмени, потом до Тобольска, а затем — до Бачалинского лесозавода Байкальского района Тюменской области. Семью Витаутаса и еще одну литовскую семью поселили в доме местных колхозников. Бедность там была такая, что трехлетний сын хозяев Шура не мог толком ходить от голода, так что мать Витаутаса его подкармливала.
В ссылке молодой Витаутас вместе с агрономом Казисом Янкаускасом создали организацию «Присяга в ссылке» и денежный фонд для поддержки особо нуждающихся, стали выпускать газету на литовском языке «Без родных». Весной 1951 года четверых членов «антисоветской» организации арестовали, объединили обвинение с еще одной литовской группой, у которой нашли оружие, предъявили обвинение в подрывной деятельности и приговорили к расстрелу. Двадцатилетнего Витаутаса допрашивали десять дней подряд, потом на три месяца поместили в камеру смертников, где он ожидал казни. «Я много книг прочел, где говорят, что человек перед смертью всю свою жизнь видит. И я думал: какая у меня жизнь, какая? Мне двадцать лет, тут военное время, тут дела такие. Когда я жил? Я и не жил», — так вспоминает те дни Казюленис.
Смертный приговор заменили на 25 лет в исправительно-трудовом лагере плюс 5 лет поражения в правах. Казис Янкаускас и один из участников «Присяги в ссылке» были расстреляны.
Витаутаса этапировали в Норильск, потом на золотые прииски Колымы, а закончил он ссылку в Иркутской области. Разрешение вернуться в Литву получил только в 1961 году, после того как написал письмо Хрущеву.
Иоанна Мурейкене (Улинаускайте). Несовершеннолетняя политзаключенная
Она родилась в Каунасе в 1928 году в многодетной семье местного полицейского. В январе 1941 года отца арестовали. Мать Иоанны Зофия осталась одна с пятью детьми. Чтобы семью не выслали, они были вынуждены прятаться у знакомых, ночевать в разных местах.
С приходом немцев стали возвращаться некоторые арестованные советскими властями люди. В газете был опубликован список имен репрессированных, но не расстрелянных литовцев — там было и имя Казимираса Улинаускайтиса. Позже, в 1954 году, выяснилось, что Казимирас отбывал срок в Воркуте и Печоре. Домой вернулся в середине 50-х. В 1944 году, когда в Литву снова вошли советские войска, была объявлена мобилизация. Литовцы служить Советам не хотели, поэтому многие ушли в лес. Обуреваемая желанием отомстить за отца, 17-летняя Иоанна стала помогать «лесным братьям»: передавала прокламации, листовки, носила медикаменты. Вскоре был арестован доктор Владимир Малускас, который помогал Иоанне добывать лекарства. На допросах его сильно били, и он выдал 14 известных ему партизанских имен, в том числе и Иоанну. Осенью 44-го ее забрала контрразведка. Следствие в Каунасской тюрьме было тяжелым, с ночными многочасовыми допросами, ледяным карцером. «Невозможно было сидеть, так холодно. Так я танцую, бегаю кругом, а эти карцеры такие узкие, полтора метра. Один надзиратель пожилой смотрел, смотрел, открывает двери и говорит: «Выходи». Двери оставил приоткрытыми, поставил табуретку, принес чаю горячего, говорит: «Напейся, маленькая. Как ты сюда попала?» Дал мне булочку и дал посидеть на той табуретке до утра. Видно, очень жалко было меня».
Она получила 10 лет исправительно-трудового лагеря. В феврале 1945-го Иоанну этапировали в Коми, Печору. Сменила несколько лагерей, в 1949-м попала на этап в Тайшет, а летом 1950-го ее перевели в Дудинку, где ее как «политическую» определили на самые тяжелые земляные работы, разгрузку угля и бетона; из Дудинки — в Норильск...
В 1954 году ее дело пересмотрели и, как арестованную несовершеннолетней, 6 октября 1954 года освободили. Ей было 26 лет. И не было ни профессии, ни образования...
 |
|
Герб Латвийской ССР.
1940—1990
|
 |
|
Герб Латвийской республики.
