Партизанская баллада

Старший лейтенант Дудкевич понял, что отсиживаться по погребам да подполам никак нельзя — если найдут, убьют не только их, но и деревню не пощадят. И тогда вооруженный пушкой и семью ручными пулеметами отряд ушел в лес. Лес по-белорусски — гай. Так командир отряда Дудкевич и стал себя называть — Гай. Первый бой был коротким, новоиспеченные партизаны напали на немецкую автомотоколонну и уничтожили ее за 12 минут — у прадеда не было ручных часов, но был будильник, на котором он засекал длительность операций. Немцы подняли панику: решили, что в Толочинский район забросили группу диверсантов, профессионально уничтожающих врага.

Охота за головой

Дальше в партизанском фольклоре небольшой провал. Отряд Гая стал разрастаться. Весной 1942 года из отряда «Чекист» старшего лейтенанта Герасима Кирпича, действовавшего на границе Круглянского и Шкловского районов, и отряда Гая была сформирована «бригада дяди Саши», которой поначалу руководил присланный из Москвы другой старший лейтенант Александр Морщинин, а потом его место занял Сергей Жунин, у которого Дудкевич и был назначен начальником штаба. Бригаду переименовали в 8-ю партизанскую, в ней уже насчитывалось свыше тысячи бойцов. Прадед уничтожал захватчиков эшелонами: он, как принято считать среди его родственников и товарищей, приложил руку к подрыву практически всех белорусских железных дорог, пустил под откос не один состав. Бригада обустроила аэродром, установила регулярное авиасообщение со столицей, а также сбивала самолеты, нападала на колонны и вообще держала фашистов в страхе.
За голову Гая или за информацию о его местоположении немцы обещали крупное вознаграждение — за ним велась охота. Родная деревня, наполовину населенная однофамильцами, ни за что не выдала бы своего земляка. Но сенчуковский бургомистр соблазнился на денежное вознаграждение и предпринял попытку выследить Гая. Он догадался, что сын одной из местных женщин входит в отряд Гая, пришел к ней домой и избивал ее несколько часов подряд: женщина умерла, так ничего и не сказав. Бургомистра казнил сын этой женщины — утащил на берег местной речушки и резал, посыпая солью. Гай правила войны принял и исполнял: когда выходили из окружения, застрелил запаниковавшего бойца. Но казнь бургомистра следовала за ним всю жизнь: много позже сказал внучке, моей матери, что так и не понимает, прав ли был, что не остановил того парня, или нет. С одной стороны — месть за мать, с другой — то, как убил, уж больно напоминало, как действовали фашисты в белорусских деревнях, а значит, его боец, советский человек, уподобился фашисту. Короче, себя винил.

В Войске Польском

Партизанская деятельность Гая закончилась 8 марта 1943 года. Немцы проводили в своих тылах зачистку перед началом операции «Цитадель» — Курской битвы. Отряд Гая был разбит, трупов было так много, что немцы, боясь эпидемии, разрешили женщинам забирать тела близких из леса. Мать Николая Дудкевича Ганна тоже ходила между тел и всматривалась в каждое лицо — искала сына. И чем дальше, тем ей становилось страшнее: если трупа нет, значит, забрали в плен, значит — жуткая мучительная смерть.
Но Гай не попал в плен, он был ранен в ногу и даже так сумел вывести с поля боя оставшихся в живых товарищей. История про то, как его забирал самолет на Большую землю, в Москву, — единственная, которую прадед был готов рассказывать бесконечно. Раненого партизана перебросили в столичный госпиталь, а после выздоровления дали отпуск: поехал на Урал, в город Сарапул повидать жену и сына, которых не видел два года.  

„ 

Гай ворвался в один из бараков и увидел ряды 

кованых железных клеток с человеческий рост, 

доверху наполненных детской обувью. 

Гай и его солдаты плакали от этого зрелища    

Летом 1943-го советское правительство начало формировать польскую пехотную дивизию в Селецких лагерях под Рязанью. Эта дивизия — часть сформированного тогда Народного Войска Польского. Нехватку командного состава компенсировали переводом в дивизию советских офицеров польского происхождения: перевели туда и Дудкевича. Он стал капитаном автороты и прошел войну до конца уже как польский офицер. 22 июля 1944 года Дудкевич освобождал лагерь смерти Майданек: Гай ворвался в один из бараков и увидел ряды кованых железных клеток с человеческий рост, доверху наполненных детской обувью. Гай и его солдаты плакали от этого зрелища. По его словам, это был единственный раз, когда у него «сорвало резьбу»: на какое-то время он перестал воевать, а начал убивать. Так и говорил: шел в каждый следующий бой с единственной мыслью: положить как можно больше фашистов. Потом была битва за Варшаву, потом — Берлин. 

В Берлине люди Гая подогнали ему машину с подъемной лестницей, и он расписался на рейхстаге: «А я — из Белоруссии». Он всегда гордился тем, что оставил надпись выше всех.

Партизанская закалка

В 1946 году Николай демобилизовался, польскую форму сменил на советскую и поехал забирать семью, которая к тому времени уже перебралась с Урала под Житомир, в село Троянов. С войны он привез несколько сувениров. Во-первых, мягонький пестрый персидский ковер, который ему выдали в Войске Польском: шерстяных офицерских одеял на всех не хватило. Жене привез белые туфли лодочкой, дамский браунинг с перламутровой рукояткой и подходящую для него по размеру театральную сумочку, а сыну — богатство невиданное— кулек конфет.
После войны Дудкевичи перебрались в белорусский городок Шклов неподалеку от Могилева.
В Шклове прадед так и остался. Сын Саша окончил в Шклове среднюю школу, уехал учиться в Москву, женился, а потом возил обеих своих дочек к дедушке на летние каникулы. Внучки подросли, стали привозить в Шклов своих мужей, а потом и детей, то есть партизанских правнуков.
Однажды мужья гаевских внучек, будучи молодыми и наивными людьми, сели пить с ветераном — с расчетом быстренько отправить пенсионера спать. Гаю тогда уже было под девяносто, он делал вид, что ничего не видит, но каждый раз, когда ему наливали водки, прислонял палец к краю стакана и говорил: «Голубчики, вы палец не видите?» Закончилось все трагикомически: за несколькими бутылками водки последовал неведомо откуда взявшийся самогон, а когда молодые люди уже готовы были капитулировать и предприняли попытку тихо-тихо уползти из кухни, Гай достал бутылку портвейна: «Залакируем?»
В 6 часов утра «слепой» Гай проснулся, сделал зарядку, отправился на прогулку, зашел в магазин за продуктами, вернулся домой, командирским голосом обратился к находящимся в коматозном состоянии внучатым зятьям, а потом сел за стол — писать письмо поддержки бывшему лидеру ГДР Эриху Хонеккеру от лица всех белорусских коммунистов. Николай Дудкевич по кличке Гай умер летом 2001 года в возрасте 93 лет. Умер во сне, тихо. По-партизански.

---