Жили-были два молодых и влюбленных человека. Два подростка, которые поругались с родителями и убежали из дома. А потом выстрелили в себя из охотничьего ружья. Почему? Что послужило триггером? «Публичное унижение — при всех, при ее возлюбленном, при каких-то еще взрослых. Вот что невыносимо», — говорит Елена Вроно, известный московский психиатр, психотерапевт, специалист по суициду у подростков (подробное интервью с доктором Вроно — «Дети думают, что смерть имеет начало и имеет конец»). Так врач, которая ежедневно беседует с детьми, которые не хотят жить, объясняет ужас, казалось бы, бытового скандала, когда мать Кати отхлестала ее по щекам в присутствии Дениса и его родных. «Эти подростки — что для меня совершенно очевидно, это были отвергнутые дети, — продолжает Вроно. — Это были дети, предоставленные самим себе. Потому что не зря эта их влюбленность и эта их переписка пылкая — они избыточны, эта сентиментальность — она чрезмерная, вот в чем дело. И — в особенности, если девочка резала уже руки, — очень часто такого рода самоповреждения подростки наносят себе не для того, чтобы покончить с собой, а чтобы справиться с душевной болью. Физическая боль, говорят они, позволяет преодолеть душевную». Правда, и доктор Вроно, и ее коллега, психолог, заведующий отделом медицинской психологии Научного центра психического здоровья РАМН Сергей Ениколопов сразу оговариваются: анализировать эту историю для них как для экспертов невозможно: «Все, что нам достоверно известно, это только то, что дети погибли».
Сжигание мостов
По мнению Ениколопова, специалиста по подростковой агрессии, Катя и Денис, если судить по видеоматериалам и транскриптам в прессе, не оставляют впечатления агрессивных подростков: «Агрессия 14 ноября (когда подростки стали стрелять по машине полиции и по собакам. — NT) была спонтанной», — считает он. Тогда почему Денис — мальчик из приличной, как принято говорить, семьи, выросший отнюдь не на блатных перекатах, — взялся за оружие? Ениколопов предполагает, что здесь пример «расширенного суицида»: «Что такое расширенный суицид? Это — мы сведем счеты с жизнью, а еще унесем как можно больше народу. Известный пример: пилот Lufthansa, который не просто покончил с собой, а разбил свой самолет, в котором было еще 200 человек пассажиров». Целый ряд действий подростков психолог квалифицирует как сжигание мостов: они совершали поступки, которые не позволяли отыграть назад: стрельба по полицейской машине, собакам, предсмертные записки. Ениколопов считает, что в голове у них был некий сценарий — то, что подростки видели в многочисленных фильмах из серии «ментовские войны»: «Мальчик видел кадры стрельбы по милицейской машине и делает то же самое, он уже не понимает — то ли это происходит в жизни, то ли — в сериале». «К сожалению, эта сценарность — это такая почти готовность: я перестаю думать, а дальше все несется как по накатанной, — поясняет Ениколопов. — И эта заданность, конечно, мешает остановить процесс. И вот здесь немаловажную роль играет переговорщик, который так или иначе доносит мысль: остановитесь, подумайте».
Впрочем, Ениколопов — в отличии, кстати, от большинства тех, с кем разговаривали корреспонденты NT, — полагает, что гибель подростков была предрешена и никакой переговорщик тут не помог бы.
Какую цель преследовали Катя и Денис, использовав видеоприложение Periscope для объяснения своих поступков внешнему миру? Ениколопов объясняет это привычкой современных подростков все о себе докладывать интернету. Но не только: в одной из таких трансляций Катя говорит: «Нас знают в Москве, мы теперь элита». «Это не ожидание поддержки или одобрения, это ожидание славы», — считает психолог. «На миру и смерть красна. Такое количество зрителей их заводило. Любое демонстративное поведение усугубляется, когда у него есть зритель», — полагает и Елена Вроно.
Наконец: почему подростки выбрали смерть? Страх наказания — отвечает Вроно: «Дети не осознают еще ценности, единственности человеческой жизни. Страх наказания за то, что наделали, для них сильнее страха смерти. Эти дети дико перепугались, когда услышали про спецназ, алгоритм же всегда один: есть то, что является причиной самоубийства, но есть и то, что играет роль последней капли».