1918—1940 и с 1990 г.
|
4 октября 1940 года в квартиру № 1 дома 25 по проспекту Сигулдас в Риге явилась группа сотрудников НКВД. Предъявив постановление на арест, подписанное лейтенантом госбезопасности Анпилоговым, чекисты приказали открывшему дверь человеку проследовать за ними. Жильцом 1-й квартиры был Георг Бисениекс — латвийский дипломат и политик, член партии «Прогрессивное объединение», кавалер Ордена трех звезд и Ордена возрождения Польши. Чекисты изъяли у Бисениекса пишущую машинку «Ундервуд», две коробки с наградами, фотографии, пакет с рукописями и документами. На момент ареста Бисениекс числился безработным. Со своей последней должности директора Латвийского ипотечного банка он был уволен 6 августа 1940 года, на следующий день после решения Верховного Совета СССР о «добровольном» присоединении Латвии.
Георг Бисениекс родился в 1885 году на хуторе в окрестностях Митавы (Елгавы). Он был младшим братом Яниса Бисениекса — агронома и общественного деятеля, основателя Елгавской сельскохозяйственной школы, издателя газеты Zemkopis («Земледелец»), соратника первого президента Латвии Яниса Чаксте — и революционера, политкаторжанина Вольдемара Бисениекса, расстрелянного НКВД в 1938 году по обвинению в «шпионаже» (посмертно реабилитирован в 1957-м). С 17 лет Георг входил в социал-демократические организации (меньшевик), участвовал в революции 1905 года. В 1908 году был приговорен к каторге и сослан в Иркутскую губернию, откуда ему удалось бежать за границу — в Бельгию, затем в Англию. Провозглашение независимой Латвии 18 ноября 1918 года застало Георга Бисениекса в Лондоне. По поручению министра иностранных дел Зигфрида Мейеровица Бисениекс возглавил работу вновь созданного латвийского представительства, а в 1921 году стал первым послом Латвийской Республики в Великобритании, пробыв на этом посту до 1924 года.
Свое второе дипломатическое назначение Бисениекс получил в 1933 году на должность консула Латвийской Республики в Ленинграде. 1 декабря 1934 года в Смольном был убит Киров. Советская печать сообщила, что убийца Кирова Леонид Николаев, женатый на латышке Милде Драуле, встречался с консулом Латвии, который якобы участвовал в подготовке покушения. Несмотря на ноту протеста латвийского МИД, отрицавшего какую-либо связь своего консула с Николаевым, Георг Бисениекс был объявлен в СССР персоной нон-грата и вернулся в Ригу.
Уйдя с дипломатической службы, Бисениекс работал в Сельскохозяйственном экономическом обществе, страховом обществе «Даугава», Латвийском ипотечном банке. После ультиматума Молотова, ввода советских войск и безальтернативных «выборов», установивших в Латвии коммунистический режим, Бисениекс и его жена, англичанка Лотти-Луиза Ханней, остались в Риге. 24 февраля 1941 года Георг Бисениекс был этапирован в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму Главного управления госбезопасности НКВД. На допросах он отказался признать себя виновным. В обвинении говорилось, что Георг Бисениекс «проводил антикоммунистическую работу», «являлся соучастником убийства Кирова» и «занимался шпионажем против СССР в пользу латвийской и английской разведок». 7 июля 1941 года военная коллегия Верховного суда СССР на закрытом заседании признала Бисениекса виновным по статьям 58-6 (часть 1) и 58-8 УК РСФСР, приговорив к смертной казни. Его расстреляли 27 июля 1941 года.
В июле 1995 года племянница Георга Бисениекса Майя Кара-Мурза получила из Главной военной прокуратуры РФ уведомление за подписью старшего военного прокурора В.В. Смыкова. «Бисениекс Г.Я. на основании ст. 3 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» реабилитирован посмертно, — сообщал чиновник. — О судьбе Ваших родственников, а также о месте захоронения расстрелянного по приговору Бисениекса Г.Я. сведений в Главной военной прокуратуре не имеется».
 |
|
Герб Эстонской ССР.
1940—1990
|
 |
|
Герб Эстонской республики.
