Трагедия на Сямозере как следствие генетического порока системы
Акция в память о детях, погибших на Сямозере, Петрозаводск, 20 июня 2016 года
Человек, которому сообщают о смертельной болезни, проходит через пять стадий реакции: от гнева к принятию. Осмысление катастроф, случающееся в России, укладывается в более компактную схему: шок — поиск виноватого — тотальные проверки — забвение. Взрыв на шахте, крушение самолета, пожар в доме престарелых, затонувший теплоход или наводнение в южном поселке — всегда, в каждой новой трагедии, вслед за ощущением, что этого просто не может быть, начинают появляться подробности, которые переводят случившееся в привычный регистр. Обязательно находится пилот (капитан, директор, председатель сельсовета), который не вовремя открыл иллюминаторы, отключил сигнализацию, ушел спать. Возникает на авансцене антигерой второго плана — штурман, который заметил опасный крен, начальник смены, которого предупреждали о скоплении газа в забое, врач, которому дозвонились тонущие дети, — обычный человек, который в силу обстоятельств мог предотвратить катастрофу, но решил, что и так сойдет. Начинается повальная кампания по проверке аналогичных кораблей (шахт, детских лагерей), она выявляет многочисленные нарушения, кто-то даже идет под суд.
В процессе выяснения подробностей мы, как правило, узнаем, что за каждой катастрофой стоит чей-то материальный интерес: сигнализация в шахте оказывается отключенной, проржавевший теплоход выходит в плавание, дети спят в три смены на отсыревших матрасах не сами по себе, а потому что кто-то благодаря этому получает коррупционную ренту или минимизирует убытки. Из первых же сообщений после катастрофы на Сямозере стало известно, что лагерь постоянно выигрывал тендеры Московского департамента соцзащиты на организацию детского отдыха за госсчет, а директор лагеря большую часть времени проводила в Москве: понятно, что благополучие ее предприятия зависело не от того, насколько дети здоровы и накормлены, а от ее постоянного нахождения поблизости от места проведения тендера. В этом генетический порок системы, и насчет того, как его исправлять, есть разные мнения: одним кажется, что нас спасет более честная конкуренция, другим — что более плотный государственный контроль; впрочем, в конкретной ситуации с Сямозером, где инстанции, распределяющие бюджет, его осваивающие и все это дело контролирующие, сливаются до степени неразличения, оба рецепта вряд ли сработали бы. Это взаимопереплетение кажется сегодня настолько естественным, что даже лучшие умы России не видят ничего странного в ситуации, когда, например, московским благоустройством занимаются компании родственников вице-мэра, ведающего расходами на благоустройство; что уж там говорить про детский отдых в Карелии.
В этой удобной для всех формуле частно-государственного партнерства отсутствует одна переменная — назовем ее для простоты этической: ответственность за свое дело, ощущение, что это дело свое
В этой удобной для всех формуле частно-государственного партнерства отсутствует одна переменная — назовем ее для простоты этической: ответственность за свое дело, ощущение, что это дело свое, заинтересованность в том, чтобы пассажиры долетели до места назначения, а дети вернулись здоровыми домой, просто желание сделать хорошо. На месте этой переменной огромная дыра, которую не заполняют ни школа, ни церковь, ни хваленые духовные традиции. На заре постсоветского капитализма публицисты любили приводить в пример семьи Третьяковых, Морозовых и Рябушинских и надеяться на появление нового класса предпринимателей, способных принести пользу стране. К 2016 году понятно, что новый Третьяков сегодня, условно говоря, собирает на деньги Минкульта коллекцию патриотической живописи, чтобы через год перепродать ее Минкульту же с пятидесятипроцентной маржей; если на пути этих транзакций подвернутся дети или старики — тем хуже для них. Возможно, это разлитое в воздухе ощущение, что люди вокруг думают не о качестве того, что они делают, а о возможности получать максимальный доход минимальными усилиями, и создает разлитый в воздухе общественный невроз: все ненадежно и небезопасно, никого не жалко, ничего надолго. А последняя стадия реакции на страшные новости гарантирует, что с этой матрицей ничего не произойдет: история с утонувшими детьми забудется так же, как предыдущие пожары и наводнения, и когда рванет в следующий раз, мы не сможем понять, как такое возможно. (Продолжение темы — на стр. 26.)
Фото: Игорь Подгорный/ТАСС
