Кем он только в своей жизни не был: моряк, научившийся играть на саксофоне, потом — успешный профессиональный музыкант в Ленинграде, а после переезда в Англию — радиожурналист. Он и сегодня, в свои 75, даст фору молодым. Ну а в начале нулевых, в шестьдесят с хвостиком, поражал воображение всей Русской службы Би-би-си своей физической формой. Мог в порядке разминки перед эфиром запросто встать на руки и походить на них по редакционной комнате. Носился по Лондону на велосипеде.
В 2003 году над ним, работавшим на Би-би-си внештатно, нависла угроза сокращения — две его программы, «Рокпосевы» и «Севаоборот», были объявлены устаревшими по форме и не приоритетными по содержанию. Велено было концентрироваться на current affairs — то есть на новостях и политике. Я ходил к начальству и канючил: как же мы можем сократить человека, который раз в сто популярнее в России, чем мы все остальные, вместе взятые. Мое слово как главного редактора Русской службы Би-би-си имело некоторый вес, но надо мной была директор-англичанка, а над ней еще несколько слоев менеджмента, для которых имя Севы не значило ничего. И тогда меня осенило: а что, если сделать его ведущим ежедневной новостной передачи, но с эдаким Севиным юмористически-пофигистским и рок-музыкальным вывертом. Так родилась «Бибисева».
Чтобы защитить Севу понадежнее (особенно учитывая неизбежные поначалу ляпы — ведь он был очень далек от мира текущей политики), я решил стать эдаким номером два в эфире, соведущим на втором плане, который мог бы тут же в шутливой форме исправлять ошибки. И это было одним из больших везений в моей жизни — иметь возможность на протяжении многих лет, до самого моего ухода с Би-би-си в конце 2009-го, работать в теснейшем ежедневном контакте с этим необыкновенным человеком. Но вот теперь пришла пора прощаться и с передачей, и с самим Севой. Передача, выходившая в последнее время только как аудиоприложение к веб-сайту Русской службы, закрывается. А Сева покидает и Би-би-си, и Англию.
Семь лет, изо дня в день, на протяжении сотен часов прямого эфира, мы корректности ради называли друг друга на вы. Но в этом интервью в первый и, наверное, последний раз перешли на ты.
Назад к большевизму
Ты ведь знаешь, что про тебя говорили — кто с восторгом, а кто с негодованием: Сева Новгородцев развалил СССР. А стоило ли разваливать то государство, чтобы получилось вот это, нынешнее?
Я не развалом СССР занимался, а созидательным трудом. Созданием некоторого душевного пространства, которого не хватало в советской России. Но мы говорили одно, а они там, за «железным занавесом», понимали что-то совсем другое. И в принципе этот процесс продолжается до сих пор.
Предвидел ли ты чем кончится? Я жду ответа «да», потому что из долгих лет общения, из неких брошенных на ходу реплик я чувствовал пессимистическое настроение…
В нашем круге общения были продвинутые либеральные люди, которым страну можно было доверить. Но они были в таком меньшинстве и так далеки от народа, что момент был упущен. То ли при выборах Ельцина, когда не были соблюдены демократические принципы, появилась червоточина, то ли какая-то другая спица в велосипеде сломалась… Но демократическая модель не состоялась по разным причинам. А сейчас снова реанимируются большевистские методы, в народе пестуют самые низменные чувства.
Я, конечно, ни в какие политологи не лезу, но, как мне кажется, нынешняя патриотическая истерия имеет и вторую сторону медали: это механизм оттеснения большой группы олигархата, которая присосалась к бюджету, зарабатывала огромные деньги. Может быть, это еще не продразверстка и не военный коммунизм, но кремлевские властители могут перевести экономику на принцип самообеспечения только через силовое выдавливание тех людей, которые давно уже набили себе карманы и до сих пор продолжают оперировать миллиардами…
Бесконечное поглаживание самолюбия русского народа плюс вопли об импортозамещении — за всем этим есть какая-то повестка дня. Не знаю, какая точно, но мне кажется, все это происходит не случайно.
