Михаил Виноградов, президент фонда «Петербургская политика»
1. Протесты у нас в России пока носят эмоциональный, стихийный, импульсивный характер. За последние 15 лет протестное движение развивалось слабо. Причины этого, на мой взгляд, до сих пор не проанализированы. Тем не менее опыт показывает, что эмоциональные всплески труднее предсказывать.
Ни одна социальная группа сейчас не застрахована от протеста, но поскольку полноценный мониторинг настроений не ведется ни властью, ни ее оппонентами, достаточно трудно предсказать, где недовольство проявится в следующий раз. Проблемы сейчас существуют в самых разных группах: ухудшаются настроения бюджетников, в том числе в малых городах и сельской местности, есть традиционно высокий негатив к власти в крупных городах типа Новосибирска, Екатеринбурга, Петрозаводска. Но главная интрига в том, какие категории граждан более перспективны для протеста: те, кто уже имеет опыт политической активности и живет в политически активных городах и регионах, или те, кто в большей степени был лоялистом, делит мир на черное и белое и для кого возможный негатив, связанный с экономической ситуацией или военной тематикой, станет новой картиной мира.
2. В реакции власти на протесты всегда есть элемент случайности — никогда точно нельзя спрогнозировать, на что она ответит, а на что — нет.
Наталья Зубаревич, ведущий научный сотрудник Института управления социальными процессами НИУ-ВШЭ
1. Опыт дальнобойщиков показал, что, во-первых, новые протесты могут возникать в достаточно самостоятельных, самозанятых социальных группах. Во-вторых, это должны быть люди, которые реально что-то теряют: в случае дальнобойщиков объемы перевозок сокращаются и многие живут на сером рынке, выживая только за счет этого. В-третьих, это должны быть люди с развитой системой координации: дальнобойщики, чтобы избегать ГИБДД, очень хорошо коммуницировали.
Я не вижу в России социальных групп, которые обладали бы подобными свойствами: бюджетники боятся потерять рабочие места, а у власти есть много инструментов на них надавить. Работники промышленности тоже не станут протестовать — там пока нет такого сильного спада и ведется достаточно аккуратная политика по сокращению рабочих мест. Жители крупных городов имеют низкую координацию, каждый человек решает собственные задачи — им протестовать просто нет смысла.
2. В ближайшей перспективе возможны только точечные протесты, но с ними власть прекрасно умеет работать по методу кнута и пряника. Оснований для массового протеста — такого, который мог бы вызвать реакцию у российского руководства, — в ближайший год я не наблюдаю. Наша власть способна реагировать только на публичные массовые протесты — все остальное ее не беспокоит. Люди молчат — значит, все в порядке.
Протесты массовые, скоординированные, против явного ухудшения ситуации в сфере здравоохранения, свертывания сети школ тоже маловероятны. В сельской местности, малых городах настолько низкий социальный капитал, что люди не способны интегрироваться, объединяться и выражать свое недовольство. Да и власть на периферии просто не обращает на них внимания. Самое страшное, что ожидает нашу страну, — не отсутствие протестного движения, а социальная деградация.
«Наша власть способна реагировать только на публичные массовые протесты — все остальное ее не беспокоит. Люди молчат — значит, все в порядке»
Константин Калачев, руководитель Политической экспертной группы
1. Социальный кризис носит выборочный характер: есть темы, которые объективно назревают, есть темы искусственно созданные. Лично мне понятно, что тема протеста дальнобойщиков во многом создана искусственно: система «Платон» могла носить другое название, предлагать другие решения, не такие драконовские, а более умеренные. Здесь кое-кто решил заставить определенную часть общества поделиться своими доходами. В результате дальнобойщики — группа самостоятельная, рассчитывающая только на свою работу, — начала протестовать.
А есть группы населения, которые целиком зависят от государства, от экономической ситуации в стране: пенсионеры, жители моногородов и все социально незащищенные группы. У них нет той пассионарности, которой обладает часть рабочего класса — дальнобойщики, готовые выступить, не дожидаясь, пока кто-то за них решит все проблемы.
Существует сценарий «тихого бунта»: например, пенсионеров, если в дальнейшем индексация пенсий не будет соответствовать инфляции. Могут тихо начать выражать недовольство и бюджетники. Их протест может сказаться на электоральном поведении, когда они проголосуют против партии власти.
Самое страшное, что может произойти в жизни нашего человека, — это потеря работы, средств к существованию и возможности найти альтернативу потерянному месту. Рабочие промышленных предприятий — те, кого принято называть рабочим классом, — являются наиболее проблемной группой. В случае закрытия какого-либо предприятия, безусловно, такие люди будут представлять для власти определенную угрозу. Их бунт чреват столкновениями с силами правопорядка, уличными акциями. В этом смысле главным страхом власти должен быть рост безработицы, закрытие предприятий.
Падение цен на нефть может затронуть интересы нефтяников — тех простых работяг, которые занимаются непосредственно добычей. Словом, протест начнется в той группе, к которой власть попытается в ближайшее время залезть в карман.
2. Надо отдать должное власти, которая делает все возможное, чтобы такие вещи незамедлительно купировать. Власти не хотят повторения Болотной и делают для этого все: есть установка, чтобы население воспринимало выборы как открытые, честные, конкурентные. Кроме того, завоеванием Путина всегда считалась стабильность — у людей имелся привычный набор благ и удовольствий. Где и как проявится недовольство, связанное с утратой стабильности? Это вопрос того, где успеет власть снизить риски, а где предпочтет пойти напролом.