1918—1940 и с 1990 г.
|
Брат моего дедушки был волостным секретарем в волости Ляхте рядом с Тарту. Когда началась депортация (очевидно, это был 49-й год), он должен был составлять списки тех, кого высылали. Он отказался или же делал что-то не так, как требовали, — этого я точно не знаю, я был маленький. Я гостил у дедушки, когда за ними пришли. Помню ту ночь как сейчас — пришли не военные, а гражданские, светили фонарями, всех разбудили. Никогда этой ночи не забуду. Увели дедушкиного брата, мать и сестру, а дедушку оставили — он был полностью парализован. Их отправили в Красноярский край — сначала были в лагере, потом в поселке, уже не за колючей проволокой. Работали на лесоповале. Они вернулись лет через пять — слава богу, все, там никто не погиб. Дедушка к этому времени умер, и мы все стали жить в Тарту, в его квартире неподалеку от Ботанического сада, как большая семья. Дедушкин брат пошел работать комендантом университетского корпуса — несмотря на образование, больше никакой работы он так и не получил. Сестра и образования не получила, даже среднюю школу не окончила. Замуж так и не вышла, и детей после лесоповала иметь не могла. Она была женщина хрупкая, но работала потом всю свою жизнь на очень простых работах. Они довольно часто говорили о том, что там было, воспоминания были мрачные, но жить как-то было надо, поэтому старались жить не воспоминаниями, а повседневной жизнью. Я не помню, чтобы была какая-то ненависть или что-то такое — но как им эта жизнь давалась, знали, конечно, только они. А они особенно не раскрывали, что у них на сердце было.
Владимир Адрик. Репрессированным не считается
Отец Владимира Адрика с отличием окончил в Санкт-Петербурге Высшую военную академию в звании поручика. Был офицером царской армии, служил во время Первой мировой у генерала Брусилова, за военные заслуги был награжден Георгиевским крестом. С матерью Владимира познакомился в Нарве, куда дочь эстонца-банкира бежала из революционного Петербурга. После прихода советских войск отца Владимира арестовали и расстреляли, а его с матерью отправили в вечную ссылку в Сибирь, без права возвращения. Почти два месяца ехали они в эшелоне в Пермь. Однажды на перегоне через реку Каму, когда Владимир с матерью, вооруженные котелком и чайником, пошли в кухонный вагон за похлебкой и теплой водой, Владимир заметил, что вагон не охраняется и из него можно выбраться. А под мостом, рядом с местом остановки поезда, был пароход — как потом оказалось, тоже со ссыльными. Владимир уверенно взобрался на трап и повел за собой мать, а когда контролер грозно спросил: «Вы кто? Куда идете?» — сказал ему по-русски: «Не узнаешь, что ли? Смотри хорошенько!»
На этом пароходе они добрались в Кашпир, рудник в Самарской области. Там добывали сланцевый газ. Мама пошла работать в бухгалтерскую канцелярию. Но в 1942 году им пришлось покинуть поселение: кто-то из местных настучал начальству, что они беглые репрессированные эстонцы. Начальник поселения оказался нормальным мужиком, посадил Адриков в лодку к своему однокласснику, и тот их увез. Всю войну они проработали в колхозе в Саратовской области. Когда в Эстонию снова вошли советские войска, Адрики вернулись в Таллин. Владимир стал работать в телефонной сети и проработал в связи более 50 лет. Сейчас на пенсии, живет с женой и детьми, состоит в обществе памяти Memento, член совета старейшин. До сих пор не признан государством репрессированным.
Витаутас Лейструмас, актер частного театра в Вильнюсе:
«Мы всегда отделяли власть, систему — от обычных людей»
Об оккупации в моей семье говорили всегда и много, потому что мой дед был в ссылке в Сибири. Тогда забрали всю семью — отца, мать и четверых детей, в том числе моего деда, которому было 9 лет. Отец деда умер почти сразу: его отделили от семьи и отправили куда-то в шахту (дед не знает точно), мама не пережила первую же зиму. Старший брат заболел и его парализовало — он всю жизнь потом был лежачим больным. А дед и его две младшие сестры как-то выжили. Ели траву. Дед рассказывал, что в Сибири много съедобных трав и что они уже в первую свою там весну знали, какие травы можно есть. Еще он говорил, что им, оставшимся без взрослых, иногда помогали ссыльные литовцы; а местное население — нет, он такого не помнит. Но в принципе, по словам деда, им пришлось очень быстро повзрослеть, чтобы выжить. О том, что у Литвы есть свой флаг, желто-зелено-красный, я узнал от деда. Мне было лет пять, когда мы пошли на митинг по поводу освобождения Литвы (это было начало перестройки), и я увидел много флагов, которые отличались от флага Литовской ССР — его я знал хорошо. Дед тогда объяснил, что вот этот, желто-зелено-красный, и есть настоящий. После этого мне стали что-то дома рассказывать: про ссылку, про оккупацию.
