Трагедия в пермском клубе «Хромая лошадь» унесла 148 жизней, в больницах остается 81 человек. Губернатор края, правительство, мэр города готовы уйти в отставку, но отставками и посадками людей не вернуть. Пожары, в том числе и в увеселительных заведениях, были, есть и будут, и отнюдь не только в России. Но трагедия в Перми в очередной раз продемонстрировала, в каком чудовищном состоянии находится инфраструктура страны, медицина в первую очередь. Как спасали и почему многих не спасли — пытался разобраться The New Times
По коридору пермской городской больницы № 21 бежал насмерть замученный врач. Он дежурил уже более суток, тех самых суток, когда везли сгоревших и задохнувшихся людей из клуба «Хромая лошадь». Врач никак не успевал перевязывать несколько десятков пострадавших, хотя делать это именно сейчас, второй раз за день, подвергая больных мучительной процедуре, было необязательно. Просто врачу сказали, что намечается визит главного комбустиолога России и надо бы сменить повязки.* * Комбустиология — отрасль медицины, изучающая тяжелые ожоговые поражения и связанные с ними патологические состояния, в частности, ожоговый шок. Больные, знаете ли, уже начали пахнуть, а «большой человек» не привык к такому...
Люди на земле
Вслед за комбустиологом в город прилетел и премьер-министр Владимир Путин, который заявил о непорядках в системе здравоохранения Пермского края. Ссылаясь на доклады экспертов Минздравсоцразвития, Путин сообщил, что объекты здравоохранения в крае находятся «в плачевном состоянии» и там не было «даже необходимых средств». Глава Минздравсоцразвития Татьяна Голикова, побывав в ожоговом центре 21-й пермской горбольницы, «ужаснулась тому, что увидела».
Масла в огонь подливали многочисленные свидетели и эксперты из блогов. Говорили, что обожженные и задыхавшиеся люди чуть ли не часами лежали у ступеней «Хромой лошади», и к ним никто не подходил, врачей «скорых» не хватало, развозили частники, в том числе и гости той же «Хромой лошади», успевшие выскочить одними из первых. Писали, что не было достаточно реанимобилей, не было врачей, не было оборудования, в общем, не было ничего!
«Из окон валил черный густой дым, огня не было, из здания никто не выбегал. Казалось, что не так все и страшно, — описал случившееся в своем блоге один из очевидцев. — Страшно стало минут через пять. Пожарные начали вытаскивать людей... Вынесли первых двух женщин, положили на асфальт прямо у крыльца, кто-то одной из них стал делать искусственное дыхание, но потом стали выносить еще людей и класть прямо тут. Пожарные уже не могли ходить, прыгая через людей... Подъехали две машины скорой помощи, медиков стали раздирать на части, показывая им пострадавших и требуя оказать помощь. Это был, наверное, самый тяжелый момент». Карет скорой помощи не хватало, хотя машины прибывали постоянно. Врачи и добровольцы метались вокруг пострадавших, увозили, конечно же, в первую очередь живых, тех, кто был в состоянии доехать до больницы. Кого-то увезли попутки: очевидцы говорили о престижных авто, где за рулем сидели здоровые, еще недавно казавшиеся самодовольными бизнесмены. Мужики, невзирая на стоявший вокруг дикий хаос, стоны и крики, делали по три-четыре поездки, увозя покалеченных, но живых еще людей. «После того как я выбрался на улицу, около двадцати минут не было ни пожарных, ни МЧС — вообще никого. На улице темно, фонари не горели, — вспоминает в своем интернет-дневнике другой пострадавший. — Первыми подъехали пожарные. Одни выбили окна-бойницы и стали заливать водой внутренние помещения клуба. В это время выскочила сильно обгоревшая девушка. «Как лицо?» — спрашивает она у меня. А я смотрю на нее и не знаю, что ответить. Кожи практически не было. Ни лица, ни бровей — ничего. Сплошная кровавая маска. Она держала руки впереди себя. А с них клочьями свисала кожа. Она была в сознании, хотя и в шоке. «Мне холодно, холодно», — повторяла она. Я накинул на нее свою куртку».
По неподтвержденным пока данным, 72 пострадавших увезли кареты скорой помощи, 26 — спасатели МЧС, 15 — милиционеры, 7 — машины «Медицины катастроф». Итого — 120 человек, оставшихся развозили добровольцы. Эвакуация пострадавших заняла в итоге более часа. «Люди лежали на земле около полутора часов. Может быть, многие и умерли из-за этого, от переохлаждения. На улице было минус 16, — говорит один из очевидцев трагедии. — Это были самые страшные впечатления: люди, в течение часа без помощи лежащие на снегу». Всего после трагедии было госпитализировано 142 человека. Впрочем, героизм, по словам пострадавших, проявляли далеко не все. По словам 21-летнего Максима Шихова (он выжил), быстрее спасателей на месте трагедии оказались мародеры. «Тела погибших еще дымились, а мародеры уже вовсю орудовали, — вспоминал молодой человек в интервью одному из интернет-СМИ. — Они доставали из карманов и сумок все, что можно было украсть: деньги, телефоны, ценности... Милиционерам едва удавалось отгонять их от тел».