Королева Елизавета II наградила Севу Новгородцева орденом Британской империи, Лондон, апрель 2005 года
Корни
Смотрел я на тебя с близкого расстояния все эти годы и думал: откуда что берется? Ведь, как я понимаю, твоя семья, родители — достойные, успешные люди, но ярко выраженными вербальными талантами вовсе не блиставшие или не имевшие возможности их проявить. Так откуда взялся этот талант блистательного рассказчика?
Видимо, слились поэтический талант русской матери и быстрый еврейский ум отца. Поэтому я все решения принимаю быстро и неправильно. Мой папа был заместителем начальника Эстонского пароходства. До этого — Балтийского. Он командовал флотом.
Лидер группы «ДДТ» Юрий Шевчук (справа) на съемках программы «Вечер с Севой Новгородцевым в Петербурге», Санкт-Петербург, 2010 год
У тебя абсолютный музыкальный слух и вообще дар музыканта.
По материнской линии были люди, организовывавшие народные оркестры. Мамин отец, мой дед Михаил Матвеевич, был дьяконом, пел в церкви.
Но вот у отца слуха не было — абсолютное его отсутствие. Но был он исключительно живым и общительным человеком, остроумным, веселым, за что его любили друзья. Называли его почему-то «рыжим», притом что он был иссиня-черным брюнетом. Брали при полном отсутствии слуха и в оркестр, где он играл на треугольнике, но боялся не попасть в ритм и аккуратно ждал сигнала дирижера, чтобы ударить в свой инструмент. Любовь к людям, к общению я унаследовал от него. Ну и мать, собственно, была очень общественным человеком. Мои предки по материнской линии были продуктом тысячелетнего христианства на Руси. Мой дед, например, не мог ни про кого сказать дурного слова («не судите, да не судимы будете»). Даже советскую власть — уж как он ее не любил, но и ее напрямую не ругал. Говорил иносказательно: «Большевиков, Севушка, не обскачешь». Или вот он приехал в Таллин, гулял-гулял, вернулся и говорит: «Эх, хороший город Ревель!» Вот такой у него был антисоветизм.
Чтобы закончить тему наследия и предназначения: я подавал надежды на актерство, чувствовал в себе способности. Выиграл конкурс чтецов и исполнителей в 14 лет. Читал монолог Хлестакова. Репетировал его перед изразцовой печкой, в которой смутно отражались мое лицо и жесты. Потом читал этот монолог на конкурсах и при поступлении в театральные институты. Меня все прочили в актеры, и в школе были очень удивлены, что в Москве мне дали от ворот поворот… «Ну кого же тогда берут?» — удивлялись. Но теперь я очень рад, что из меня актера не получилось, потому что профессия эта мне теперь уже совершенно не нравится. И потом я ведь был неподходящий типаж. С еврейской внешностью не знаю, кого бы я мог играть.
Первые годы на Западе
Помнишь ли ты, как в первый раз попал на Запад?
Первая моя поездка была в Норвегию — вдруг возникла идея провести там концерт самодеятельности моряков. Начальник пароходства Кэбин вызвал меня и сказал: «Севка, ты ведь на дудке играешь? Давай собери мне концерт». Дали командную телеграмму по всему флоту, и мне наприсылали всяких талантов — боцманов и штурманов. Первое, что меня поразило за границей, — запах кофе и хорошего трубочного табака. А также фантастическая чистота мостовых — после хождения по ним мои новейшие штиблеты остались такими же чистыми.
А как ты попал за границу в качестве эмигранта?