Шаблон «Ромео и Джульетта»
Уже известно: специалистов — переговорщиков, психологов — в Стругах Красных не было, эту роль взяли на себя местные полицейские. И неизбежно допустили фатальные ошибки. Профессор, заведующий лабораторией социальной и экономической психологии Института психологии РАН и соавтор курса по психологии переговоров на факультете психологии МГУ Тимофей Нестик перечисляет главные: первая — обозначение временного горизонта, жесткого срока для принятия решений — когда подросткам было сказано, что у них есть 40 минут, а потом начнется штурм (Денис: «У нас еще сорок минут, если мы не решаем ничего, то приезжает «Соболь» (СОБР. — NT) и забирает нас»). «Любая группа, даже из двух человек, в условиях тревоги и дефицита времени становится закрытой к поиску вариантов и менее восприимчивой к новой информации, нестандартным ходам, которые им можно было бы предложить, более склонной к радикальным и шаблонным решениям», — говорит Нестик.
Американский психиатр Эдвин Шнейдман, мировая знаменитость в исследовании проблемы суицида, писал, что человек идет на самоубийство, находясь в специфическом состоянии, которое называется «туннельное сознание»: либо ты найдешь выход, либо — погибнешь, третьего не дано. Так вот, Катя и Денис, говорит Нестик, оказались ровно в такой психологической ловушке: «Ребята видели, что окружены, что готовится штурм. Они оказались в туннеле и не видели других вариантов. Если бы такой демонстрации силы не было — и это вторая серьезная ошибка — то удалось бы хотя бы протянуть время: возможно, дать группе захвата лучше подготовиться, а переговорщику реализовать все возможные сценарии». Профессор Нестик признает, что нет никаких гарантий, что профессиональный психолог сумел бы уговорить Катю и Дениса открыть дверь, выйти и сдаться. «Но предотвратить самоубийство в этом конкретном случае переговорщику было вполне по силам, — утверждает Нестик. — Нужно было поддерживать личный и постоянный контакт, не диктовать условия, сначала демонстрировать понимание и готовность слушать, потом помогать взвешивать все за и против, тянуть время, и лишь затем предлагать возможные конструктивные варианты выхода из ситуации, чтобы они успели бы перейти в другое психологическое состояние, чтобы сошла эта эйфория, расторможенность». Специалист считает, что профессиональный переговорщик попытался бы сфокусировать детей на разговоре о прошлом и будущем, на мечтах, которые у них были и могут еще сбыться, и таким образом сменил бы ту картинку завтрашнего дня, которая сложилась в голове у подростков («если мы не сдадимся, нас убьют» или «нас посадят на лет 25, ну, выйдем такие, в 40 получается, такие — йееее!») с абсолютного мрака на что-то более позитивное. «Они (Катя и Денис) выбрали тот шаблон, который у них ассоциировался с Бонни и Клайдом, Ромео и Джульеттой, но не тот, которого от них ждали силовики».
«Русские не сдаются»
Подполковник МВД в отставке, а ныне профессор психологии МГУ и НИУ ВШЭ Тахир Базаров тоже считает, что трагический исход этой истории отнюдь не был предрешен. Профессионал, он практически подходит к решению задачи: «Если бы переговоры начались еще утром, когда с ними встретилась мать, то операция почти на сто процентов прошла бы успешно», — уверен эксперт. Ну а потом включился механизм снежного кома — каждое следующее действие уменьшало шансы на благоприятный исход. Второе «окно возможности» появилось, когда ребята начали вести трансляцию в Periscope: переговорщику, считает Базаров, надо было включиться в игру, стать зрителем и комментатором, начать ненавязчиво менять тему разговоров и — опять же фокусировать Катю и Дениса на завтрашнем дне. Например, попросить изменить ракурс съемки, сказав, что «вот вы будете пересматривать это потом и сразу увидите, что не очень качественно сделана запись или выбран плохой ракурс съемки», — разговоры о будущем, которое у них обязательно будет, снизили бы уровень тревоги, уверен эксперт.
Базаров говорит, что профессиональный переговорщик мог бы зацепиться и за фразу «мы русские и мы не сдаемся», которую Катя и Денис неоднократно повторяют во время трансляции. По словам эксперта, если человек что-то декларирует, то всегда эту декларацию можно развернуть: выйти из дома и сдаться полиции — не проявление слабости, а наоборот — показатель силы. Переговоры можно было бы наладить и через друзей и знакомых, ведь трансляцию смотрели друзья Кати и Дениса, к которым те неоднократно обращались. Психолог смог бы помочь перевести тему разговора — музыка, фильмы или игры отвлекли бы подростков от ситуации, в которой они оказались. Шансы, что это удалось бы, Базаров оценивает как 50 на 50.
Кстати, говорит он, вести переговоры можно было, и, например, повесив яркий плакат на машину, в которую они стреляли. «Это безопасно для переговорщика плюс — привлекло бы внимание детей», — говорит Базаров. Он также считает, что объявление о скором начале штурма дома было фатальной ошибкой: шанс предотвратить самоубийство скукожился до 10%.
Фото: социальная сеть «ВКонтакте», photoxpress.Мария Оленская, ipras.ru, busedu.hse.ru
