Салют над Бранденбургскими воротами в день объединения Германии, Берлин, 3 октября 1990 года
В ночь на 3 октября 1990 года прожекторы, установленные на вышках у английской военной комендатуры в берлинском парке Тиргартен, били по Рейхстагу. А потому на стенах здания даже на расстоянии были видны выбоины от снарядов и пуль, оставшиеся после войны.
На трибуне вдоль всего фасада теснились старые и новые соратники немецкого канцлера Гельмута Коля, только что приведшего обе Германии к единству.
Житель ГДР Йорг Хартман демонстрирует обменный курс западной марки на восточную, Берлин, 1990 год
Трудная дорога к «цветущим ландшафтам»
Оркестр и хор под управлением Курта Мазура исполняли «Оду к радости» — гимн Европы. Но на лицах Гельмута Коля и стоявшего рядом бывшего канцлера и лидера СДПГ Вилли Брандта почему-то радости не было. Только чудовищное напряжение.
Тяжело, когда сказка становится былью.
Многие сейчас говорят, что Коль не предвидел развития событий, не направлял их, а слепо следовал за ними: просто, дескать, звезды так сошлись в его пользу. Говорить можно. Но одно очевидно: этот человек видел цель. И он не лукавил, когда в начале 1990 года уверял французского президента Миттерана, что до воссоединения еще далеко. Просто время тогда было безумно спрессовано, и на то, на что могли уйти годы, — уходили дни. Коль не хотел пугать французов призраком новой «великой Германии»: Париж и так был напуган и сопротивлялся объединению до последнего. Не говоря уже о Маргарет Тэтчер, итальянцах и голландцах.
Коль сумел добиться и поддержки президента Буша, который боялся, что ради объединения ФРГ может отдалиться от западного союза и приблизиться к Москве.
Михаил Горбачев на церемонии открытия своего бюста, Берлин, 9 ноября 2009 года
Коль верил в свои пророчества, что «восток встанет на ноги через три-четыре года». И потому всемерно ускорял заключение разорительного валютно-экономического союза между ФРГ и ГДР, в соответствии с которым с 1 июля восточная марка менялась на западную по фантастическому курсу: сумма до 4 тыс. (пенсионерам — до 6 тыс.) — один к одному, свыше — два к одному (за месяц до этого реальный «рыночный» курс был 10:1). Какие при этом проворачивались гигантские махинации и сколько это стоило экономике его страны еще до реального объединения, канцлера, вероятно, интересовало мало: люди в ГДР, считал он, должны были на своем кошельке почувствовать преимущества грядущего единства.
Как-то Коль в том же 1990 году сказал (об этом свидетельствуют документы из ведомства федерального канцлера): «Все в конце концов упрется в наличные». Так, в общем-то, и оказалось. ФРГ выделила «больше, чем ожидалось» на военную операцию в Персидском заливе, чем ублажила американцев. А до этого был предоставлен полумиллиардный кредит Венгрии за открытие границ с Австрией. Но больше всего получил СССР — по разным оценкам, от 40 до 55 млрд марок. А сколько было впоследствии выделено Ельцину на поддержку курса реформ!
Сколько стоило единство
История немецкого единства еще раз доказала, что человек ради своей главной цели, ради своего понимания блага родины может рискнуть всем. Как это и сделал канцлер Коль. И как это сделал Горбачев — в немецком единстве он столь же мужественная и великая фигура, как и сам Гельмут Коль. Независимо от того, какие побуждения им руководили.
Бывший правящий бургомистр Берлина Эберхард Дипген когда-то сказал автору этих строк, что без смены ориентиров в Москве немецкое единство было бы невозможно. И решающую роль в этом сыграл Горбачев. Именно поэтому он — почетный гражданин Берлина, и ему в городе поставлен памятник (рядом памятники Бушу и Колю). Той же точки зрения придерживался и самый популярный президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер.
В Германии до сих пор спорят, сколько «стоило» немецкое единство. Эксперт из берлинского Свободного университета Клаус Шредер сегодня называет фантастическую сумму — примерно два триллиона евро. Из них 60–65% — социальные выплаты. Чтобы было понятнее, только один пример. Металлургический завод в Айзенхюттенштадте оказался не нужен экономике новой Германии. Все уволенные работники стали получать пенсии и пособия по безработице на уровне западных коллег, не заплатив при этом в соответствующие фонды ни пфеннига. И это только одно предприятие.