Я вообще-то совсем не хотел уезжать. Я был разведен и пытался снова склеить семью с женой. Но я был «средством передвижения». Меня полгода уговаривали и наконец уговорили: у жены были неприятности с местным кагэбэшником — она не случайно стремилась уехать из Ленинграда. Ну и самому хотелось, конечно, новых приключений и впечатлений. Мы попали в Италию, и это было такое сладкое время! Просто что-то из фильмов итальянского неореализма. Мы нищие были, ездили на блошиный рынок, торговали нашим эмигрантским скарбом. Покупали вскладчину бензин кому-нибудь, кто с машиной, приезжали в четыре утра на рынок, а потом костры жгли — ну, в общем, чистый Антониони. Это был роскошный, романтический период. Потом я купил себе первую машину, научился ее водить и уже через полгода обучал эмигрантов вождению. А потом попал на Би-би-си — тоже случайно: потому что Алексей Леонидов (бывший ведущий Русской службы Би-би-си, с которым Новгородцев впоследствии вел программу «Севаоборот». — NT) знал меня как саксофониста.
Сева Новгородцев со своей третьей женой Ольгой —
художником и дизайнером по костюмам,
Ростов-на-Дону, 2005 год
Англия не разочаровала?
Жизнь у нас там начиналась сурово. Зарплаты на Би-би-си были очень низкие, а надо было дом покупать. Хотелось, чтобы на велосипеде можно было до работы доехать, потому что автобусы ходили крайне нерегулярно. И по нашим деньгам мы смогли купить только какую-то развалюху, да еще с жильцом, которого по английским законам нельзя выгнать. С трудом дали мне ипотеку. Ремонт пришлось делать самому, и я почти год вкалывал на второй работе — ремонтником.
А первые впечатления от Би-би-си? Я вот пытаюсь себе представить: состоявшийся джазовый музыкант, имевший немало поклонников в Ленинграде, испытавший вкус славы, — и вдруг тебе дают переводить какие-то новости и даже полутехническую работу заставляют делать.
Да, я попал как кур в ощип. Но поскольку я был оптимистом и остаюсь таковым до сих пор, то всегда стараюсь учиться в любой ситуации. Как-то я поразил своих коллег, когда вместо положенных двух экземпляров новостей принесли в студию только один. А двое ведущих должны были сидеть напротив друг друга и по очереди читать. Я говорю коллеге: «Вы, Люся, не волнуйтесь, читайте свое, а я тоже все, что надо, прочитаю». И я прочитал в микрофон все, что должен был, — вверх ногами. Чем завоевал немалое уважение коллег. Должность моя называлась — как и у всех остальных — программный ассистент. Кому мы ассистировали, было не очень понятно.
Но славу тебе как ведущему принесли именно музыкальные передачи.
Начальники довольно быстро поняли, что хоть я и могу переводить и читать новости, но все же это не моя стезя. Через несколько месяцев после приезда мне и Сэму Джонсу (он же Семен Йосман) дали вести музыкальную передачу: одну неделю я, другую — он. Но Сэм сказал: я тут на вашу нищенскую зарплату всю жизнь горбатиться не собираюсь. Поеду к дяде в Америку, буду торговать недвижимостью. Он поступил в своем стиле: заказал себе футболку с надписью «I am in breach of contract» («Я — нарушитель контракта». — NT), пригласил все начальство и объявил торжественно, что со следующего дня на работу не выходит. Программа досталась мне целиком. И я понял, что можно будет приобщать слушателей к западному опыту, но с поправкой на родную специфику. А я ведь 12 лет ездил с гастролями по Советскому Союзу и прекрасно понимал психологию своего слушателя, знал, чего ему не хватает. Пользуясь этим багажом, я начал что-то такое интуитивно ковать. Со временем стал вырабатываться индивидуальный стиль — пошли письма, обратная связь, стало ясно, что я на правильном пути.
На фоне небоскребов в районе Canary Warf, Лондон, 2002 год
Фан-клуб
А как можно было получать эту обратную связь из-за «железного занавеса»?
Ну тех, кто писал напрямую, или брали под белы рученьки, или в лучшем случае просто изымали письма. Первое письмо проскочило чудом в 1979 году. А вообще письма шли окольными маршрутами — в основном через студентов третьих стран. Через сирийских военных кадетов даже. Кубинцы, турки — кто только не участвовал в этом общении! Ребята давали им письма, те отсылали их у себя на родине — и они доходили. Было даже совсем удивительное письмо, которое отчаявшийся моряк сбросил с борта судна в бутылке, его прибило к британскому берегу. На конверте лиловыми каракулями было написано: Сева Новгородцев, Би-би-си. И представьте себе, английская почта его доставила.
