Бал во дворце Флоры: здесь Альфред бросит деньги в лицо Виолетте («Травиата» в постановке Роберта Уилсона)
Сергей Павлович Дягилев — фигура очень удобная для создателей фестивалей. Существенных причин две: он первым всерьез занялся экспортом русского искусства за границу, и это было то искусство, за которое порядочный человек не испытывал смущения. Круг его интересов был широк — и балет, и опера, и живопись, и антикварные книги. В России создателю «Русских сезонов» посвящены два фестиваля экстра-класса — петербуржский «Дягилев. Постскриптум», что проходит поздней осенью, и пермский поздневесенний-летний Дягилевский.
В Петербурге Дягилев, как известно, создал себя и свою антрепризу; в Перми он провел детство и юность до поступления в университет, это место-колыбель. Теодор Курентзис, пять лет назад ставший худруком Пермского театра оперы и балета, подхватил идею у своего предшественника и превратил скромный провинциальный смотр, проходивший с интонацией «наш мальчик вырос и покорил столицы», в парад художественных событий мирового класса. В этом году Дягилевский фестиваль длится две недели — с 17 по 30 июня — и выплеснется в Москву, где 2 июля в Большом зале Консерватории Курентзис и его оркестр MusicAeterna исполнят Шестую («Трагическую») симфонию Малера. Но прежде всего, в Перми грянула жуткая и великолепная «Травиата».
Песнь льда и пламени
Вечеринка в Париже, предполагает зритель? Карточные столы, пестрое веселье, оживление бала? Не дождетесь: никаких декораций на сцене, лишь морозный синий свет и повисшие в воздухе гигантские ледяные кристаллы. Лица у всех актеров выбелены, движения шарнирно-манекенны. «Травиату» ставил Роберт Уилсон, тот же режиссер из когорты мировых звезд, что год назад сотворил «Сказки Пушкина» для Театра Наций. Его в принципе не интересуют приемы психологического театра и так называемый реализм на сцене. Зато интересует музыка, будь то музыка текста у Пушкина или музыка Верди в «Травиате».
Теодор Курентзис, худрук Дягилевского фестиваля в Перми
В нынешней пермской премьере (копродукция с театрами Линца и Люксембурга и датской компанией Unlimited Performing Arts) Верди с помощью Уилсона и Курентзиса очищен от напластований сентиментальных трактовок, покрывших популярнейшую оперу более чем за полтора века истории. Постановщики доказывают, что «Травиата» — трагедия. Публика не должна всхлипывать в платочек, глядя, как умирает та куртизанка, что любила, да не вышла замуж, потому что гордая была. Публика должна вздрогнуть в ужасе и в последнем акте впиться глазами в лицо молодой женщины, превратившееся в часть ее надгробия. И вздрагивает, и замирает.
Вечеринка в Париже, предполагает зритель? Карточные столы, пестрое веселье, оживление бала? Не дождетесь — никаких декораций на сцене, лишь морозный синий свет
Сначала все, как и должно быть, весело: в музыке фырчит шампанское, гости смешно подскакивают при ходьбе — шел-шел себе бодрый фрачник, вдруг подпрыгнул, согнув коленки, и продолжил траекторию движения. Да, пространство очень холодное, прямо вымороженное светом,
и никто друг друга не касается ни при каких обстоятельствах, но это вроде бы и необязательно на балу? Танцев все равно никаких нет. Потом отсутствие контакта все сильнее бросается в глаза. И любовники, и враги находятся на расстоянии друг от друга. Если один человек передает другому письмо, то просто разворачивает ладонь в воздухе, и адресат так же из воздуха невидимое письмо вынимает. Именно в «Травиате» стиль Уилсона, с его нелюбовью к открытому чувству и насмешкой над ним, работает на двести процентов. Потому что опера ведь о том, как веселый и обаятельный Париж не терпит открытых чувств. Этот город способен уморить человека, нарушающего неписаные правила, и чахотка Виолетты оказывается лишь следствием, а не причиной несчастья.
Меж тем в музыке это самое чувство пылает, шарашит лесным пожаром, плавит лед. Курентзис в оркестровой яме предъявляет нам Верди пылкого, свободного, бесстрашно-открытого — и при этом всегда изъясняющегося как человек с университетским образованием. Курентзис отбирает Верди у светских дам и простодушных домохозяек и вручает той публике, что всегда относилась к этому композитору слегка снисходительно. Собственно говоря, это сенсация. Вторая (ничуть не менее значимая) сенсация — выступление Надежды Павловой в главной роли. Певица, окончившая петрозаводскую консерваторию, работала в местном театре и несколько лет назад перебралась в Пермь. Она уже была заметна в предыдущих работах Курентзиса — в «Дон Жуане», например, но «Травиата» стала ее триумфом. Скованная белым гримом и жесткими указаниями режиссера, воспроизводящая механические, «обозначающие», а не естественно-живые жесты, она не просто виртуозно спела свою партию, а сыграла Виолетту с той искренностью и высокой простотой, на которые способны только большие артисты.