Негласное правило
Врач с 15-летним стажем Юрий констатирует, что «все было так, как должно быть». Реанимобилей для немедленной отправки полутора сотен пострадавших в больницы не хватит ни в одном городе. Дополнительные реанимобили прибыли из Башкортостана и Свердловской области в Пермь на следующий день. Пострадавших отправляли в другие регионы (Москву, Санкт-Петербург, Челябинск): в Пермском крае попросту нет такого количества специализированных медучреждений. Высокая смертность объяснима, ведь ожоги — это страшные травмы, при которых спрогнозировать развитие болезни практически невозможно. «Есть негласное правило: к возрасту прибавлять процент поражения тела. Если вам 50 лет и поражено 50%, шансы умереть равны 100%. Если дыхательные пути обожжены в легкой степени — плюс 10%, в тяжелой — плюс 30%», — говорит доктор. Средний возраст пострадавших около 30 лет, степень ожога — 45–50%, почти у всех ожоги дыхательных путей. Врачи в такой ситуации бессильны.
Медоптимизация
Пермская медицина живет под лозунгом «Оптимизация и максимально строгая отчетность!» В той же пермской больнице № 21 за последние годы «оптимизировали» хирургию, эндоскопию, травматологию, пульмонологию и терапию — сократили штат, расходы на больницу, забрали помещения. В ожоговом центре этой больницы (единственном на весь край) сократили порядка 10% койко-мест. Сейчас их ровно 50. (Для сравнения: в ожоговое отделение ожогового центра больницы имени Склифософского вмещаются те же 50 человек, еще 10 можно разместить в отделении анестезиологии и реанимации ожогового центра.) Зато число заместителей у главного врача пермской больницы № 21 увеличилось вдвое.
Для ожоговых центров нужны специальные кровати. Их приобретают по конкурсу, документацию для которого готовят чиновники. Для них главный критерий — цена закупки. Поэтому предпочитают не дорогое голландское оборудование, а отечественное или в лучшем случае польское. Пусть оно хуже, но дешевле. Та же самая ситуация и с медикаментами: покупают дешевые и малоэффективные лекарства. Но по документам все есть. Деньги выделены, закупки произвели, никаких вопросов. Денег, к слову, тоже вечно не хватает. Поэтому опрошенные The New Times медики охотно верят информации о том, что «врачей не было». Если вызвать доктора в больницу посреди ночи, то надо платить ему сверхурочные, а замглавврача по финансам удавится: нет денег. Потому и бегал тот врач сутки и перевязывал в одиночку — других не вызывали. Венцом бюрократизации пермской медицины, когда на все надо написать бумажку, отчетность, докладную, а лучше 2–3, для врачей стала недавно учрежденная форма, которая заполняется… при обращении родственников тех, кто пострадал во время пожара в клубе «Хромая лошадь». Там надо указать, кто, когда, с какой жалобой обратился и был ли направлен после этого к психологу. «Это система, огромная система, точно такая же, как в милиции, армии, образовании. Главное — заполнить формы, бланки, отчитаться, освоить средства. Тогда будешь впереди планеты всей», — констатирует собеседник. Спасение людей в этом списке приоритетов не значится.
Внутренний диагноз
Ни один пермский врач не проходит серьезного лечения и не ложится на операцию в Пермском крае. «Как-то зашел в родную больницу с главного входа и без халата, как обычный пациент. Больше такого не повторю никогда — жить очень хочется», — горько сетует один из медиков той самой больницы № 21. Лучше всего состояние пермской медицины охарактеризовал несколько лет назад бывший глава горздрава Перми Андрей Ронзин, заявив, что «раньше у нас была полная разруха, а теперь неполная». Потому «ужас» министра Голиковой ничего, кроме улыбки, у практикующих пермских врачей не вызывает. Да, медикаментов нет, врачей, мест в палатах, оборудования — всего не хватает, но Пермский край вряд ли является исключением из общего правила. «Да знают они обо всем, даже знают, как исправить. Нет желающих что-либо исправлять. Никому это не надо. Ни врачам, они давно смирились, ни менеджерам от медицины — этим и так хорошо, — говорит врач Юра. — Так что наезд Татьяны Голиковой на пермскую медицину является наездом на самого министра».
...А пострадавшие в клубе «Хромая лошадь» продолжают умирать. Пермь хоронит уже который день. И тем, кого хоронят, и тем, кто хоронит, совершенно без разницы, кто прав в этих внутримедицинских разборках — министр Голикова или замордованный врач Юра из 21-й больницы. Ужас в том, что, как говорят плачущие старухи, так было и двадцать лет назад, и тридцать — «зато мы делаем ракеты». Те, кто отвечает за медицину в стране и крае, лечатся в спецполиклиниках или за границей, всем остальным остается лишь ставить Богу свечку...