Русский мы в школе не учили, но во дворе было несколько русских ребят, поэтому что-то по-русски я понимал, но немного: дома всегда говорили только по-литовски. Всерьез решил выучить язык в 16 лет сам, потому что хотел прочитать «Мастера и Маргариту» в оригинале.
К русским на моей памяти отношение не сильно изменилось: мы всегда относились к ним просто как к людям, очень отделяли власть, систему — от обычных людей. Мы же не называем всех немцев фашистами и не относимся к каждому так, словно он служил в СС... Так же и с русскими.
Массовые репрессии в странах Балтии начались сразу после июльских «выборов» 1940 года. В первые недели органы НКВД арестовали от 15 тыс. до 20 тыс. «враждебных элементов». В одной только Латвии в начале июля были казнены 1480 человек.
В ночь с 13 на 14 мая 1941 года прошли аресты «враждебных элементов» из балтийских государств, а также Молдавии, Белоруссии и Западной Украины. 16 мая Берия написал Сталину отчет об «освобождении территорий недавно присоединившихся к СССР республик от криминальных, социально ненадежных и антисоветских элементов».
Всеволод Меркулов, второй человек в НКВД, в своем докладе от 17 июля 1941 года представил подробный отчет по результатам операции в Балтии. В ночь с 13 на 14 июня были депортированы: 11 038 членов семей «буржуазных националистов», 3240 членов семей бывших полицейских, 7124 члена семей землевладельцев, капиталистов и государственных служащих, 1649 членов бывших офицеров и 2907 «прочих». Документ ясно дает понять, что главы этих семей были арестованы и, по всей вероятности, казнены. Операция, проведенная 13 июня, была нацелена исключительно на членов семей тех, кого считали социально чуждыми.
Подобную же масштабную операцию по депортации Берия планировал на ночь с 27 на 28 июня 1941 года. Однако нападение Германии на СССР отложило «зачистку» балтийских республик на несколько лет. После Великой Отечественной войны массовые репрессии возобновились. 22–23 мая 1948 года НКВД провело масштабную операцию под кодовым названием «Весна» в Литве, где сопротивление коллективизации было наиболее сильным. В течение 48 часов 36 932 человека, включая женщин и детей, были арестованы и высланы в Восточную Сибирь. Все они были квалифицированы как «бандиты, националисты и члены их семей». Всего в 1948 году было депортировано почти 50 тыс. литовцев, и 30 тыс. были высланы в лагеря ГУЛага. По данным МВД республики, 21 259 литовцев погибло в процессе операций «умиротворения». Однако, несмотря на силовое давление, к концу 1948 года в балтийских республиках было коллективизировано меньше 4% хозяйств.
В начале 1949 года советское правительство приняло решение форсировать советизацию Балтии и «уничтожить бандитизм и национализм раз и навсегда». 12 января Совет Министров СССР издал постановление, по которому подлежали депортации из Литовской, Латышской и Эстонской ССР все «кулаки» и их семьи, семьи бандитов и националистов, как скрывающихся на данных территориях, так и арестованных или убитых во время вооруженных столкновений. В период с марта по май 1949 года из балтийских республик было отправлено в Сибирь около 95 тыс. человек. В отчете Сталину от 18 мая 1949 года они обозначены как «неблагонадежные и враждебные советскому режиму элементы». В сентябре 1951 года новая серия «зачисток» привела к высылке еще 17 тыс. так называемых кулаков.
В период с 1940-го по 1953 год общее число депортированных из балтийских республик составило 200 тыс. человек: 120 тыс. литовцев, 50 тыс. латышей и около 30 тыс. эстонцев. В совокупности около 10% взрослого населения прибалтийских республик было депортировано или заключено в лагеря.
Из: Steїphane Courtois, Nicolas Werth, Jean-Louis Panneї, Andrzej Paczkowski, Karel Bartosek, Jean-Louis Margolin: The Black Book of Communism: Crimes, Terror, Repression. Cambridge: Harvard University Press, 1999
В подготовке материалов принимали участие: Владимир Кара-Мурза (мл.), Тамара Калантар, Егор Мостовщиков, Евгений Крыштофович, Екатерина Антонова, Любовь Цуканова. Использованы материалы общества «Мемориал» (Москва)
