Наталья Зубаревич уверена: у России громадный запас устойчивости, Москва, 13 января 2016 года
У вас есть ощущение надвигающейся катастрофы?
Нет. Любая поездка по стране закрепляет ощущение невероятной устойчивости системы. И достигается эта устойчивость за счет очень рационального поведения людей. В ситуации кризиса люди минимизируют риски на персональном уровне. Они пытаются найти свои индивидуальные стратегии и не интересуются политикой. Они адаптируются к тому, что видят в стране. Инерция системы плюс невероятная лабильность людей — это две ноги, на которых стоит страна сейчас и может долго так стоять.
Кто содержит страну
Сколько сегодня в России регионов-доноров? Насколько периферия зависит от Москвы?
Словом «донор» лучше вообще не пользоваться. Неверно называть регионами-донорами те, которые просто не получают дотацию на выравнивание бюджетной обеспеченности. Дотация эта рассчитывается исходя из валового регионального продукта. Грубо говоря: тем, у кого ВРП маленький, — тому больше, середнякам поменьше, а тем, у кого ВРП выше среднероссийского, — тому кукиш. Регионов с душевым ВРП выше среднероссийского по разным годам от 9 до 12–13. Но это совершенно не значит, что они не получают ничего от федералов.
Хорошо. Сколько же таких «богатых» регионов?
В России буквально три с половиной региона делают кассу федеральному бюджету. Два базовых налога — налог на добычу полезных ископаемых, НДПИ, и налог на добавленную стоимость, НДС, полностью идут в федеральный бюджет. Картинка выемки денег из регионов такая: 100% — все налоговые доходы федерального бюджета; 27–28% — Ханты-Мансийский автономный округ, 10% — Ямало-Ненецкий автономный округ, 14% (а раньше было 18) — Москва…
За счет чего Москва оказалась в этом ряду?
За счет НДС, за счет конечного потребления. Конечное потребление сидит в агломерациях, а НДС платится с конечного продукта, который продали потребителю. В Москве просто много народу. Также учтем, что в Москве хорошие зарплаты, то есть очень высокий НДФЛ (налог на доходы физических лиц). Еще 5% в структуре доходов — Санкт-Петербург. То есть 55–60% всех доходов в федеральный бюджет поступает из четырех субъектов Федерации.
Это 60%, а остальные 40?
Все остальные регионы. Еще десяток регионов наберется, у которых два процента или один. Прочие придется рассматривать под микроскопом.
Методики выживания
А кто в зоне риска?
По 2015 году дефицит федерального бюджета — 2 трлн руб. Кстати, это первый год дефицита, до этого у федералов все было хорошо. Чем вызван дефицит? Вы думаете, кризисом? Ничего подобного. Он вызван тем, как мы стали тратить деньги. Во-первых, растет поддержка Пенсионного фонда — а куда деваться-то, старых все больше, доходов все меньше, люди уходят в серую зону. Во-вторых, 28% — рост расходов на оборону. При том что доходы бюджета сократились на 5%. Добавим еще 12% на нацбезопасность и получим треть всего бюджета.
А после создания Национальной гвардии эта статья расходов еще увеличится?
Нет, не думаю. Перераспределят. Власть начала уже думать головой. В 2015 году — минус 6%. И в 2016 году также порубят оборону.
То есть они действуют умнее, чем руководители СССР?
Да. Это еще один фактор устойчивости — гораздо больше стало квалифицированного управления, нацеленного на снижение рисков. Я не говорю о внешнеполитических делах, конечно, только об экономике.
Но в СССР занимали, продавали золотовалютный запас…
А сейчас нет. И я уверена, что к выборам президента мы сохраним немалую часть Фонда национального благосостояния. Это только психи без денег ходят на выборы, а умные люди на выборы ходят с деньгами. И так будет, потому что у власти должен быть запас прочности. Из чего я исхожу? Да очень просто: я смотрю, как ведут себя бюджеты регионов. Регионы действуют рационально: в 2015 году доходы бюджетов регионов выросли на 6%, расходы только на 1%. Регионы начали «рубить» социалку. ЖКХ — 51 регион порубил, культуру — 54 региона, образование — 48. Меньше всего пока трогают соцзащиту.
Что имеется в виду?
