Как всегда, в июне, как всегда, в Санкт-Петербурге, как всегда, в присутствии первых лиц прошел Санкт-Петербургский международный экономический форум
Алексею Кудрину не впервые приходится быть главным героем Санкт-Петербургского международного экономического форума. Не впервые его выступления плохо понимают — хотя публику форума и принято именовать «блестящей», интеллектуальный блеск на ПМЭФ пытаются навести ежегодно приглашением все более ярких мировых интеллектуальных звезд — именно из-за дефицита пророков в своем отечестве. Однако в июне 2016 года, когда Алексей Кудрин впервые полноценно вернулся на ПМЭФ из полусистемной оппозиции в качестве эксперта, облеченного почти правительственными полномочиями, — его перестали понимать окончательно, хотя статус одного из главных участников форума вернули беспрекословно.
В сущности, глава Центра стратегических разработок виноват сам — все эти три дня он вел себя совершенно не так, как ожидалось, и говорил совсем не то, что привыкли слышать. Уже в первый день на типично «своей» макроэкономической панели ПМЭФ Кудрин вообще отказался участвовать в увлекательной и довольно-таки бессмысленной дискуссии с министром финансов Антоном Силуановым и главой ЦБ Эльвирой Набиуллиной, равно как и с другими коллегами, о параметрах бюджетного дефицита, предельной краткосрочной емкости госдолга и ключевой ставке — о том, о чем мы привыкли читать ежедневно в газетах. Эти вещи его почему-то совсем не волновали. Мало того, когда модератор сессии (их нынче почти всегда берут на телеканале «Россия 24») решил спросить что-то напрашивающееся на условно «людоедский» ответ — о сокращении госрасходов на бюджетников, Алексей Кудрин совершенно невпопад ответил, что, по его мнению, было бы неплохо, если бы рост благосостояния населения был постоянным критерием оценки эффективности работы правительства, его KPI. Сами же увлекательные споры об институциональных и структурных реформах глава ЦСР перемежал достаточно загадочными и, в общем, скорее страшноватыми и неяркими афоризмами. Например, спрашивал, кто вообще будет связывать свою судьбу с сокращающейся экономикой. Или говорил о том, что никаких конечных реформ вообще быть не может, что следует отказаться от идеи статичного общества и совершенной власти, не бояться поссориться с какой-либо социальной группой и приготовиться к тому, что общество должно находиться в ситуации постоянного динамического неравновесия — по крайней мере, так я его понял. В этих ремарках Алексей Кудрин был похож не на главу рабочей группы Экономического совета при президенте по структурным реформам, а больше на Германа Грефа — за тем отличием, что глава ЦСР не выглядел человеком, ослепленным новыми знаниями, а скорее немного придавленный ими.
Одной из самых необычных сессий ПМЭФ, в которой участвовал Алексей Кудрин, был круглый стол PwC по креативным индустриям — секторам экономики, завязанным на творческий труд и нетехнические инновации, от дизайна до музыки. Здесь глава ЦСР совершенно точно знал, чего хотел: за тезисом о возможном постоянном росте вклада креативной индустрии в рост ВВП России последовал вполне внятный разговор на эту тему. И было совершенно понятно, что дизайн, городской театр и оперные фестивали (равно как и социальную динамику, вообще выкладки социологов, антропологов и специалистов по общественным и политическим наукам) Алексей Кудрин отчего-то видит сейчас как минимум не менее важными, нежели макроэкономическая стабильность, бюджетная стратегия и собираемость налогов.
Конечно, ПМЭФ — это одно из худших мест для того, чтобы демонстрировать эти перемены. Когда уже в 2012 году, а потом каждый год в два раза увереннее лучшие умы Белого дома говорили публике, что, похоже, старая модель экономического роста исчерпана, как-то забывали при этом добавить, что старая модель — это, в практическом приложении, кресла, кабинеты и должности большей части присутствующих в зале, а не какие-то бюджетные цифры. Когда говорят о структурных сдвигах, из этого не следует ничего более того, что в определенный момент на стенд компании «Транснефть», строящей нефтепроводы, вообще перестают приходить посетители. Большая часть участников форума всегда уверена в том, что строительство «новой экономики» на руинах старой — это, собственно, их будущее дело. Ведь только у существующего бизнеса есть ресурсы, деньги, время, специалисты и связи в правительстве для продвижения новых идей, от блокчейна до биопринтеров. Кто-то вложится в светлое будущее по службе, например «Ростех», а кто-то из чиновников — и как высокоинтеллектуальный частный инвестор — в калифорнийскую LLC с русскими корнями. Будущее принадлежит тому, в чьих руках настоящее, — вот что они говорят друг другу.
Все эти три дня Кудрин вел себя совершенно не так, как ожидалось, и говорил совсем не то, что привыкли слышать
Боюсь, Алексея Кудрина безнадежно испортили те несколько лет, которые он провел вне правительства. Ему вряд ли теперь надо объяснять, что современная немецкая индустрия имеет корнями общеевропейскую специализацию ряда городов Германии на производстве детских игрушек: отсюда во многом точность — игрушки невелики. Он также понимает, что современная индустрия дизайна появилась на руинах экономики Северной Италии с 1947 года — вне всяких прогнозов МВФ, из ничего, из тряпья. У этого волшебства (а оно выглядит волшебно, когда реализуется само по себе) есть свои законы, но они неутилитарны и довольно часто лежат на стыке морали, экономики и общества: только очень профессиональные правительства ими интересуются.
Вообще то, что на ПМЭФ лишь единицы готовы говорить о реальных связях политики, культуры и экономики, о том, что это один процесс развития общества, и бизнес — лишь одна сторона дела, — это проблема: конечно, стране нужна власть, которая способна обо всем этом не только говорить. Так толком не умеют даже в развитых странах мира. Но нет экономики в мире, настолько нуждающейся именно в этих знаниях и навыках, чем Россия.