Отец возлюбленного героини (Димитрис Тилиакос) и сама Виолетта (Надежда Павлова)
Понятно, что этот спектакль — очевидный кандидат на «Золотую маску», но неизвестно, сможет ли Москва увидеть его вживую. На его собирание на сцене требуется неделя, а в столице вряд ли найдется музыкальный театр, способный в разгар сезона отдать свою сцену чужакам на целых семь дней. Поэтому желающим увидеть одно из главных событий театрального сезона можно только порекомендовать поехать в Пермь в ноябре, когда будет следующая серия спектаклей. Или, что все-таки проще, во второй половине августа ловить видеоверсию этой «Травиаты» в кинотеатрах крупных городов (тех, что регулярно транслируют оперы из Метрополитен и балет из Большого).
От тюрьмы до Малера
Еще одна премьера Дягилевского фестиваля — хоровая опера Филиппа Эрсана Tristia («Скорбные элегии»). Спектаклем она станет в следующем сезоне, а пока хор и оркестр MusicAeterna предъявляют концертный вариант. Эрсан сначала по заказу одного из французских фестивалей написал цикл песен на стихи местных заключенных; этот диск услышал Курентзис и предложил композитору дополнить цикл, использовав стихи и прозу обитателей российских тюрем. Тот так и сделал, но если среди французских авторов — сплошь сегодняшние уголовники, то в новую версию оперы вплетены тексты и Шаламова, и Мандельштама, и давно бытующие в культуре произведения неизвестных авторов.
Завершится фестиваль Шестой симфонией Малера, которую Курентзис отказывается называть «Трагической», что бы ни предполагала традиция. Дирижер уверяет, что эта музыка полна любви
Эрсан использовал в своем сочинении самые разные музыкальные формы: здесь и вальс, и военный марш, воспоминания об итальянской тарантелле и японской песне. Французский текст соседствует с русским, утверждая, что для самых важных вещей на свете национальность не важна. К французу-композитору в программе присоединяется француз-пианист (триумфальный концерт Люка Дебарга), за ними следуют фортепианные, скрипичные концерты и концерты брасс-ансамбля. Будоражит воображение публики традиционная «Просветленная ночь», где народ слушает музыку в темноте и пытается угадывать, что именно звучит на сцене. Завершится же фестиваль Шестой симфонией Малера, которую Курентзис отказывается называть «Трагической», что бы ни предполагала в этом случае традиция. Дирижер уверяет, что эта музыка полна любви — и так собирается ее исполнять и в Перми, и на московском концерте.
Равнение на Зальцбург
Публика видит Теодора Курентзиса, слушает его оркестр и приглашаемых музыкантов; чтобы она могла их видеть и слышать, работает генеральный менеджер театра Марк де Мони. Человек, с детства связанный с Россией (его отец был здесь корреспондентом Би-би-си), славист из Кембриджа, бывший координатором программ Британского совета, затем он стал одним из создателей петербуржского фестиваля Early music. С 2011 года он занят тем, чтобы найти деньги на все взрывные, гениальные, невозможные идеи Курентзиса. Сейчас фестиваль лишь на пятьдесят процентов финансируется из регионального бюджета, а еще пятьдесят дают местные спонсоры.
На парижском балу не просто поют песенку об отважном тореадоре, но разыгрывают его поединок с быком
Понятно, что и пермского театра касается урезание бюджетов на культуру. Однако местные начальники понимают, что, отбери они сегодня финансы у Курентзиса, завтра его утащат за рубеж. А он еще и оркестр, глядишь, с собой заберет: так было в конце 2010 года, когда случился «большой исход» из Новосибирска, и из Сибири на Урал перебрался не только дирижер, но и его музыканты. Поэтому худрук театра может позволить себе и достаточно жесткое противостояние с начальством, как в начале этого года: 10 января истек контракт дирижера, и он долго — почти месяц — отказывался подписать новый пятилетний контракт, требуя, чтобы власти гарантировали сохранение запланированного бюджета. Гарантии он получил, равно как и обещание продолжить работу над проектом новой сцены (уютный, но очень небольшой театр нуждается в ремонте и к тому же маловат для плана Курентзиса по превращению Перми в город, куда со всего света едут меломаны слушать музыку).
Но если текущая работа театра кипит, горит и радует глаза и уши, то с новым зданием явно «включились тормоза». Предлагаемые варианты (вроде копии того страшненького театра, что был возведен во Владивостоке) пока как-то не радуют. Впрочем, «русский Зальцбург» и так возводится вполне успешно — в старом театре, в органном зале филармонии, в новеньком зале частной филармонии «Триумф», что только что открылась на месте бывшего кинотеатра с таким же названием и уже с готовностью предоставляет зал для концертов. Во время фестиваля и премьер самолеты в Пермь заполняются воодушевленными меломанами. Немецкие и английские туристы осваивают «Пельменную № 2» — и музыка торжествует над обстоятельствами. Как это обычно бывало и у Дягилева.
Фото: © Lucie jansch, Антон Новодережкин/ТАСС