Пособия населению. Без учета пенсий, пенсии — это федералка. В сентябре прошли выборы глав в 21 регионе, а кто же сокращает пособия перед выборами? А в 2016 году будут сокращать, потому что ресурс сокращений по другим статьям мал. Пока только 20 регионов сократили расходы на здравоохранение, 16 — на соцзащиту. Но процесс будет усугубляться. Вы скажете: а люди же взвоют! Нет. Если работать аккуратно и постепенно, отсекать небольшие группы населения, усложнять процедуру входа в систему за счет сложности собирания разнообразных справок и документов — не взвоют.
Есть пример Ярославля: выделяются группы больных редкими болезнями, на каждого из которых нужно лекарств на миллионы, — и лекарства им просто перестают закупать. Абсолютно циничная, но работающая схема. Больных-то мало, серьезного возмущения они не породят, а экономия существенная. То же — с ВИЧ-инфицированными.
Расходы на лечение ВИЧ-инфицированных сокращаются?
Я знаю это из разговоров с людьми на местах, это нельзя подтвердить цифрами. Открытой росписи расходов на здравоохранение не существует. Выделяются расходы на стационарную медицинскую помощь, на поликлиническую помощь. Плюс — «другие расходы в сфере здравоохранения», шестьдесят с лишним процентов. Там — и расходы на больных редкими заболеваниями.
Какие еще есть технологии срезания расходов?
Затрудняется вход в систему. Допустим, вводится какое-то ограничение по документам, которые вы должны представить для того, чтобы попасть в категорию получателей пособия. Еще неиндексация пособий. При 13-процентной инфляции это очень хороший способ сэкономить, не возбуждая классовой ненависти. Есть вариант отмены отдельных пособий. Исчезают кое-какие региональные доплаты в тех регионах, которые были побогаче и доплачивали. Способов масса. Это как мозаика, каждый крутится как может. Каждый щупает и ищет ту меру, которую можно реализовать, не возбуждая протестов. Есть регионы, которые не смогли. В Краснодарском крае — отменили льготы на проезд пенсионерам, и люди вышли на улицы. Льготы пришлось вернуть.
Кто в плюсе
Какие еще регионы, помимо названных, показывают способность приспосабливаться?
Вот, например, Владимирская область, сохранила профицит. Там очень аккуратно велись расходы. А у Москвы — профицит, заначка в 144 млрд руб. при бюджете 1,6 трлн. Доходы выросли на 8%, расходы порубили на 5. Школьное образование — на 20, здравоохранение — на 10. Культуру — на 19.
А зачем рубить расходы при таком профиците?
Хороший вопрос. Не завершены очень многие объекты инфраструктуры. Не очень понятно, что будет с доходами на 2016 год. Уже хорошо просел налог на прибыль. Правда, на 7–8% вырос НДФЛ. Но где гарантия, что будут опять повышать зарплаты, ведь кризис усугубляется. Мэрия задирает ставки налога на имущество и что-то дополнительно получает. Но бизнес ведь тоже нельзя налогами доить бесконечно, нужна заначка. Вот и сделали переходящую заначку на следующий год, чтобы завершить дорожное строительство, бесконечный ремонт переходов и выходов из метро. Кроме того, в прошлом году Москва получила подарок от федералов: дополнительный трансферт в 35 млрд.
На что?
По графе «иные межбюджетные трансферты». Хотите деталей — спрашивайте у Сергея Собянина. Говорят, что на метро, поскольку метро никогда не финансировалось только из московского бюджета.
Источник: Из доклада Натальи Зубаревич: «Кризис в России: региональная проекция», март 2016 года
А каким образом все-таки сохраняет профицит бедный Владимир?
Видимо, причина в очень аккуратной бюджетной политике: по одежке протягивай ножки. Регион, возможно, не раздувал социалку. Кстати, и у Ленинградской области нет дефицита бюджета.
За счет чего?
Введено много портов, введено дополнительное промышленное производство. В Ленинградской области очень приличный рост налога на прибыль, но это налог «гуляющий», его можно распределять по регионам. Значит, в пользу Ленинградской области распределили хорошо. Вот от Москвы же он ушел отчасти. В лужковские времена в гигантском бюджете Москвы налог на прибыль иногда превышал 40%, гуляли. Потому что в Москве находились штаб-квартиры добывающих компаний. У Собянина уже нет таких адских ресурсов, сейчас главный налог в Москве, почти 40%, — НДФЛ. Поэтому теперь мы налогоплательщики, мы, а не крупные компании.
