7 апреля в Катыни, под Смоленском, состоится событие, в которое многим до сих пор верится с трудом: премьеры России и Польши совместно почтят память расстрелянных здесь 70 лет назад сталинскими опричниками 4,5 тыс. офицеров польской армии. Причем инициатива встречи исходила из Москвы: Владимир Путин позвонил Дональду Туску, с которым у него установились доверительные личные отношения, и пригласил его вместе поехать в Катынь
Мемориальные мероприятия, скорее всего, будут напрямую транслироваться польским общественным телевидением TVP — эффект, полагают эксперты, обещает быть грандиозным и может положить конец затянувшемуся похолоданию в российско-польских отношениях. Есть и еще более смелые прогнозы: 7 апреля, говорят они, Россия наконец публично покается перед Польшей за это преступление, официально признав расстрелянных поляков жертвами сталинского режима. После чего можно будет вести речь об «историческом примирении» двух стран. Не завышены ли эти ожидания? Почему вообще тема Катыни оказалась настолько важна для двусторонних отношений — The New Times расспрашивал известного польского политика и дипломата, экс-посла Польши в СССР и России Станислава Чосека.
Чего поляки ждут от Путина?
Нескольких шагов. Первое — раскрытия томов катынского дела, засекреченных 6 лет назад по неведомым причинам Главной военной прокуратурой РФ. Второе — реабилитации польских офицеров: Москва должна официально признать их жертвами сталинских репрессий. Кроме того, поляки ожидают изменения правовой квалификации катынского преступления: с «превышения полномочий», как это определили ваши следователи, на не подлежащее сроку давности военное преступление. Наконец, хорошо бы услышать фамилии заказчиков и исполнителей катынского расстрела. По этому поводу емко высказалась наша «Газета выборча»: «Если российские власти решат эти четыре вопроса, катынское дело будет закрыто раз и навсегда. Жесты Путина оказались бы вполне на уровне того, что сделали в свое время Михаил Горбачев и Борис Ельцин: те первыми признали, что польских офицеров уничтожил НКВД».
Вы помните обстоятельства самого первого признания?
Конечно. С 1985 года, как только Михаил Горбачев стал генсеком, польская сторона, а конкретно генерал Ярузельский, стала поднимать вопрос о Катыни. В первый раз правда о трагедии, как сейчас помню, была произнесена 12 апреля 1990 года. Это было сообщение ТАСС перед визитом Войцеха Ярузельского в Москву. К тому времени я уже был послом в СССР и получил распоряжение о подготовке визита польского президента. Мне было сказано: если не будет выяснено катынское дело, генерал в Москву не приедет. Я начал вести переговоры с международным отделом ЦК КПСС. Очень хорошо помню его сотрудников: Мусатов, Светлов, конечно, завотделом Фалин. С их стороны встретил доброжелательный и разумный подход. Предметом переговоров был проект сообщения ТАСС. Кто-то предлагал возложить вину за Катынь на систему, тоталитаризм, сталинизм. Нам же хотелось более конкретных формулировок. В итоге пришли к тому, что преступление совершил НКВД. 13 апреля 1990-го Ярузельский приехал в Москву, Горбачев вручил ему список расстрелянных в Катыни. На следующий день Ярузельский поехал в Катынь... Потом, уже при Борисе Ельцине, специальный посланник Рудольф Пихоя передал в Варшаве президенту Леху Валенсе «особую папку» и копии документов под грифами «совершенно секретно», раскрывающих анатомию преступления и его авторов. Это было в октябре 1992-го. А в августе 1993-го в Варшаве, на Повонзковском кладбище у Катынского креста, я стоял рядом с Борисом Ельциным, который со слезами на глазах обратился к капеллану катынских семей ксендзу Пешковскому: «Простите, если можете». Это было очень правдиво. Но поблизости, как назло, не оказалось телекамер. А в сегодняшнем мире — нет камеры, образа, значит, нет и события, факта. Тот ельцинский жест был спонтанным и потому подлинным.
Как вы лично восприняли очищение от лжи?
Знаете, к этой правде я шел постепенно, и для меня она, как и для многих других поляков, не была шоком. Но вот сейчас я внимательно слежу за тем, как в сегодняшней России интерпретируется историческое прошлое, и задумываюсь: а идут ли к такой же правде россияне? Извлекает ли вообще страна уроки из прошлого, сводит ли с ним счеты? Ответа пока не нахожу.
Приходилось слышать, что на рубеже 60-х годов Никита Хрущев предложил своему польскому коллеге Гомулке во время его визита в СССР «враз закрыть катынское дело», сказав об этом правду на митинге в Москве. Польский руководитель будто бы оцепенел от испуга. Это правда?
Все документы и архивы того периода тщательно изучены. Серьезные историки и исследователи, в частности профессор Анджей Верблян, бывший секретарь ЦК ПОРП, утверждают: такого факта не было, это — миф.
В последнее время в Польше заострено внимание к так называемому «белорусскому катынскому списку» — это 3870 граждан довоенной Польши, находившихся в лагерях и тюрьмах на территории Белоруссии. Российский МИД на днях заявил, что пока ничего похожего на такой список в российских архивах не выявлено... Известно также, что в начале 1959 года тогдашний председатель КГБ Александр Шелепин написал Никите Хрущеву о целесообразности «уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году», имея в виду «пленных и интернированных офицеров, жандармов, полицейских, осадников, помещиков и т.п. лиц буржуазной Польши». Так будет ли найден «белорусский список»?
В советских архивах я видел разного рода списки, описи и реестры, заполненные каллиграфическим почерком, с аккуратненько подчеркнутыми красными чернилами особо важными местами. Поэтому если даже что-то и было уничтожено в соответствии с предложением Шелепина, то должен остаться протокол уничтожения — хотя бы в виде короткой записки. Таков был принцип каждого советского архива... Так что заявление российского МИД выглядит странно. Но еще более странны аргументы российской прокуратуры. Когда речь заходит о катынских списках, она говорит: такого-то преступления не было, потому что нет бумаг, подтверждающих, что такой-то государственный орган принял решение о расстреле. Но это же чушь! В партии, в Политбюро была сконцентрирована вся власть, а прокуратура ссылается на отсутствие формального решения, без которого, мол, государство не несет ответственности. Получается, раз преступление формально не зарегистрировано — его и нет. А представьте, если такой же метод начнут применять и к другим преступлениям системы?
Так что же все-таки наступит в отношениях России и Польши после 7 апреля — мир или перемирие?
Хотелось бы надеяться, что Москве окажется под силу принять на себя груз моральной ответственности за преступления сталинизма. Ведь именно в этом главный смысл мероприятий 7 апреля. Оправдаются ли мои ожидания, станет, думаю, ясно уже скоро.
Станислав Чосек родился в 1939 году. В 1972–1985 годах — депутат сейма ПНР, министр по делам профсоюзов и министр труда и социальных вопросов. Член политбюро ЦК ПОРП (1986–1989). Организатор и участник круглого стола власти и оппозиции с правительственной стороны в 1989 году. Посол Польши в СССР, Российской Федерации (1989–1996). Советник президента Польши Александра Квасьневского (1996–2005). Генеральный секретарь Восточного клуба, поддерживающего сотрудничество со странами бывшего СССР. Председатель Совета польско-российской торгово-промышленной палаты.