До «цветущих ландшафтов», которые обещал 25 лет назад Коль, все еще не близко, хотя, скажем, автобаны на востоке в гораздо лучшем состоянии, чем на западе. Экономическая продуктивность жителя бывшей ГДР составляет лишь три четверти от западного уровня. А потому деньги по-прежнему перекачиваются с запада на восток. Не в таких, конечно, количествах, как раньше, но все же. И хотя в целом мощь объединенной ФРГ значительно выросла, уровень жизни населения снизился.
Но все-таки сегодня, четверть века спустя, большинство немцев считает: единство страны стоило жертв.
Объединению Германии
предшествовало падение Берлинской стены,
Берлин, ноябрь 1989 года
Гельмут Коль: «Нам важно было не упустить инициативу»
Одним из главных творцов немецкого единства был канцлер ФРГ Гельмут Коль. На рубеже веков, в 2000 году, он поделился с Алексеем Славиным мыслями о том, что лично для него значило объединение страны*. Основные положения его ответа кажутся важными и сегодня.
Канцлер Гельмут Коль с женой на трибуне Рейхстага, Берлин, 3 октября 1990 года
Когда 9 ноября 1989 года пала Берлинская стена и распахнулись затянутые «колючкой» границы, никто точно не мог предсказать дальнейшего развития событий. А потому нам важно было не упустить инициативу в главном: в процессе объединения Германии. Этого ждали от нас и наши сограждане в ГДР.
При этом реализовывались три основных политических направления, которые были намечены еще в начале моего пребывания на посту федерального канцлера.
Первое заключалось в том, что мы неуклонно рассматривали добровольное объединение немецкого народа в качестве главной задачи, вытекающей из Конституции страны. И потому отвергали все требования Хонеккера (руководителя ГДР. — NT) и некоторой части социал-демократов признать за ГДР право на собственное гражданство.
Вторым направлением стало наше «да» решению НАТО разместить на территории Федеративной Республики ракеты средней дальности. Без этого отношения с союзниками, и в первую очередь с Соединенными Штатами, оказались бы в тяжелом кризисе.
И третьим определяющим моментом можно назвать наше решение стать вместе с французскими друзьями своего рода мотором процесса европейского единства.
У меня нет сомнений, что события 1989–1990 годов были бы невозможны без уверенности наших европейских и американских партнеров в надежности ФРГ.
Для нас, немцев, особой удачей стало то, что во главе США тогда находился Джордж Буш. Именно он без всяких условий поддержал наше стремление к единству и свободе. В отличие от кое-кого в европейском сообществе, Буш с самого начала понимал, что Запад сильно разочаровал бы немцев, не прими он их справедливые требования в вопросе самоопределения. Как раз такую поддержку в некий «день X», еще со времен подписания договоров по Германии в 1952 году, западные союзники неизменно гарантировали ФРГ.
Пришло время держать слово.
Чтобы никто не имел повода сомневаться в политической воле федерального канцлера, мы разработали «10 пунктов программы немецкого единства». В ее основу легли последовательные шаги: от «договора о сообществе» через «конфедеративные структуры» к «федерации», то есть к единой Германии на уровне федерального государства.
Отсутствие четких временных рамок в реализации этой программы очень скоро обернулось нашим неоценимым преимуществом: после 9 ноября 1989 года события стали развиваться слишком быстро. Во время моей незабываемой поездки в Дрезден 19 декабря 1989 года я совершенно четко осознал, что люди в ГДР уже давно готовы к объединению. С этого момента мы шаг за шагом продвигались вперед: от первых свободных выборов в ГДР 18 марта 1990 года — через валютно-экономический союз 1 июля 1990 года — к договору о единстве страны 31 августа и договору 12 сентября в Москве «2+4» (ФРГ, ГДР плюс США, СССР, Великобритания, Франция. — NT).
К 3 октября 1990 года, когда мы достигли этой цели, со дня падения Стены не прошло и года.
С тех пор для меня две даты — 9 ноября 1989 года и 3 октября 1990 года — счастливейшие дни моей жизни. В невероятно короткий срок, менее чем за 11 месяцев, немецкое единство стало реальностью.
<…> Новая объединенная Германия быстро нашла и прочно заняла свое место в мире. Удалось без особого надрыва, как бы само собой, интегрировать объединенную Германию в традиционную систему внешнеполитических приоритетов старой ФРГ и тем самым сделать ее фактором международной стабильности. Именно такой путь и устраивал больше всего Вашингтон, Париж, Лондон и Москву.
* Частично опубликовано в «Общей газете» в октябре 2000 года.
Фото: REUTERS, HANSJOERG KRAUSS/AP PHOTO, MARCEL METTELSIEFEN/PICTURE-ALLIANCE/DPA, WOLFGANG KUMM/REUTERS