И хотелось бы мне, как налогоплательщику, знать: а на что деньги-то тратятся? Теперь это не рента, теперь это моя зарплата.
Кто еще «в плюсе»?
Питер, там нет дефицита. Еще богатые регионы, естественно, ХМАО, Тюменская область, Сахалин, Чукотка. Севастополь в плюсе, он не смог потратить выделенных денег. Крым, как и вся Россия, ушел в дефицит. А Севастополь нет. В 2014 году у Крыма и Севастополя совместно был громадный профицит — 17 млрд. Им тогда докинули 125 млрд прямых трансфертов и весь НДС, который должен идти в федеральный бюджет, и они вышли на 80-процентный уровень дотационности. В 2015 году все шло чин чином, пенсии — через Пенсионный фонд, а не через бюджет, медстрах — через Фонд обязательного медицинского страхования. Поэтому общий объем трансфертов, идущих прямо в бюджет, резко сократится, так и должно быть.
Таким образом, в России девять регионов с профицитным бюджетом.
В целом получается, что дефицит бюджета стал меньше: в 2013 году — 77%, в 2015 году — 76%. Как это может быть, если кризис прогрессирует?
В 2013 году еще не понимали, что надо все рубить, и рост расходов совпадал с ростом доходов, а то и опережал их динамику. В 2015 году все всё поняли.
Дефицит 2015 года — не экстремальный, он типичный. В 2013 году был чудовищный дефицит, 640 млрд. Это дефицит, созданный майскими указами Путина, указами 2012 года о повышении заработной платы, ноги-то оттуда растут. Их выполнение было в основном возложено на регионы. И регионы просто надорвались. Интересно взглянуть на уровень долгов регионов относительно собственных доходов и бюджета, без учета тансфертов. Есть удивительный пример: Мордовия, которая тратит и тратит, наращивает расходы, залезает в долги и залезает, и никаких последствий это не имеет. Никаких наказаний не следует. Наоборот, когда им становится совсем плохо, им еще добавляют бюджетных трансфертов.
Ну, не может федеральный центр бросить регион и сказать: все, в Мордовии теперь не будет школ и больниц.
И не бросит. Но почему не последовало наказания? Может быть, это сверхлояльность, это 146% за «Единую Россию» сыграли свою роль. У меня нет готового ответа. Вся страна разная. Регионы ведут абсолютно разные политики. Кто-то рискует и не факт, что пьет шампанское, но многие пока пьют. Кто-то зажимается, кто-то пытается договориться. Люди в регионах крутятся или, наоборот, идут ва-банк по-разному. Это еще один фактор стабильности России в целом — мы диверсифицированная система. А диверсифицированная система устойчивее, чем гомогенная. В сложной системе, включающей разные взаимоотношения с центром, разные способы принятия управленческих решений, разные структуры экономик, — риски снижаются.
Новые бедные
Уровень бедности, насколько он вырос?
Вырос. Плюс три миллиона бедных. В процентах — с 10,5 до 13,6.
Кто такие сейчас бедные?
Люди с доходами ниже прожиточного минимума.
А уровень неравенства?
Неравенство, скорее всего, не растет. Правило очень простое: экономический рост усиливает неравенство. Потому что растущий пирог распределяется неравномерно, большая его часть уходит ресурсно богатым группам населения. Наше неравенство выросло в 1990-е и 2000-е. Сейчас система отстроилась.
В каких регионах ситуация самая трудная?
Мы имеем данные по уровню бедности только за 2014 год. Региональная статистика в России по некоторым показателям запаздывает на полтора-два года.
Серая экономика выросла?
Выросла, это статистика. Но она росла не в кризис. Численность занятых на так называемых крупных и средних предприятиях, организациях (это те, кто ежемесячно учитывается в Росстате) сократилась с 41 до 33 млн человек. Куда ушли эти люди? Оптимизация, бизнес убирал неэффективных.