Невероятно…
А вот еще поразительная история, уже из времен перестройки, когда письма стали худо-бедно доходить и напрямую. Пришло вдруг письмо от слепых, написанное шрифтом Брайля. Его переправили в Королевский национальный институт слепых, и там кто-то его перевел с Брайля на русский! Я читал и просто заливался слезами. Позже Всероссийское общество слепых установило со мной связь — у них есть свое радио, и мы с ними сделали две или три программы.
Когда рухнул «железный занавес», ты впервые после эмиграции вернулся в Советский Союз…
Мое возвращение было очень драматичным. Это был 1990 год, и фан-клуб Севы Новгородцева к тому времени сильно разросся и даже уже имел 22 региональных отделения. Я поехал в Москву с моей тогдашней английской подругой, и когда мы прилетели в Шереметьево, нас встречали 800 человек. Они заполонили весь выход из аэропорта, и таможенники нас выводили через какой-то боковой выход. Мы неделю в Союзе провели, я с фанами и в лесу тусовался, и на каких-то кораблях по реке плавал. Психологически, надо сказать, это было довольно тяжелое занятие, потому что несколько сотен перевозбужденных молодых людей могут тебя, как пираньи, на части разорвать… Но фаны оставались верны долгие годы, и 25 лет, начиная с 1990-го, я все свои дни рождения проводил с некоей инициативной группой, численность которой колебалась от двадцати пяти до ста человек. Они несколько раз в Лондон приезжали на автобусе, а этим летом, когда мне стукнуло 75, эти фаны — взрослые, вставшие на ноги, солидные дяди — встречались со мной уже в смокингах, с бабочками. Встреча проходила в Мейфэре, в шикарном месте недалеко от Букингемского дворца. Сняли большой банкетный зал, приехало больше ста человек, в том числе и всякие высокие гости, включая Андрея Макаревича, и был у нас упоительный вечер. Этим летом долгий, двадцатипятилетний путь наконец закончился. Теперь мои дни рождения опять принадлежат только мне и моей семье.
Дом в Родопах
Почему ты все-таки после стольких десятилетий уходишь с Би-би-си?
Есть две версии. Одна романтическая. В Родопских горах, на юге Болгарии, мы нашли уголок непорушенной природы — лыжный курорт, высота 1500 метров, который стоит посередине заповедника. Дом — очень красивый — выстроил один местный предприниматель. Там в кран вода поступает из горной реки, а выше по течению никого нет, так что вода кристально чистая. Мы увидели самую красивую квартиру этого дома на самом верху, и сердце просто заныло. Показалось, что старость надо проводить именно здесь. Это романтическая версия, хотя и правдивая. Мы эту квартиру уже купили.
Ну а вторая версия — прозаическая?
Это скучный реализм. Поскольку мне летом исполнилось 75 лет, то мой строительный банк, который мне давал ипотеку, сказал, что по их правилам они продолжать со мной отношения не могут. Я им говорю: вам-то не все равно? Я работаю, ни разу не пропустил ни одного платежа. Нет, говорят, у нас так: 75 — это предел. Пришлось наше лондонское жилье продать, отремонтировав сначала. Продали удачно, погасили кредит, выкупили без всякой уже ипотеки болгарскую квартиру. И еще на орехи осталось. Идея такая: будем жить в горах, если будут приработки — хорошо, а нет — так и без них проживем. Ну и есть у меня от издательства мелкие заказы — хотят, чтобы я озвучил свои книги, что-то еще...
Боюсь, что если мы твой болгарский адрес в журнале напечатаем, то народная тропа…
Нет, нет! Я адрес не даю!
Фото: Григорий Сысоев/ИТАР-ТАСС, Руслан Шамуков/ИТАР-ТАСС, Василий Дерюгин/Коммерсантъ, ИТАР-ТАСС, из личного архива