Часть подалась в малое предпринимательство в двух формах: юрлица, но это где-то 10–11 млн человек, вторая часть — ИП. Что такое ИП? Зарегистрировано 5–6 млн, а реальную деятельность ведут от 3,5 до 4 млн. Дальше — серая зона. И если раньше это было примерно 17 млн человек, то сейчас — под 20 млн.
Можно говорить, что пик кризиса достигнут?
Первый пик был в декабре 2014 года, когда посыпались доходы и потом зарплаты. Острая фаза — с февраля по май 2015 года включительно, когда полетела промышленность. А потом наступил период «новой нормальности». Началась стабилизация на худшем уровне, и она длится. Россия ползет не на кладбище, а всего лишь в сторону кладбища, но как-то очень небыстро. И со свойственным всем нам оптимизмом мы полагаем, что, возможно, это путь совсем в другое место. Я слышала такую фразу (не помню автора): мы движемся не на кладбище, а в задницу. Это задница, и начинаем в ней обживаться. Я сложила все дефицитные бюджеты регионов: 370 млрд. В 2014 году — 440 млрд, в 2013 году — 640. Идет рихтовка. Люди научаются жить в условиях, когда надо экономить. Сложнее сказать — где основные формы экономии. Возможно, это социалка.
Даже перед выборами?
Тут нет прямой связи. Есть две ключевые электоральные группы — пенсионеры и бюджетники. Бюджетники, как правило, не являются получателями пособий по соцзащите населения. Пенсионеры зависят не от региональных бюджетов. Знаете, кто в России больше всего реально пострадает от этого кризиса? Этот кризис бьет по семьям с детьми. Уровень детской бедности в России в полтора раза выше, чем общая бедность.
Что значит «детская бедность»?
Если разделить население России по возрастным группам, увидим, что, когда уровень бедности в среднем по населению России был 11–12%, то среди детей он был 17, 18, 19. А вы как думали? У нас детские пособия в регионах 200, 300, 400 рублей в месяц! Если два родителя работают на низкооплачиваемых работах, то второго ребенка им уже не на что содержать. Рождение второго ребенка до недавних времен было первым шагом к бедности в Российской Федерации.
«Этот кризис бьет по семьям с детьми. Уровень детской бедности в России в полтора раза выше, чем общая бедность»
Государство должно понимать, что для него принципиальны дети.
Нет, оно не готово это понимать. Оно это понимало в условиях экономического подъема, когда ему нужна была рабочая сила. Сейчас мы вошли в довольно длительный кризис. Мой прогноз прост. К президентским выборам 2018 года демографическую тематику закроют. Просто перестанут обсуждать, поскольку она перестанет быть победным контекстом, она станет печальным контекстом.
Кризис и протесты
Как влияет кризис на перспективы политического протеста? Мы знаем, что политическая активность — это крупные города.
Крупнейшие города.
А для того, чтобы заниматься протестной активностью, у вас должно быть время и деньги.
О да.
Именно поэтому в 2011 году и пошел протест: люди заработали деньги и могли себе позволить заняться политикой.
Согласна. Люди ушли от рутинного выживания, и у них расширился горизонт понимания желаемого.
Что сейчас с этой точки зрения в больших городах?
Есть несколько каналов, снижающих вероятность протестов. Первый — это отток из страны наиболее конкурентоспособного, образованного, квалифицированного населения. Это не дети, это не студенты, это 30 плюс — те, у кого есть шанс занять квалифицированную позицию на западном рынке. Мы теряем человеческий капитал, но и это же снижает протестный ресурс.
Второе. Если вы теряете работу, то массовая стратегия — это адаптация понижательного типа. Вы находите работу с низшей заработной платой и с более низким статусом и квалификационными требованиями, но вы работаете. Это не улучшает ваше самочувствие, вам становится уже не до протестов, вы либо впадаете в депрессию, либо пытаетесь дополнительно подрабатывать, чтобы компенсировать падение статуса и дохода.
Третий вариант. Уход в себя, в свои хобби, в свои интересы. Это очень советский тип, я его прекрасно помню, все наши кухонные посиделки, разговоры, книжки. Вполне себе полноценная жизнь.
И четвертый вариант: забить на все и начать спиваться.
Фото: Глеб Щелкунов/Коммерсантъ